Портрета Маяковского Репин так и не написал. Он приготовил широкий холст у себя в мастерской, выбрал подходящие кисти и краски и все повторял поэту, что хочет изобразить его «вдохновенные» волосы. В назначенный час Маяковский явился к нему (он был почти всегда пунктуален), но Репин, увидев его, вдруг вскрикнул страдальчески: «Что вы наделали!.. о!» Оказалось, что поэт, идя на сеанс, специально зашел в парикмахерскую и… обрил себе голову, чтобы и следа не осталось от тех «вдохновенных» волос, которые Репин считал наиболее характерной особенностью его творческой личности. И вместо большого холста Илья Ефимович взял маленький и стал неохотно писать безволосую голову, приговаривая: «Какая жалость! И что это вас угораздило!» Маяковский утешал его: «Ничего, Илья Ефимович, вырастут!»
Где теперь находится этот репинский набросок, неизвестно.
Как уже говорилось, во время революции Куоккала стала заграничной территорией, и Репин, безвыездно оставаясь в «Пенатах», оказался отрезан от родины. Жизнь на чужбине томила его, он писал Чуковскому в Петроград: «Теперь я припоминаю слова Достоевского о безнадежном положении человека, которому «пойти некуда». Я здесь давно уже совсем одинок. Да, если бы вы жили здесь, каждую свободную минуту я летел бы к вам».
В апреле 1922 года из Петрограда в «Пенаты» переехала Вера Репина, старшая дочь художника. Актриса по профессии, она до начала 1920-х годов работала в драматическом театре и жила в петроградской квартире отца. Вера не приняла советской власти и была настроена к ней крайне враждебно. Перед переездом в «Пенаты» она продала все репинские работы, которые хранились в семье, а отцу сказала, что их конфисковали большевики.
С момента приезда дочери Репин жил в условиях «мягкой изоляции от внешнего мира». Всю информацию о происходившем в Советской России он получал только из буржуазных газет и белогвардейского окружения Веры. Хотя Илья Ефимович вел переписку со своими друзьями-художниками в Советском Союзе, далеко не всегда их ответы доходили до адресата. Часть писем перехватывала Вера. В таких случаях отец сердился и негодовал, но поделать ничего не мог. Дочери и своему окружению он верил больше, чем друзьям.
В доме Репина поселился и его племянник, штабс-капитан, участник многих антисоветских кампаний. На долгие годы он стал секретарем художника. Незамужняя Вера приехала с другом, белогвардейским офицером Максимовым.
Илья Ефимович безгранично верил дочери, а она иногда злоупотребляла его доверием. Так, ей удалось убедить Репина в том, что большевики расстреляли его друзей, известных художников В. Поленова, В. Васнецова и М. Нестерова. Илья Ефимович поверил и даже заказал в соседнем храме панихиду по невинно убиенным. Когда же он из газет случайно узнал о том, что друзья живы, то его негодованию не было предела. Но даже эта ложь не повлияла на его доверие к дочери.
Близкие упорно пытались убедить художника в том, что на Родине его давно забыли, что никому, и особенно новой власти, он не нужен, что его картины изъяты из Русского музея, а сам музей закрыт. Эта ложь обнаружилась, когда Репин получил письмо от хранителя Русского музея Нерадовского. В ответном письме художник написал: «Ваше письмо меня очень обрадовало. Оно с того берега, о котором думается только со страхом и беспокойством». В другом письме Репин писал Нерадовскому: «Как небылице я не верил Чуковскому, будто бы «Государственный совет» в музее, а его портрет и «Группа славянских композиторов» – в Третьяковской галерее».
В 1925 году в Русском музее открылась выставка картин И. Репина. К. Чуковский написал об этом художнику и скоро получил восторженный ответ: «…я так восхищен Вашим описанием, что решаюсь ехать… Со мной едут Вера и Юрий. Как-то мы добьемся виз и разрешений!!!… Похлопочите и Вы о скорейшем исполнении моего наизаконнейшего желания…» Но следом Корнею Ивановичу пришло другое письмо, из которого следовало, что дочь отказалась сопровождать художника в Ленинград, и поездка Репина не состоялась, ведь ему был уже 81 год и он очень сильно зависел от родных.
В 1926 году Вера написала И. Бродскому о тяжелой болезни отца. Бродский показал письмо К. Ворошилову, и после этого было решено послать к художнику делегацию и предложить ему, если согласится, переехать в Россию. Репин согласился. Перед отъездом художники вручили Репину 1500 долларов, 500 долларов передали его сыну Юрию.
Конечно, Илье Ефимовичу было не просто принять такое решение после всего того, что наговорили ему его родные и их окружение. И все же он согласился. Но к сожалению, возвращение так и не состоялось, потому что Репин заболел.
Незадолго до смерти Илью Ефимовича посетил скульптор И. Гинцбург. То, что он увидел в «Пенатах», потрясло его до глубины души: «Он узник, заложник в руках тех, кто из чувства мести и злобы готов запачкать все прошлое, славу и имя великого русского художника, который своим творчеством принадлежал и будет принадлежать России».
Стоит сказать еще несколько слов о старшей дочери художника Вере Репиной. Как свидетельствуют люди, хорошо знавшие эту семью, она заставила умирающего отца подписать все свои картины и этюды, ведь только в этом случае они имели бы цену. После смерти отца Вера стала распродавать его работы. В результате, когда советские войска в 1939 году вошли в Куоккалу, в усадьбе Репина оставалась всего одна картина…
Беспредельным было одиночество художника среди озлобленных эмигрантов. Всю жизнь он прожил на вершинах культуры, в дружеском и творческом общении с величайшими людьми: Лев Толстой, Менделеев, Павлов, Мусоргский, Стасов, Суриков, Крамской, Гаршин, Чехов, Короленко, Серов, Горький, Леонид Андреев, Маяковский, Мейерхольд…
Надо сказать, что Репин попытался сблизиться с финнами. Он подарил им деревянное здание театра на станции Оллила, пожертвовал в Гельсингфорсский музей все бывшее у него в «Пенатах» собрание картин. Подарок был принят с большой благодарностью, финские художники почтили Репина фестивалем. Поэт Эйно Лейно публично прочитал ему стихи: «Репин, мы любим тебя, как Россия – Волгу!» Билли Вальгрен, Винкстрем, Галлонен, Ярнфельд, Галлен-Каллела – все выражали Репину самые лучшие чувства, но общих интересов у них все же не нашлось.
Несмотря на свое вынужденное затворничество в «Пенатах» после 1918 года, Репин не оставлял работы в мастерской, и спасеньем его ото всех бед была живопись. Он закончил «Крестный ход в дубовом лесу», написал коллективный портрет финских художников, музыкантов и писателей, несколько картин на евангельские сюжеты. Приехавшие в 1926 году к Репину художники из Советской России во главе с И. И. Бродским единодушно отметили необычность композиционного решения и живописную выразительность новой картины Репина «Голгофа».
Художник был очень рад приезду Бродского, в недавнем прошлом своего ученика. С интересом расспрашивал его обо всем, но ехать на родину не решился: он был стар, боялся оставить обжитую мастерскую, где в свои 82 года еще задумал написать новую картину. Работу он начал втайне от всех. Посвящалась картина памяти любимого композитора Репина М. П. Мусоргского. Изображены на ней были запорожцы, пляшущие гопак. Тут же Репин написал бивачный костер и фигуры перепрыгивающих через огонь. «Гопак» стал третьей картиной, изображающей так полюбившихся художнику «лыцарей духа», как они сами себя называли. В такой неунывающей компании, с улыбкой благодарности судьбе подходил художник к финалу жизни.
Репину оставалось одно: его великое прошлое.
Похоронен Илья Ефимович в парке усадьбы, который был создан его руками и по его замыслам. Уже упоминалось, что когда приобреталась усадьба, участок представлял собою чахлый лесок, расположенный в болотистых низинках. Участок пришлось осушать, для этого в будущем парке было вырыто пять прудов. Все они соединяются небольшими протоками, которые, причудливо вливаясь в существовавшие здесь ручьи, выходят к заливу. Когда в 1914 году пробурили артезианский колодец, он стал питать пруды чистой водой. В первые годы существования усадьбы вдоль парка были проложены две длинные параллельные дорожки. Одну из них, начинавшуюся сразу от резных ворот, засадили березами, другую, проведенную от дома, – молодыми елями, ее Репин назвал аллеей Пушкина.
Создавая свой парк-сад, хозяева «Пенатов» старались использовать особенности пейзажа этих суровых мест. Большие валуны, каких много встречается на здешних полях, в лесу и на берегу, были уложены в живописные группы и стали украшением сада. Рядом с домом были разбиты клумбы, где цвели флоксы, душистый табак, лилии, были посажены сирень, жасмин, калина, шиповник. Берега прудов укреплены булыжником, у воды выросли ивы. Дорожки в парке тоже мостили мелкими камешками с моря. Через протоки прудов и канавы перекинуты деревянные мостики с перилами. Некоторые мостики сложены из дикого камня. В разное время в разных местах парка, на горках и в низинах были поставлены деревянные беседки, декорированные резьбой и ярко раскрашенные. И снова дикий местный камень становился и фундаментом, и ступеньками. Каждый уголок парка был как-нибудь назван, но названия быстро менялись.
Так что сад «Пенатов» тоже был достопримечательностью, и бывавшие здесь гости связывали его с творческой индивидуальностью Репина.
За несколько лет до смерти художник писал: «Да, я чувствую, что успех мой был чрезмерен, и я должен быть наказан забвением». Но вместо забвения Илью Репина ждала огромная слава. Живут его картины, несколько изданий пережила написанная им книга воспоминаний «Далекое близкое».
Илья Репин дал потомкам неподражаемый пример огромной работоспособности и умения преодолевать многие невзгоды. Преодолевать во имя творчества саму судьбу.