— Я совершил ужасный поступок, Джон, — сказал Эстабрук. Он снова поднес фляжку ко рту и сделал несколько больших глотков. — И теперь я ужасно об этом сожалею.
— Что такое?
— Можем мы немного отойти в сторону? — сказал Эстабрук, косясь в сторону владельцев воздушных змеев, которые, впрочем, едва ли могли подслушать его слова, так как были, во-первых, слишком далеко, а во-вторых, слишком увлечены своей забавой. Он почувствовал себя готовым поделиться тайной, лишь когда дистанция между их ушами и его признанием увеличилась вдвое. Но когда он все-таки решился, он сделал это просто и ясно. — Не знаю, что это на меня нашло, — сказал он, — но я нанял человека, чтобы он убил ее.
— Что вы натворили!
— Мой поступок пугает вас?
— А вы как думали? Конечно!
— Видите ли, это высшая форма обожания — стремиться прекратить существование того, кого любишь, чтобы лишить его возможности продолжать жить без тебя. Это любовь высшего порядка.
— Это гнусное разъебайство!
— Да, вы правы, и это тоже. Но я не мог вынести… просто не мог вынести… саму мысль о том, что она жива и она не со мной… — Речь его стала путаться, слова тонули в слезах. — Она была так нежна со мной…
В это время Миляга думал о своем последнем разговоре с Юдит. Этот прерываемый помехами звонок из Нью-Йорка, цель которого так и осталась невыясненной. Знала ли она в тот момент, что ее жизни угрожает опасность? А если нет, то знает ли она сейчас? Он схватил Эстабрука за воротник пальто с той же силой, с какой страх сжал его сердце.
— Ты ведь не для того меня сюда притащил, чтобы сказать, что она мертва?
— Нет-нет, — запротестовал тот, не пытаясь высвободиться. — Я нанял этого человека, и я хочу остановить его…
— Так сделайте это, — сказал Миляга, отпуская воротник.
— Я не могу.
Эстабрук сунул руку в карман и извлек оттуда листок бумаги. Судя по его мятому виду, его сначала выбросили, а потом подобрали и расправили.
— Это я получил от человека, который подыскал убийцу, — продолжил он. — Две ночи назад письмо было доставлено ко мне домой. Абсолютно очевидно, что он был пьян или одурманен наркотиками, когда писал, но там сказано, что в тот момент, когда я буду читать это письмо, он будет уже мертв. По всей видимости, так оно и есть. Он до сих пор не объявился. А он был моей единственной связующей нитью с убийцей.
— Где вы встретились с этим человеком?
— Он нашел меня.
— А с убийцей?
— Я виделся с ним где-то к югу от реки, точное место я не могу назвать. Было темно. Я был в растерянности. Кроме того, его там уже нет. Он уехал на ее поиски.
— Так предупредите ее.
— Я пытался. Она не стала разговаривать со мной. У нее сейчас новый любовник, и он так же ревнив, как и я в свое время. Мои письма, мои телеграммы отсылаются обратно нераспечатанными. Но он не сможет защитить ее. Этот человек, которого я нанял, его зовут Пай…
— Это что, кличка какая-нибудь?
— Я не знаю, — сказал Эстабрук. — Я не знаю ничего, кроме того, что я совершил нечто ужасное и вы должны помочь мне исправить положение. Вы должны. Этот парень по имени Пай, он смертельно опасен.
— А почему вы думаете, что он пойдет на контакт со мной?
— Гарантии, конечно, никакой. Но вы моложе меня и сильнее, а кроме того, у вас есть кое-какой… опыт по части преступной психологии. У вас больше шансов встать на пути между ней и Паем, чем у меня. Я дам вам деньги для убийцы. Вы сможете откупиться от него. Вам я заплачу, сколько скажете. Я богат. Предупредите ее, Захария, и убедите ее приехать домой. Я не вынесу, если ее смерть будет на моей совести.
— Поздновато вы об этом подумали.
— Я делаю все, чтобы предотвратить несчастье. Так что же, по рукам?
— Мне нужно письмо от человека, который свел вас с убийцей, — сказал Миляга.
— Это просто какой-то набор бессмысленностей, — сказал Эстабрук.
— Если он мертв и она тоже умрет — это письмо будет вещественным доказательством независимо от того, есть в нем смысл или нет. Давайте его, или сделка не состоится.
Эстабрук засунул руку во внутренний карман, собираясь достать письмо, но, дотронувшись до него, заколебался. Несмотря на все разговоры о чистой совести и о том, что Миляги призван спасти ее, ему ужасно не хотелось расставаться с письмом.
— Я так и думал, сказал Миляга, — Ты хочешь перестраховаться: если что-нибудь случится, виновным будут считать меня. Убирайся и сам чеши себе яйца.
Он повернулся к Эстабруку спиной и стал спускаться с холма. Эстабрук побежал за ним, выкрикивая его имя, но Миляга не стал замедлять шаги. Пусть побегает.
— Ну хорошо! — услышал он у себя за спиной. — Хорошо! Держите!
Миляга пошел помедленнее, но не остановился. Посерев от натуги, Эстабрук нагнал его.
— Письмо ваше, — сказал он.
Миляга взял письмо и положил его в карман. У него будет достаточно времени для чтения во время полета.
Глава 6
1
Тело Чэнта было обнаружено на следующий день 93-летним Албертом Берком, который наткнулся на него, разыскивая свою убежавшую дворняжку по кличке Киппер. Собака еще на улице почуяла запах, который ее владелец ощутил лишь на лестнице, по которой он поднимался, чередуя призывные свисты с проклятиями. Это был запах разлагающейся плоти. Осенью 1916 года Алберт сражался за свою страну в битве на Сомме, и ему приходилось сидеть в окопе со своими мертвыми товарищами по нескольку дней. Так что зрелище и запах смерти не произвели на него чересчур уж угнетающего впечатления. Собственно говоря, именно его жизнерадостная реакция на находку и придала попавшей в вечерние новости истории особую пикантность, которая обеспечила ей большее внимание со стороны газет, чем можно было предположить, что заставило в свою очередь чей-то острый глаз трудиться над восстановлением облика умершего. Через день предполагаемый облик был обнародован, а в среду женщина, живущая в муниципальном доме к югу от реки, опознала в нем своего соседа по лестничной площадке, мистера Чэнта.
Обыск его квартиры стал основой еще одной выразительной истории, темой которой оказалась теперь уже не смерть Чэнта, а его жизнь. В заключении полиции говорилось, что умерший был приверженцем какой-то загадочной религии. Сообщалось, что в комнате его возвышался небольшой алтарь, украшенный высохшими головами животных, вид которых судебные эксперты определить не смогли, а в центре его стоял идол такого непристойного вида, что ни одна газета не осмелилась дать его описание, не говоря уже о фотографии. Желтая пресса с особым наслаждением расписывала эту историю, тем более что все эти странные предметы принадлежали человеку, который, судя по всему, был убит. На первых полосах выходили статьи, без излишней политкорректности толкующие о распространяющейся заразе извращенных чужеземных религий. Между подобными материалами и рассказами о подвигах Берка на Сомме сообщения о смерти Чэнта заняли немало газетной площади. Это обстоятельство имело последствия: ультраправые совершили несколько нападений на лондонские мечети, прозвучал призыв к уничтожению дома, в котором жил Чэнт, а Дауд оказался в одной из башен Хайгейта, куда он был вызван в отсутствие своего хозяина Оскара Годольфина, брата Чарлза Эстабрука.
2
В 1780-х годах, когда Хайгейтский холм был таким крутым и изборожденным колеями, что экипажам зачастую не удавалось преодолеть подъем, а поездка в город была столь опасна, что вынуждала благоразумного человека захватить с собой пистолеты, торговец по имени Томас Роксборо выстроил на Хорнси-Лейн красивый дом, который был спроектирован для него неким Генри Холландом. В те времена из окон дома открывались прекрасные виды: с южной стороны была видна река, на север и на восток тучные пастбища тянулись до самого Хэмстеда, который тогда был крошечной деревушкой. Пейзажи эти туристы могли по-прежнему наблюдать с моста на Арчуэй-роуд, но прекрасный дом Роксборо исчез, и на его месте в конце тридцатых была сооружена безымянная десятиэтажная башня. Между дорогой и башней росли хорошо ухоженные деревья. Зеленый экран был недостаточно плотным, чтобы полностью прикрыть башню, но его вполне хватало на то, чтобы сделать и без того ничем не примечательное здание практически невидимым. Почта, которую доставляли туда, состояла только из циркуляров и различных официальных бумаг. Никто не снимал там помещений — ни частные лица, ни фирмы. И тем не менее владельцы башни Роксборо поддерживали в ней идеальный порядок. Примерно раз в месяц они собирались в комнате, расположенной на верхнем этаже здания, названного именем человека, который владел этим участком земли двести лет назад и завещал его обществу, основателем которого он был.
Мужчины и женщины (всего одиннадцать человек), которые встречались здесь на несколько часов, а потом возвращались к своему ничем не примечательному повседневному существованию, были потомками тех вдохновенных безумцев, которых Роксборо удалось собрать в те черные дни, что последовали за неудачной попыткой Примирения. Никакого вдохновения в потомках не осталось, было лишь смутное понимание целей, которые преследовал Роксборо, создавая «Tabula Rasa» — общество «Чистая Доска». Но так или иначе, они встречались — отчасти потому, что в раннем детстве один из родителей (обычно это был отец) отводил ребенка в сторонку и говорил, что огромная ответственность ляжет на его плечи, ответственность за сохранение и передачу потомкам тщательно охраняемой семейной тайны, а отчасти потому, что Общество способно было о себе позаботиться. Роксборо был не только богатым, но и умным человеком. За свою жизнь он скупил значительные участки земли, и прибыль, получаемая от этих капиталовложений, росла по мере роста Лондона. Единственным получателем этих денег было Общество, хотя фонды его были так изобретательно распределены между различными компаниями и посредниками, что никто из людей, работавших на Общество, какую бы должность он ни занимал, так никогда и не узнал о его существовании.