А вот Илья в синих портах крашеных, да в белой рубахе, сером кафтане без всяких украшений казался здесь чужим.
– Греки николи к нам войной не ходили! Это мы от Кия и Дира, от Олега с Игорем на Константинополь воевать плавали! Не они нам, а мы им угроза! – сказал он.
– Потому и не ходили, что все время нож славянский к их горлу приставлен был! Да и умнее они нас будут. Мы-то свои головы подставляем, а они, византийцы хитростные, горазды чужими руками жар загребать. Печенеги с чего поднялись? С византийских денег, да так, что нам и не остановить никак! Это мы, дураки, кулаками махать горазды, а византиец умом берет!
– Не пойму я, князь, к чему ты ведешь? – сказал Илья, чувствуя, что князь чего-то недоговаривает.
– Вот ты Византию хвалишь, – сказал Владимир, останавливаясь перед Ильей. – А я их сильно боюсь! И коли бы мы с Корсунью воевать не стали – пришлось бы нам долги Византии отдавать! Иначе она нам море закроет, тогда и не выплывешь из Днепра никуда! Да врагов они на нас, как печенегов, натравят. Маленько острастку Царьграду дать хотелось под Корсунью! Чтобы ведали: с князем киевским шутки плохи.
Илья не стал говорить, что князь лукавит и в словах его не вся правда, а правда в том, что и войско свое распускать не хотел, и содержать его было не на что, вот и пошел грабить! А видишь, как обернулось! И Корсунь взяли. И даже веру их приняли! А мира – не обрели! Опять кругом опасно живем! «Сам воист больно!» – думалось Илье.
Словно читая его мысли, князь выкрикнул:
– Скажешь: «Кроткие наследуют землю»? Так?
– Так! – сказал Илья. – Господь заповедал.
– Что же, наследуют, да только их воистые побеждают и злые!
– Воистые побеждают! – согласился Илья. – Так ведь в Писании сказано: «Наследуют». Все победы воистых кротким бескровно достаются!
– Эх, Илья Иваныч, ты прямо как Соломон премудрый, сидеть бы тебе в пещерах киевских да истину глаголить…
– Срок не пришел! – неожиданно для себя самого сказал воевода Илья Муромец.
– Ведаешь ли, сколько мы Царьграду должны?
– Должно, немало?
– А ведаешь ли ты, что с нас корысти как со свиньи шерсти?
Илья молчал.
– Нельзя со свиньи шерсти настричь, да можно сала натопить! – будто самому себе, сказал князь.
– К чему ты? – спросил Илья.
– Чем с нас Хазария дань имала? А? Золота в Киеве на откуп николи не было! То-то и оно, что дружинами! Боев из Киева брали да во все страны поднебесные головы класть посылали. А коли они не побеждали – отдавали всех на заклание. Али ты не помнишь?
– Я-то? – усмехнулся богатырь.
– Так вот Царьград с нас той же дани требует. – Князь сказал это вроде как с облегчением. Сел рядом с Ильею. – Тебе первому открываюсь. Даже Добрыня не знает!
Они долго сидели молча.
– Знает, – сказал Илья. – Тут большого ума не надобно, чтобы догадаться.
– А может, и знает! – согласился князь. – А не сказывал я ему, потому что по-своему он все перевернет и не поверит, что мне податься некуда – дружину Царьграду давать придется!
«Он ведь, не ровен час, подумает, что я его из Киева усылаю», – не договорил, подумал князь.
– Как Свенельда? – глядя своими синими глазами прямо в душу князю, спросил Илья.
– И ты подумал? – спросил Владимир робко, как нашкодивший мальчонка.
– Нет, – сказал Илья.
– Почему? Все ведь так же выходит! Победа – и победителей князь-изверг за море усылает!
– Так, да не так! – сказал Илья. – Раньше ты, язычник, усылал на смерть врагов своих, а ноне ты – христианин и на смерть посылаешь братьев своих. Понял разницу?
– Я-то понял! – вздохнул князь. – Поймет ли Киев?
– Да ладно тебе! – сказал Илья, вставая и берясь за шапку.
– Ты же все рассчитал. Раз я пойду – поверит Киев, что так надобно. Не варяги пьяные за море пойдут, а христиане – братьям своим во Христе на выручку. Так ли? – Он наклонился с высоты своего роста и заглянул князю в лицо.
– Так, – потупя глаза, ответил князь.
– Видишь, князь, как варяги, убиенные тобою, откликнулись? – сказал Илья на прощание.
– «Мне отмщение, и аз воздам», – в Писании сказано. Ворожишь болезнь постылому, а смерть приключается – милому!
– Вот те крест, что от сердца отрываю! – всхлипнул Владимир, осеняя себя широким крестом. – Никак по-другому не выходит!
– Верю! – сказал Илья.
Он перекрестился на образа, недавно привезенные из Охриды, сиявшие дивным цветом на божнице. И, вздохнув, добавил, кланяясь в пояс:
– Прости меня, князь, ежели согрешил в чем перед тобою.
Белый, как молоко, князь прошептал трясущимися губами:
– Прости и ты меня… Ради Господа и Спаса нашего Иисуса Христа… – и поклонился в пояс Илье.
По заключении мира с Византией никто из воевод уж не сомневался, что дружину басилевсу константинопольскому Василию II посылать придется. Гадали только, кто первым пойдет. Первым отправили не Илью, первой пошла дружина крещеных русов, и повел ее воевода Хальфдан, в крещении Ефрем. Вопреки опасениям Владимира никто не вспоминал отправленных им несколько лет назад варягов. Времена переменились, и отношение к Византии переменилось. Прежде отправляемые были наемники, а ныне – союзники, спешащие на помощь братьям своим во Христе. Немалую роль сыграло и то, что ведали воеводы – следующий черед Ильи или кого-нибудь, кто к варягам отношения не имел…
А не случилось Илье первым поехать, потому что сильно нажимали печенеги и каждый, кто с тюрками разговаривать мог или пуще того, как Илья, много лет с ними в степи то бился, то союзничал, был бесценен. Илья с конной дружиною пошел вдоль еще не обозначенной границы Киевской Руси с Диким полем, намечая, где засеку устроить, где овраг прокопать, где крепость ставить. Линия обороны проходила точно по границе леса и лесостепной полосы.
На строительство линии засечной сгоняли мужиков отовсюду, даже из самых дальних мест, – понимали: ничего сейчас важнее для Руси нет, как от степи оборониться. Работали днем и ночью, торопясь, чтобы печенеги за линию, внутрь державы, прокочевать не смогли, иначе всей работе грош цена – с нового места набегать на Киев станут…
– Да откудова они взялись-то, народы эти свирепые? – гадали мужики, приведенные – чуть ли не как пленники – из мест, граничащих с Литвой и болотами Белой Руси.
Печенеги жили за Каменным Поясом, пока их не выбили оттуда хазары – ловцы рабов – в пору самого пышного расцвета Хазарского каганата. Уходя из-за Урала, печенеги потеснили кочевавших в Левобережье Днепра ясов-аланов и в Причерноморье – черных болгар. Это были времена великих бегств и передвижений в степи. Движение начинали хазары: так, они выбили с низовьев Волги болгар, и те вынуждены были уйти за Дунай и смешаться со славянами, отдав им свое родовое имя. Из-за Урала были выбиты хазарами и печенеги – племя небольшое, но очень воинственное. Потеряв свои родовые земли, они перекочевали в степь между Доном и Днепром. Часть их переправилась через Днепр и вступила в союзнические отношения с киевскими князьями. Левобережные печенеги их прокляли и считали своими кровными врагами. После разгрома Хазарского каганата Святославом печенеги быстро выделились из степных племен, подчинили их своей власти, а иных изгнали за Дунай и Дон. После того как Владимир нарушил договор о мире с Херсонесом, печенеги, до того избегавшие большой войны с Киевом, открыто пошли на Русь, и началась затяжная многолетняя война, где киевлянам пришлось оборонять огромную границу, которую печенеги в любой день могли прорвать.
В натянутом поверх кольчуги и панциря полушубке, с шеломом за спиной и теперь уже совсем старенькой папахой, которую дал ему в Карачарове отец, Илья был хорошо знаем всеми строительными артелями и всеми ватагами черных мужиков, коих согнали рубить засеку. Работа была тяжелая, хотя и нехитрая: подсекать и валить деревья так, чтобы всеми ветками они создавали непреодолимую для конницы баррикаду.
Илья много видывал подобных укреплений на родине, в муромских лесах.
И здесь слезал с седла, показывал, куда какое дерево валить так, чтобы в сторону степи торчали острые коряги. А само дерево рубили хитро: от пня не отсекали, а только надламывали, с тем чтобы, лежа вершиной на земле, оно продолжало расти и перевивать ветки с другими поверженными деревьями, сплетаясь в непроходимую сеть.
В ту зиму тысячи деревьев уронили кудрявые головы свои, надломясь в поясе и устремив ветви в сторону Дикого поля. Засечных линий строили несколько. Между засеками гатили дороги, мостили болота, чтобы конная дружина могла спешно подойти к месту, где враг пытается прорвать линию, и дать ему отпор.
Мужики-славяне, согнанные отовсюду, работали скоро и охотно. После крещения киевляне никого не продавали в рабство и сами рабов не покупали. Теперь весь страх быть угнанным с веревкой на шее в края полуденные был там, в степи. Оттуда налетали кочевники-работорговцы, оттуда шла беда неминучая. Против той стороны и ладили оборону. Засеки рубили хитростно. Заостряли и пни старые, и колья вбивали, и волчьи ямы рыли с колом в глубине, в отогретой кострами почве.
Илья любил смотреть, вставши рано поутру, как начинает сперва медленно, а затем все яростней падать лес, как муравьями копошатся мужики, как ползет черная широкая полоса засеки. В тех местах, где она прерывалась, стояли остроги и начинали ставиться большие города. Замком всей системы обороны был новостроенный, спешно подымаемый город Белгород. Имя же ему дано не по белому камню, из коего никто в те поры и не строил. Был город, как и все крепости, рублен из лесу. А назван так был за вечную свою готовность к бою и за положение свое – на острие вражеского нападения; от всех повинностей обелен и никакой дани никому не платил.
Однако затеянная огромная стройка, разумеется, не осталась не замеченной теми, кто наезжал из степи. Киевляне ждали набегов на строящуюся засечную линию. Все воеводы сходились в том мнении, что это будет большой набег и отбивать его придется в конном строю в степи.