– Чем-то помочь?
Она нежно коснулась рукой его лица:
– Прими душ и приготовься к новым вкусовым ощущениям!
– О, я страшно голоден!
Он уже собирался подняться наверх, когда на экране телевизора появилось знакомое лицо. Симпатичный, задумчивого вида мужчина лет тридцати, с темными волнистыми волосами, расчесанными на косой пробор, в бежевом пиджаке и рубашке с открытым воротом. Он сидел, подперев рукой подбородок. Разговаривал с акцентом, обычным для северной части Америки.
Рой, к сожалению, знал, кто это.
Теодор Роберт Коуэлл при рождении, затем в какой-то момент сменивший фамилию на Банди. Бывший студент юридического факультета Тед Банди – самый известный серийный убийца в истории Америки.
Почему одиннадцатилетний сын смотрит это, да еще и так увлеченно? И как Клио это допустила? Или просто не заметила?
Он посмотрел на нее и указал на экран. Она пожала плечами в ответ, как бы говоря: «Знаю».
– Нравится передача, Бруно? – спросил Рой.
– Потрясный мужик! – кивнул сын. – Говнюк, конечно, но потрясный!
– Серьезно?
Энтузиазм ребенка обеспокоил Роя.
– Конечно, перед смертью он признался в убийстве только тридцати жертв, но агент ФБР Билл Хагмайер считает, что их общее число, вероятно, куда больше – разве не круто?
– Круто? Почему же, Бруно?
– Ну, это как бы чума!
Чем больше времени Рой Грейс проводил с сыном, тем больше ему казалось, что у мальчика немного искаженные представления о морали. Но в то же время он понимал, что нужно действовать осторожно, чтобы ребенок не отстранился от него еще больше.
– А как же жертвы? А их семьи?
Не отрывая взгляда от экрана, Бруно ответил:
– Ты сам выбираешь, становиться жертвой или нет. Это же по Дарвину?
– По Дарвину? – нахмурился Грейс.
– Тед Банди был лишь невинным продуктом естественного отбора. Не согласен?
Грейс пытался осмыслить логику мальчика.
– Не объяснишь мне, как ты к такому выводу пришел?
– Разве мы не заложники собственной генетики? – произнес он, все еще не отрываясь от экрана. – Ты так не думаешь, пап?
– Нет, Бруно, не думаю. Все мы появляемся на свет со способностью творить зло, но делать это или нет – наш выбор, осознанный выбор.
– А мама другое говорила, – покачал головой Бруно.
Грейс взглянул на Клио, которая слушала их разговор с интересом.
– И что же мама говорила? – спросил он.
– Что иногда выбор уже сделан за нас.
– А за тебя уже кто-то делал выбор?
Несколько секунд сын сосредоточенно смотрел на экран. Банди что-то говорил на камеру, и Грейс с тревогой осознал, что Бруно буквально впитывает каждое слово этого монстра. У Роя появилось искушение схватить пульт и выключить телевизор, но он сдержался. Пусть смотрит, а он попробует поговорить с сыном после передачи. Рой снова повернулся к Клио:
– Когда завтрак?
– Через десять минут.
– Пойду быстренько приму душ.
– Да, один выбор за меня уже сделали, – внезапно сказал Бруно. – Например, что мне можно есть, а что нельзя, судя по всему.
– Что можно и что нельзя есть? – повторил Грейс.
– Ага. У меня вторая положительная группа крови, мама говорила, что таким людям надо есть много мяса. А вот моя новая мама считает, что она ошибалась. Что я должен питаться как вегетарианец или веган.
– Ну, Бруно, мы просто стараемся есть более здоровую пищу.
– Ты выносишь оценочные суждения, основываясь на недоказанной гипотезе, – отозвался Бруно.
Грейс взглянул на Клио, которая ответила на его взгляд молчаливым вопросом: «Чего?» Их поражали не по возрасту серьезные фразы, которые Бруно использовал, и мнения, которые он регулярно высказывал. Перенял ли он их от Сэнди – бывшей жены Грейса, с которой они разошлись, – в первые десять лет своей жизни, или просто такими были нынче все дети его возраста, Грейс не знал.
Поднимаясь по лестнице, он вспомнил, что прошлой осенью произошло на родительском собрании в школе Бруно. Вспомнил слова озадаченного директора. Тот сказал, что, когда Бруно спросили, кем он хочет стать, когда вырастет, тот ответил: «Либо химиком, либо диктатором».
Они догадывались, сколь эпизодический характер носило воспитание Бруно: мальчиком занималась его эксцентричная мать, пока не покончила жизнь самоубийством. После этого Бруно переехал к ним в Англию.
Они с Клио надеялись, что, пожив в любящей семье, в нормальной обстановке, Бруно со временем изменится. Но пока ничто не предвещало перемен. Пожалуй, не помогло и то, что последние полгода Рой практически отсутствовал, так что теперь, вернувшись в Суссекс, он решил проводить больше времени с сыном.
Им помогал детский психолог-криминалист Орландо Трухильо, который давал советы, как вести себя с Бруно. Трухильо предостерег их от чрезмерного вмешательства на данном этапе и предложил пока просто наблюдать за Бруно, стараясь привить ему новые ценности. Они, его родители, делали все, что могли, но, господи, как же это было тяжко. И вдобавок ко всем трудностям завтра в Королевском суде Льюиса начнется важный судебный процесс; еще он руководит расследованием убийства, также надо подготовиться к выставлению своей кандидатуры на звание главного суперинтенданта полиции, – в общем, времени на все в обрез.
Он уже собирался принять душ, как вдруг зазвонил рабочий телефон. Сегодня он был не на дежурстве, но взглянул на экран и увидел, что звонит Гленн Брэнсон.
– Привет, – ответил Рой. – Что случилось?
– Не уверен, что тебе это понравится, босс. На твоего славного приятеля Эдварда Криспа напали в тюрьме Льюиса. Один из заключенных ударил его шариковой ручкой в глаз, так как ему, по-видимому, не нравится, когда мужчины обижают женщин.
– Обалдеть! И как ручка, сломалась?
– Босс, я не спрашивал!
– Насколько сильно он ранен?
– Его отправили под конвоем в офтальмологию в Мурфилдс в Лондоне. Тюремный врач считает, что он может навсегда ослепнуть на один глаз. Так что, похоже, суд завтра все-таки не начнется.
– Сколько с ним сотрудников полиции?
– Не знаю, босс.
– Убедись, что его тщательно охраняют, – может, это очередная хитрость, чтобы сбежать.
– Вряд ли. Судя по тому, что я слышал, ручка все еще торчит у него из глаза.
– Жаль, что тот подонок поглубже ее не воткнул, прямо в мозги извращенцу, кучу времени бы нам сэкономил на процессе, – пробурчал Грейс.
– Что-то ты прям мрачный.
– Нет, просто реально на вещи смотрю. Однажды и ты таким станешь, если будешь иметь дело с такими же сволочами, что и я. Держи меня в курсе. Хочешь, пошлю ему записку с пожеланием скорейшего выздоровления?
– Как мило с твоей стороны, он наверняка оценит.
– Если сможет прочитать.
45
13 мая, понедельник
Мэг сидела на деревянной скамье присяжных в первом ряду; глаза слипались после двух бессонных ночей. Перед присяжными лежали папки с документами, из которых торчали цветные закладки с пометками. По одной папке на двоих.
Она посмотрела на заполненные места для зрителей, откуда несколько человек, казалось, пристально наблюдали за ней и ее коллегами; затем – на обвиняемого, сидевшего в застекленной кабинке на скамье подсудимых, с охранником позади. И вдруг Гриди посмотрел прямо в ее сторону. Ей показалось или он действительно хотел привлечь ее внимание?
Она вздрогнула. Неужели приспешники уже все ему доложили? «Присяжная под номером три, она ваш друг, она – залог того, что вы выйдете на волю?»
Мэг быстро отвела взгляд и сосредоточилась на юристах, сидевших в два ряда (некоторые – в париках и мантиях), попыталась угадать, кто из них представляет обвинение, а кто защиту. Несколько человек расположились в ложе для прессы в дальнем конце зала. Судья уже прибыл; она видела спинку его блестящего синего кресла и стержень черного микрофона на столе, рядом с ноутбуком, видеомонитором и конференц-телефоном. Высоко на стене за креслом судьи висел королевский герб, словно напоминая о величии этого места.
Ее мутило. Страшно было находиться здесь; быть не просто зрителем, а настоящим участником процесса. И не простым участником. Втайне ото всех влиять на происходящее. Дергать за ниточки. Препятствовать осуществлению правосудия, если, конечно, у нее хватит на это сил, смелости и способностей. Все казалось до ужаса реальным и очень внушительным. Могущественным. Королевский суд. Уголовный процесс под председательством старшего судьи. Разве что-то может быть серьезнее?
В зале царила атмосфера ожидания, все предвкушали, когда перед ними развернется драма. Но здесь не поднимали занавес, не приглушали свет перед началом фильма.
«Тут все по-настоящему», – подумалось Мэг.
Сейчас они столкнутся с системой правосудия, члены которой держат людей в ежовых рукавицах и могут лишить их свободы на долгие годы, если не навсегда.
За последние полтора дня она постепенно осознала масштаб того, что ей предстояло сделать. Она понимала: придется исполнить, что ей сказали; телефон, который ей подбросили, она всегда носила с собой. Глаза слезились, в голове стоял туман, но Мэг изо всех сил старалась мыслить здраво. Она должна это сделать. Нужно собраться с силами ради Лоры. Больше всего ее волновало, на самом деле дочери угрожал тот человек или он просто блефовал? Этот вопрос она неустанно прокручивала в мозгу с того самого телефонного звонка.
Но ни в коем случае нельзя было рисковать жизнью Лоры, даже при малейшем шансе, что они лгали.
Была еще пара вариантов. Можно отправить записку судье, как он велел им на прошлой неделе, или обратиться в полицию, чтобы узнать, сумеет британское посольство в Эквадоре вызволить Лору из беды и на вертолете доставить домой.
И в любом случае идти на риск?
«Если попытаешься передать сообщение судье, поговорить с коллегами-присяжными или предупредить кого-либо, кто в состоянии добиться прекращения судебного разбирательства, то, боюсь, для маленькой Лоры все будет кончено».