Илья Муромец. Святой богатырь — страница 59 из 80

– Что ж это с ним? – услышал Илья разговор гридней. – Это ведь никак Иосиф? Богатейший среди ювелиров мастер.

– Умом повредился. Вовсе безумный стал, – ответил кто-то. – Внук у него единственный повесился.

– Вениамин, что ли?

– Он.

– Жалко! Мастер был изрядный. Вон у меня бляшки на поясе – его работа. Жалко…

Илья Муромец и дочь его

Ён еще-то стал у поляници повыспрашивать:

«Ты скажи-то, поляница, попроведай-ко,

Ты коёй земли да ты коёй Литвы,

Тоби как мне поляницу именём назвать

И удалую звеличати по отечеству?»

Говорила поляница таковы слова:

«Ты удаленькой дородний добрый молодец,

Ай ты славныя богатырь святорусьскии!

Когда стал ты у меня да и выспрашивать,

Я про то стану теби высказывать.

Есть я родом из земли да из тальянскою,

У меня есть родна матушка честна вдова,

Да честна вдова она колачница,

Колачи пекла да тым меня воспитала

А й до полнаго да ведь до возрасту;

Тогда стала я иметь в плечах да силушку великую,

Избирала мне-ка матушка добра коня,

А й добра коня да богатырскаго,

Й отпустила меня ехать на святую Русь

Поискать соби да родна батюшка,

Поотведать мне да роду племени.

А й тут старый-то казак да Илья Муромец

Ён скоренько соскочил да со белой груди,

Брал-то ю за ручушки за белыи,

Брал за перстни за злаченыи,

Он здынул-то ю со матушки сырой земли,

Становил-то он ю на резвы ножки,

На резвы он ножки ставил супротив себя,

Целовал ю во уста ён сахарнии,

Называл ю соби дочерью любимою:

«А когда я был во той земли во тальянскою,

Три году служил у короля тальянскаго,

Да я жил тогда да й у честной вдовы,

У честной вдовы да й у колачницы,

У ней спал я на кроватке на тесовоей

Да на той перинке на пуховоей,

У самой ли у ней на белой груди».

Й оны сели на добрых коней да порозъехались

Да по славну роздольицу чисту полю.

Еще старый-то казак да Илья Муромец

Пороздернул он свой шатер белыи,

Да он лег-то спать да й проклаждатися

А после бою он да после драки;

А й как эта поляничища удалая

Она ехала роздольицем чистым полем,

На кони она сидела, пороздумалась:

«Хоть-то съездила на славну на святую Русь,

Так я нажила себе посмех великии:

Этот славный богатырь святорусьскии

А й назвал тую мою матку…

Мене назвал…

Я поеду во роздольице в чисто поле

Да убью-то я в поли богатыря,

Не спущу этой посмешки на святую Русь,

На святую Русь да и на белый свет».

Ёна ехала роздольицем чистым полем,

Насмотрела-то она да бел шатер,

Подъезжала-то она да ко белу шатру,

Она била-то рогатиной звериною

А во этот-то во славный бел шатер,

Улетел-то шатер белый с Ильи Муромца.

Его добрый конь да богатырскии

А он ржет-то конь да й во всю голову,

Бьет ногамы в матушку в сыру землю;

Илья Муромец он спит там, не пробудится

От того от крепка сна от богатырскаго.

Эта поляничища удалая

Ёна бьет его рогатиною звериною,

Ёна бьет его да по белой груди,

Еще спит Илья да й не пробудится

А от крепка сна от богатырскаго,

Погодился у Ильи да крест на вороти,

Крест на вороти да полтора пуда:

Пробудился он звону от крестоваго,

А й скинул-то свои да ясны очушки,

Как над верхом-тым стоит ведь

                                      поляничища удалая,

На добром кони на богатырскоем,

Бьет рогатиной звериной по белой груди.

Тут скочил-то как Илья он на резвы ноги,

А схватил как поляницу за желты кудри

Да спустил ён поляницу на сыру землю,

Да ступил ён поляницы на праву ногу,

Да он дернул поляницу за леву ногу,

А он надвоё да ю порозорвал,

А й рубил он поляницу по мелким кускам.

Да садился-то Илья да на добра коня,

Да он рыл-то ты кусочки по чисту полю,

Да он перву половинку-то кормил серым волкам,

А другую половину черным воронам.

А й тут поляници ёй славу поют,

Славу поют век по веку.

Глава 8Служба заморская

Несколько десятков громадных кораблей приняли на борт четыре тысячи киевских дружинников. Ветер ударил в тугие паруса. Упруго качнувшись на соленой волне, флот владычицы морей тогдашнего мира – Византии понес их через Черное море, через узкий пролив к гаваням бухты Золотой Рог константинопольского рейда.

Плыли всего две недели. И воевода Илья Муромец лишний раз убедился в правоте слов князя Владимира: до Византии недалеко, а по морю – рукой подать!

По высадке на шумных пристанях Константинополя понял и другое: предусмотрительные византийцы истратили огромные деньги на доставку русского корпуса морем, потому что боялись, как бы следовавший сухопутной тропою огромный отряд не соединился с болгарским войском. Все же – братья по вере. Как бы не произошло то, что хорошо помнили в Константинополе.

Не стали бы русы и варяги со славянами грозить Царьграду, как грозил ему отец Владимира князь Святослав.

В Константинополе дружину киевскую постарались держать как можно меньше и сразу кинуть в бои, чтобы не составляла она угрозы столице империи.

Но город – самый большой в тогдашнем мире – Илья рассмотреть успел. Никогда богатырь не смог бы представить такое скопление народа и домов, улиц, площадей, рынков… Город поглотил русский корпус, как песчинку. И все же присутствие большого числа дружинников из Киева не могло не наложить на жизнь Константинополя своего отпечатка, хотя город был многонациональным. В нем были целые огромные кварталы сирийцев, армян, евреев, целые районы, заселенные славянами, но больше всего, конечно, греков…

Не сразу, но все же успел разобраться воевода, как устроен город. Кто здесь набольший, кто меньший, кто сильный, кто слабый… Конечно, его поразили богослужения и храмы, каких он никогда прежде не видел. Такой красоты и такой мощи не мог представить себе человек, выросший в лесах и воевавший в степях безлюдных.

Над городом высилась розоватая громада Святой Софии. Она поражала издали, потому что более всего напоминала холм природный, а не человеком сотворенный, но, когда Илья попал внутрь, голова у него закружилась!

Тысячи свечей освещали необыкновенную красоту фресок и мозаик, мерцало золото и серебро паникадил, священных риз и тысяч драгоценных окладов книжных, потиров и статиров. Когда же запел тысячеголосый хор, Илья и спутники его, как и те, что были здесь прежде, могли сказать: «Позабыли мы, где находимся: на земле или на небе!»

Константинополь ошеломлял! Но, прожив несколько дней в ожидании приема у императора, Илья разглядел и многое другое. Да и трудно было не разглядеть.

Ежедневно в городе происходили казни. Нельзя сказать, что Илья прежде казней не видывал. Казнили и в Киеве, но это было редко, и казнили, как правило, отъявленных преступников. Здесь же казнь была ежедневным спектаклем, куда сбегались простолюдины и приезжали знатные, словно на представление скоморохов. И казни-то все какие-то особенные, измышленные хитростным сатанинским умом! Умелые палачи, кои, к ужасу Ильи, гордились своим ремеслом, били приговоренных кнутами, вырывали языки, рубили руки и ноги. Но была казнь особая – в быке. Посреди площади стоял бронзовый пустотелый бык, который раскалялся разведенным под ним костром. В него засовывали жертву, и поджариваемый человек кричал, умирая. Крик его, искусно изменяемый специальным устройством, превращался в бычий рев, что был слышен чуть не во всем городе.

И здесь палачи проявляли изобретательность: могли кинуть жертву в раскаленного быка, и тогда гибель была почти мгновенной, а могли толкнуть в холодного зверя и медленно разогревать его. Тогда бычий рев слышался часами! Десятками ослепляли дезертиров, бежавших из византийской армии, что дезертирства не уменьшало. И это тоже страшно удивило Илью. Среди дружинников дезертиров не было никогда. Люди рвались в дружину. Почитали за великое счастье, ежели в дружине оказывались. И смерть и даже увечье в бою считали милостью Божией!

– Какие-то ромеи (так звали византийцев) не такие, как мы! – сказал Илья Сухману Одихмантьевичу, командовавшему отрядом русов и варягов.

– Знамо, не такие! – ответил умный и приметливый мурома. – Наши-то в дружину по воле идут, а ромеи – по принуждению.

Византийское войско состояло из стратиотов, которые жили в деревнях, сами себя содержали, но за службу в армии получали земельный надел и всякие налоговые послабления. Однако налогов налагалось так много, что доходов с надела земельного не хватало для того, чтобы стратиот был исправен, здоров и хорошо вооружен. Он уже не мог, как прежде, содержать коня, не мог купить хороший доспех или оружие, даже провианта собрать в нужном количестве.

– Потому, – сказывали Илье и Сухману увечные стратиоты, питавшиеся милостыней Христа ради у многочисленных храмов константинопольских, – ежели прежде стратиоты составляли знаменитую тяжеловооруженную византийскую конницу то теперь их в основном брали во флот, где никакого домашнего снаряжения не требовалось.

Расспрашивали Илья, Сухман и прочие воеводы, почему увечные стратиоты милостыней меж дворов волочатся в городах, а не живут, как в Киевском княжестве, на попечении своих общин крестьянских и родов.