Глава седьмаяУГАСАНИЕ ОЧАГОВ ЭПОСА
И ворчит Илья сердито:
«Ну, Владимир, что ж?
Посмотрю я, без Ильи-то
Как ты проживешь?..»
Читатель открывает последнюю главу книги. Мы разобрали основные былинные сюжеты о похождениях нашего богатыря, проследили, как эти сюжеты складывались и развивались, проанализировали наиболее интересные версии исследователей, пытавшихся установить, кто же был реальным прообразом центрального героя русского былинного эпоса. В финале биографии герой должен умереть. Таковы законы жанра. В случае с Ильей Муромцем это невыполнимо. Как известно, ему не суждено погибнуть, а история кончины Ильи, попадающаяся в старинах, представляется извращением характера былинного персонажа. Старый казак должен вечно стоять на защите родной земли. Однако мы начали историю Ильи Муромца с рассказа о том, как была обнаружена живая былинная традиция. Именно процесс исполнения былин сказителями представляется главным условием развития образа эпического героя. А в этом и заключается его жизнь. Исчезновение живого сказывания старин означает их сохранение исключительно в записи, превращение в литературный памятник, в монумент прошлому, окаменение богатырей. Поэтому в последней главе речь все-таки должна пойти о смерти. О смерти «живой старины»…
Великая Смута, вновь посетив Россию спустя 300 лет, как и в первый свой приход, столкнула в страшной гражданской войне разошедшихся по враждебным станам русских людей. Перестав чувствовать себя единым народом, в речах нередко оперируя ценностями вселенского масштаба (одни — задачами спасения всего человечества от хаоса и большевизма, другие — мечтами о достижении всем человечеством коммунистического счастья), сцепившись в смертельной схватке, уничтожившей старую Россию, эти люди не перестали быть русскими. Ведь и попытка воплощения на практике мечты о планетарном переустройстве жизни на справедливых началах — истинно русский размах. И красные, и белые, и те, кто метался между ними, пытаясь облачиться в какие-то другие цвета, в предреволюционные годы, будучи детьми, если и не слышали былин в живом исполнении и не увлекались чтением серьезных фольклористических трудов, то знали о похождениях богатырей по сказкам и многочисленным популярным переложениям в лубочных и всевозможных «народных» изданиях. Мощь русских богатырей, прежде всего Ильи Муромца (воплощения спокойной и справедливой русской силы, мудрости и бескорыстия), служила великолепным идеологическим символом, который были одинаково не прочь эксплуатировать непримиримые идеологические (и, разумеется, классовые) враги.
Уже в марте 1919 года народный комиссар просвещения Анатолий Васильевич Луначарский опубликовал любопытную статью «Илья Муромец — революционер». В ней нарком-интеллектуал отзывается о былинах как об «огромном общественно-психологическом материале, позволяющем заглянуть в тайники крестьянского сердца». Конечно, ему было известно мнение, «что происхождение наших былин аристократическое, что на них отразилось влияние занесенных к нам варягами отзвуков поэзии скальдов и что они только постепенно просочились в истинное крестьянство, где сохранились до настоящего времени». Но ведь сохранились былины «очень широко» и в Архангельской, и в Олонецкой губерниях, и в Сибири, и на Дону, и на Урале в таком множестве вариантов, которые настолько «серьезно расходятся между собой», что ясно — «если бы даже происхождение былин и было первоначально аристократическим, то, дойдя до нас сквозь тысячелетнее сито употребления этих былин исключительно крестьянами, они не могли, конечно, не получить серьезнейшего участия именно крестьянского поэтического творчества». И не случайно старшим и самым могучим богатырем, атаманом является крестьянский сын Илья Муромец. По мнению Луначарского, прежняя средняя школа создавала в уме ученика неверное понимание характера «нашего древнего национального героя». Получалось, что Илья служит верой-правдой князю Владимиру, пирует у него за столом, исполняет его приказания, а если и бывают между ними недоразумения, так что князь даже проявляет несправедливость и сажает Илью в тюрьму, то ведь беда неминучая все-таки проходит, и Илья, выбравшись из погребов глубоких, готов вновь, «с преданностью, почти рабской, служить тому же, только что несправедливо покаравшему его князю». Такой, верноподданный образ богатыря — почти Ивана Сусанина (а что может быть хуже с точки зрения революционера!), обреченного стать святым и служить своими мощами интересам религии, находясь «среди других более или менее поддельных мумий» Киево-Печерской лавры, — не нравится Луначарскому. Но ведь есть же и другие мотивы в былинах об Илье!
В качестве примера нарком приводит былину «Про старого казака про Илью Муромца и Соловья разбойника» в записи, сделанной Н. С. Шейниным в 1904 году от крестьянина деревни Ченежи Коловской волости Пудожского уезда Олонецкой губернии А. Ф. Пантелеева. В ней соединены сразу несколько сюжетов, в том числе и о ссоре Ильи с князем Владимиром. В передаче Пантелеева конфликтность доведена до крайности — в настрое крестьянина явно чувствуется гроза надвигающейся революции. После того как неузнанному Илье не дали достойного места за княжеским столом и богатырь заявил князю, что тот ест-кушает с «воронами», а Илью сажает с «воронятами», князь приказывает вывести богатыря на двор и отрубить буйну голову. Однако бросившиеся исполнять приказание Владимира богатыри (сначала трое, потом шестеро и, наконец, двенадцать) сами поплатились — всех их поочередно Илья, махнув правой рукой, убил. Далее происходят знаменитый отстрел из лука позолоченных маковок и пир с голями кабацкими. Владимир, поняв свою ошибку и не желая ссориться с богатырем, которому смерть на бою не писана, посылает за Ильей Добрыню, и он-то и уговаривает Илью вернуться на княжеский пир. Илья соглашается лишь при условии, что Владимир опубликует
Указы строги по городу по Киеву —
Отворить кабаки, канторы пивоварныи.
Штобы пили вси зелено вино трои суточки
Безданно да безпошлинно.{470}
Наконец Илья водружается за княжеским столом «на место на верхнее, а на самое середнее». Справедливость в понимании олончанина Пантелеева восторжествовала.
Но политик и драматург Луначарский видит в былине не только борьбу Ильи за полагающиеся ему почести. Нет, тут «еще выясняется его глубинная близость с голью кабацкой, под которой надо разуметь… не столько горьковские типы, не столько инстинктивное анархическое босячество, сколько просто тяготевшую к смердам челядь, к которой влечет Илью и которую он хочет повеселить за княжеский счет. Но особенно трагично, особенно эффектно то, что Илья буйну руку свою подымает не только на монарха, но и на церковь», ведь в былине подразумевается «обстреливание христовых церквей» — пропивает-то Илья «не царевы маковки, а церковные маковки». В общем, Илья Муромец — революционер. А учитывая, что Владимир, норовящий засадить богатыря в глубокий погреб, закрыть досками железными и засыпать желтым песком, обычно представлен в былинах «рыхлым и безвольным человеком, на которого влияют всякие наушники, заставляющие его самым несправедливым образом относиться к лучшим своим защитникам», к тому же человеком, живущим с княгиней Евпраксией, которая, суть, «похотливая изменница, готовая отдаться самому злому врагу своей страны» (тут у наркома намек на сплетни о нравах времен последнего царствования), — в общем, учитывая все это, станет понятно, что былины эти имеют «ультрадемократический, можно сказать, революционный характер». И теперь, после 1917 года, наконец, развернется вся мощь русского крестьянского народа. «Илья Муромец расправляет свои могутные плечи. Илья Муромец опять становится во главе голи. Он уже ее не в кабаки ведет, не пропивать царские церковные маковки, а ведет ее по широкой стезе свободы. По старому стоит он на богатырской заставе защищать Русь, но уже не потому защищает он ее, что она крещеная, и не в басурманах, и не в иноверах видит он наступающего врага, — он стоит защищать Русь, воспрянувшей рабочей и крестьянской голи, от идолища поганого — капиталистического империализма».{471} Да, Луначарский был, как теперь говорят, «в теме», он верно оценил возможные перспективы использования образа «крестьянина» Ильи Муромца, в частности, и всех былин, в целом, на идеологическом фронте. Недаром Анатолий Васильевич нищенку Махоню Кривополенову в автомобиле катал, пайки ей пробивал и терпеливо под дверью ожидал, пока она ему варежки довяжет.
Противники красных также пытались привлечь былинных богатырей на свою сторону. В 1938 году русскими эмигрантами была опубликована «былина» «Как Святыя горы выпустили из каменных пещер своих Русскиих могучиих богатырей», якобы записанная ранее где-то в Вологодской области.{472} Текст, представляющий собой неуклюжую попытку неизвестного сочинителя подстроиться под былинную манеру, любопытен именно как свидетельство тех усилий, которые предпринимали противники Советов, стремясь доказать, что место эпических героев под знаменами антибольшевистских сил. «Былина» претендует на роль продолжения сюжета, в котором происходит столкновение богатырей, бросивших вызов высшим силам, с этими самыми силами.{473} После того как стало ясно, что, несмотря на усилия Ильи, Алеши, Добрыни, Васьки Буслаева, Ивана Гостинного сына, «сила нездешняя», «сила небесная все растет да растет», уставшие эту силу колоть и рубить, испугавшиеся русские богатыри побежали в Святые горы. Здесь они разбудили «Святогора огромаднова, завсегда спящева».
Простирал Святогор глаза свои — озера бездонныя,