слушав что-то князем сказанное, побежал к гуслярам. Князь хлопнул в ладоши, и мгновенно все голоса за столами замолкли. Гусляры ударили по струнам, и старший из них запел:
Молодой Вольга Святославгович,
Он поехал к городам и за получкою
Со своей дружинушкой хороброю.
Выехал Вольга во чисто поле,
Ен услышал во чистом поли ратоя.
Ехал Вольга он до ратоя,
День с утра ехал до вечера,
Да не мог ратоя в поле наехати.
А орет-то в поле ратой, понукивает,
А у ратоя сошка поскрипывает,
Да по камешкам омешики прочиркивают.
Ехал Вольга еще другой день,
Другой день с утра до пабедья,
Со своею со дружинушкой хороброю.
Ен наехал в чистом поле ратоя.
А орет в поле ратой, понукивает,
С края в край бороздки пометывает.
В край он уедет – другого не видать.
То коренья-каменья вывертывает,
Да великие каменья вси в борозду валит.
У ратоя кобылка соловенька,
Да у ратоя сошка кленовая,
Гужики у ратоя шелковые.
Говорил Вольга таковы слова:
«Бог тебе помочь, оратаюшко,
А орать да пахать да крестьяновати,
С края в край бороздки пометывати!»
Говорил оратай таковы слова:
«Да поди-ко ты, Вольга Святославгович!
Мни-ка надобно Божья помочь крестьяновать,
С края в край бороздки пометывать.
А й далече ль, Вольга, едешь, куда путь держишь
Со своею дружинушкой хороброю?»
Говорил Вольга таковы слова:
«А еду к городам я за получкою,
К первому ко городу ко Гурьевцу,
К другому-то городу к Ореховцу,
К третьему городу к Крестьяновцу.
Ай же, оратай-оратаюшко!
Да поедем-ко со мною во товарищах,
Да ко тем к городам за получкою».
Этот оратай-оратаюшко
Гужики с сошки он повыстенул
Да кобылку из сошки повывернул,
А со тою он сошки со кленовенькой,
А й оставил он тут сошку кленовую,
Он садился на кобылку соловеньку;
Они сели на добрых коней, поехали
По славному раздольицу чисту полю.
Говорил оратай таковы слова:
«Ай же, Вольга Святославгович!
А оставил я сошку в бороздочке,
Да не гля ради прохожаго-проезжего,
Ради мужика-деревенщины:
Они сошку с земельки повыдернут,
Из омешиков земельку повытряхнут,
Из сошки омешики повыколнут,
Мне нечем будет молодцу крестьяновати.
А пошли ты дружинушку хоробрую,
Чтобы сошку с земельки повыдернули,
Из омешиков земельку повытряхнули,
Бросили бы сошку за ракитов куст».
Едут туды два да три добрых молодца
Ко этой ко сошке кленовоей;
Они сошку за обжи кругом вертят,
А им сошки от земли поднять нельзя,
Да не могут они сошку с земельки подвыдернути,
Из омешиков земельки повытряхнуть,
Бросити сошку за ракитов куст.
Молодой Вольга Святославгович
Посылает он целым десяточком
От своей дружинушки хороброей
А ко этой ко сошке кленовоей.
Приехали оны целым десяточком
Ко этой славной ко сошке кленовенькой;
Они сошку за обжи кружком вертят,
Сошки от земли поднять нельзя,
Не могут они сошки с земельки повыдернути,
Из омешиков земельки повытряхнути,
Бросить сошку за ракитов куст.
Молодой Вольга Святославгович
Посылает всю дружинушку хоробрую,
Тридцать молодцов да без единого,
А подъехали ко сошке кленовенькой,
Брали сошку за обжи, кружком вертят,
Сошки от земельки поднять нельзя,
Не могут они сошки с земельки повыдернути,
Из омешиков земельки повытряхнути,
Бросити сошку за ракитов куст.
Говорит оратай таковы слова:
«Ай же, Вольга Святославгович!
Не дружинушка тут есте хоробрая,
Столько одна есте хлебоясть».
Этот оратай-оратаюшко
Он подъехал на кобылке соловенькой
А ко этой ко сошке кленовенькой,
Брал эту сошку одной ручкой,
Сошку с земельки повыдернул,
Из омешиков земельку повытряхнул,
Бросил сошку за ракитов куст.
Они сели на добрых коней, поехали
Да по славному раздолью чисту полю.
Говорил Вольга таковы слова:
«Ай же ты, оратай-оратаюшко!
Как-то тобя да именём зовут,
Как звеличают по отечеству?»
Говорил оратай таковы слова:
«Ай же, Вольга ты Святославгович!
Ржи напашу, в скирды складу,
В скирды складу да домой выволочу,
Домой выволочу, дома вымолочу.
Драни надеру, да то я пива наварю,
Пива наварю, мужичков напою,
Станут мужички меня покликивати:
Ай ты, молодой Микулушка Селянинович!»
Не успел гусляр закончить былину еще не стихли струны его гуслей, а к Илье уже бежал-летел отрок с кубком вина.
– Князь чару вина тебе присылает! Выпей за здравие.
Илья поднялся во весь свой громадный рост, поклонился князю и, глядя ему в глаза, под одобрительные крики дружинников осушил чару непривычного ему византийского вина до самого дна.
«Князь мне место мое указывает, – понял он. – Меж Вольгой и Микулой». Губ его коснулось что-то со дна кубка.
Он отнял кубок ото рта: в кубке лежал княжеский перстень.
Илья вытряхнул его на широкую свою ладонь. Будто в крови, в красном вине лежал серебряный перстень с камнем дорогим.
– Целуй перстень! – подсказал ему молодой дружинник, сидевший рядом, – тот, что, видать, к пирам был привычен и знал, как подобает вести себя учтивому человеку.
Илья поцеловал перстень. И под завистливыми взглядами еле надел его на мизинец.
– Поклонись! Поклонись! – шипел дружинник.
Илья отвесил поясной поклон и хотел вернуть кубок отроку.
– Нет, нет! – сказал тот. – Кубок князь тоже тебе жалует.
Илья поднял кубок над головой и в третий раз поклонился князю.
– Да… – сказал вежливый дружинник. – Сколь много князь тебя пожаловал… Да… Кто ж ты таков будешь? Я недавно в дружину пришел, не ведаю, кто ты? Откудова?
– Илья, – сказал богатырь. – Илья из Карачарова.
– А где это?
– Из земель муромы…
– А… Дак ты Муромец. Сказывают, там земли не мирные – болгары камские людей имают да хазарам продают.
– Бывает, – сказал Илья, и сердце его сжалось от тоски по домашним, от которых он никаких известий не имел.
За третьей переменой, когда на столы поставили питье изобильное, князь поднялся из-за стола и, пожелав всем веселия и здравия, ушел вместе с воеводами нарочитыми. Илья понял, что главная часть столования закончена и можно уходить, потому что стали дружинники напиваться – кричать непотребное, дразнить шутов, а шуты и скоморохи – их, пьяных! Стали друг ко другу задираться, и пошло всякое непотребство. Дружинник вежливый исчез, печенег буйной головой на стол повалился, а к Илье подошел отрок.
– Тебя воевода зовет, – позвал он.
Илья, чуть захмелевший, пошел за отроком во двор, где уже конно стоял с дружинниками Волчий Хвост.
– Илья! – сказал он, будто век его знал. – Завтра приводи всех отроков своих и воев своих в Киев, да возьмите две подводы да весь доспех воинский.
– Что это может быть? – спросил Илья отрока, когда они ехали обратно. Проклятое зелье туманило голову, мешало думать.
– Поход, надо полагать. Поход, Илья Иваныч…
У себя в городке Илья повалился спать как убитый. Подняли отроки его на рассвете. Пришел священник греческий и служил молебен. Отроки исповедались и причастились.
Священник попенял Илье, что тот вчера хмелен был, но ради похода допустил к исповеди и принятию Святых Таин.
– Куда поход, не слышно? – спросил Илья гридня.
– Да что, Илья Иваныч, с отравы иноземной глупой какой сделался! – заворчал гридень. – Весь Киев только и говорит, что поход на радимичей, а ты один не знаешь! На радимичей! И мы в передовой полк назначены. Волчий Хвост, воевода, поведет.
Глава 14Дружинушка хоробрая
Поход на радимичей, которые явно не выступали против Владимира и к войне не готовились, был скорее демонстрацией силы, чем войной. Радимичи – славянское племя, сильно напоминавшее ляхов и, вероятно, пришедшее из Привислинья, держало селища и грады свои в верховьях Днепра, по левому берегу. Правый берег заселяли дреговичи, по понятиям того времени болотные люди и вовсе дикари. Ни князей, ни войска у них не было, и выходили они на битву по родам своим, с вождями во главе. А вот с юга и востока граничили земли радимичей с отчиной северян и вятичей.
Северяне, подчиняясь Киеву, постоянно норовили ему какую-либо пакость учинить. Памятно было, как они через свои земли пропустили на Киев печенегов, и такое они творили не единожды. А вятичи и вовсе считали себя независимыми и только дань платили, а посадников киевских к себе не пускали и в любую минуту могли восстать.
Во граде Любече, что стоял на границе трех племен – северян, дреговичей и радимичей, – назначено было собираться войску.
Первый раз Илья шел с дружиною маршем и походом и многому учился, потому как самому ехати или с малым отрядом – одно, а с войском – совсем другое.
Ежели отряд мог и по тропам пройти, то войску надобна была дорога; ежели богатырь с воями мог и в селище постоем стать, то дружине нужны были постои особливые и лагеря укрепленные, где на них супротивник не мог нежданно наброситься.