Алекс упал на диван и вытащил из-за клетчатой подушки бутыль с густой красной жидкостью.
– Даже не знаю, с чего начать… Так много информации, в которую я и сам не могу поверить до конца. До сих пор. Все это идет вразрез с обычной жизнью. Человеческой, я имею в виду.
Он отпил из бутылки и откашлялся. Я мрачно смотрела, как темно-красный напиток лениво сползает по стенке сосуда обратно на дно.
– Наверное, стоит упомянуть, что мне жаль, – начал Алекс. – Я не намеревался оставить тебя в живых тогда, ночью.
– Ах, какая откровенность, – насмешливо протянула я. – Тогда почему ты сбежал, как очнулся? Почему не добил меня? Все решил бы один удар.
Алекс сел поудобнее и сплел пальцы в замок. Его лицо было обманчиво сонным, но в глазах тлели угольки.
– Потому что не смог.
Внутри меня все клокотало от гнева. Не смог убить, но смог изувечить, и теперь решил рассказать все, что я должна знать, но не хочу. Я сделала усилие над собой, сдержав злость, и скривила губы в подобии улыбки.
«Мразь», – подумала я.
– Слушай внимательно. – Алекс откашлялся. – Начну с легенды. Все началось давным-давно, много-много веков назад. Жило на свете чудовище, кормящееся кровью и плотью живых, – среди наших его называют Древним. Страшная тварь, обладающая силой зверя и разумом человека, была неуязвимой – для всего, кроме яда из клыков сородичей. Древний обеспечил себе бессмертие, практически уничтожив целый вид, – оставшиеся ушли далеко в горы и густые леса, чтобы спастись. Теперь он, одевшись в плащ с капюшоном, мог свободно путешествовать по человеческим поселениям. Но однажды Древний встретил в бедной деревне невероятно красивую девушку с пшеничными волосами, голубыми, как бирюза, глазами и фарфоровой кожей, огрубевшей из-за тяжелой работы. Чудовище потеряло голову и выкрало девушку. Несколько недель оно насиловало ее и питалось ее кровью, не подозревая о грядущей опасности: украденная красавица превращалась в вампира, внешне оставаясь собой, но меняясь внутренне. Однажды она, одичав от боли и ужаса, укусила Древнего. Он впервые ощутил на себе действие собственного яда, а девушка поняла, что ей нужно делать, – она много раз слышала легенды об охотниках, вонзающих колья в сердца чудищ. Отравив слюной кинжал, найденный в пещере, она пробила им грудь чудовища. Древний погиб, а девушка, носящая в себе его дитя, вернулась в деревню, в свой дом на отшибе. В срок она родила здоровую дочку, но никому так и не рассказала о той роковой встрече. Она не стала кормить малышку грудью, надеясь заморить голодом, но сердце не выдержало горького плача ребенка. Однако девочка не принимала ни материнское, ни коровье молоко и худела на глазах, пока случайно не попробовала каплю крови, упавшую с порезанного пальца матери. Следующие полгода девушка нападала на бродяг и нищих и кормила ненавистное дитя. Когда деревенские поняли, что в хижине на отшибе творится какая-то чертовщина, они в гневе пришли к ее дверям, но застали лишь слабую одинокую девушку, сидящую за шитьем. Крестьянам было невдомек, что в этот момент где-то в чаще леса надрывалась от плача маленькая девочка, родившаяся шесть месяцев назад, но внешне выглядящая по меньшей мере как трехлетка. Мать не вернулась за ней, побоявшись, что дочь станет угрозой не только ее существованию среди людей, но и вообще жизни: много раз она ощущала на себе плотоядный взгляд малышки, от которого кровь стыла в жилах.
Я вспомнила детские крики из видений в темной квартире. По коже поползли предательские мурашки. Алекс продолжил:
– Малышку вывел из леса деревенский охотник, но дом, где жила ее мать, опустел – услышав о «чудесной» находке, она сбежала. Девочка стала пленницей своего голода – больше некому было кормить ее, поэтому охоте пришлось учиться самостоятельно. Она набрасывалась на прохожих по вечерам. Если она не заканчивала дело – выпив кровь, не вырывала сердце жертвы, – укушенные превращались в жуткое подобие живых мертвецов: не помня о нападении, они просто бродили повсюду, сжирали все, что видели, а позже теряли разум. Отныне для них существовал только голод.
Алекс отпил из бутылочки и, прочистив горло, продолжил:
– Вскоре убийств стало столько, что люди уже не могли их игнорировать и отговариваться сказками о вампирах и демонах. За неведомым существом начали охоту. Обойдя всевозможные ловушки, девочка опять подалась в леса, где, обосновавшись в пещере, забылась глубоким сном. После пробуждения спустя век ею овладело только одно желание – найти мать. Возможно, причиной тому было острое одиночество. Она уже выросла и остановилась в прекрасном цветущем возрасте – навеки восемнадцатилетней, это помогало ей очаровывать людей. Чтобы заглушить чувство брошенности, она начала создавать себе слуг – вампиров, наделенных такой же силой. Со свитой из новорожденных чудовищ она вскоре нацелилась на соседнюю деревню, но оказалось, что век порождений ее яда недолог. Раздосадованная, она решила вернуться к проверенным способам: теперь ей служили живые мертвецы, которых она научилась создавать еще в детстве. Недолговечных она уничтожала – никто не должен был уподобляться верховной, Королеве. Однако были и те, кому удавалось избежать смерти, – передавая свое проклятье от человека к человеку, они сохраняли жизнь.
Алекс прервался, глядя в одну точку. Когда он вновь заговорил, голос звучал хрипло и жестко:
– Самопровозглашенная Королева повела армию на ближайшие города, утверждая границы своих владений. После очередного похода ей привели пленных, чтобы она сама отобрала себе жертв. Среди несчастных Королева приметила одного мужчину и потребовала его освободить. Безымянный незнакомец стал ее личной игрушкой – ведь потребность в совокуплении у представителей нашего… то есть ее вида выше человеческой в несколько раз. Через несколько месяцев Королева поняла: мертвый, казалось бы, организм подает знаки, что внутри него бьется второе крохотное сердечко. Обезумев, Королева спровоцировала выкидыш. Истекающую кровью обнаженную девушку нашли захватчики-кочевники, услышавшие нечеловеческие крики. Решив, что она – раненая пленница, они взяли ее с собой, что, конечно, было большой ошибкой: так ослабший, но все еще опасный вампир выбрался далеко за границы своих владений.
Алекс замолчал. Повисла густая тишина. Я не смела ее нарушать: воздух пах средневековьем, кровью и гнилью.
Бархатный балдахин. Высокие опоры кровати, испещренные царапинами и вмятинами. На грязной постели лежит мужчина, темноволосый, поджарый, жалко скорчившийся, будто поза эмбриона способна спасти его от неизбежного. Тень падает на скуластое лицо Любовника, он поворачивается ко мне. Глаза распахиваются в неподдельном ужасе. Это обжигает меня, как удар плетью.
– Здравствуй, – шепчу я ему. С плеч соскальзывает тонкая ткань платья, ласкает кожу, теплую, живую.
– Нет…
Он вздрагивает, когда я силой заставляю его перевернуться на спину.
– Отпусти меня!
Я склоняюсь над ним, нежно целую в сопротивляющиеся, посеревшие от страха губы. Пока руки мягко скользят по его телу, пока я обещаю только любовь и сказку. Он чуть успокаивается, но его напряжение все еще ощутимо и пахнет сталью. Я опускаюсь сверху, потому что знаю, что он готов снова любить меня – глаза влажно блестят то ли от похоти, то ли от слез. Я держусь за опоры, считаю волны. Подо мной, прямо о мой живот, бьется теплое море, невидимое и мягкое.
Раз, два. Я знаю, чего он хочет, и мы будем вместе навеки. Потому что я всегда получаю то, чего пожелаю. Еще пять волн – я запрокидываю голову, ловлю воздух. Море делается темным, угрожающим, мне почти страшно. Его руки несмело ложатся на мою талию, сейчас он действует сам. Никакого насилия – лишь игра. Каждый раз забывает, что ждет впереди, а я не спешу напоминать.
Над глазами, глядящими в потолок, плещется водная гладь. Пальцы с наслаждением впиваются в мягкую кожу Любовника, из-под ногтей струится кровь. Я опускаю взгляд на него, и то, что я вижу, отвратительно: его красные щеки, остекленевшие глаза. Сжав губы, я смотрю на это жалкое существо, называющее себя че-ло-ве-ком, скулящее и бьющееся, пресмыкающееся и отупевшее от наслаждения бесчувственными фрикциями. Пальцы сильнее впиваются в плоть, и существо кричит, выкатив побледневшие, выцветшие от жара глаза. Я стараюсь отодвинуться, несмотря на теплое ощущение внутри. Грубые руки жестко притягивают меня к себе, как тянет лапой миску жадная псина.
Жадность достойна наказания.
Склонившись над ним, я задыхаюсь от горячего, как воздух в пустыне, дыхания, скалюсь. Страсть оборачивается ненавистью, и я впиваюсь зубами в загорелую кожу. Стоны сменяются долгожданным воплем боли и ужаса – я вырываю кусочек плоти, наслаждаюсь сладким вкусом, какой бывает у крови только после оргазма. Пища богов, если бы только боги могли себе это позволить. Я вгрызаюсь в плечо любовника, терзаю его, несмотря на дикие высокие крики.
По лицу мужчины бегут слезы; он обмяк, похолодел и скорчился на простыне, как ребенок. Я склоняюсь над ним, и на заросшие щетиной щеки падают алые капли.
Где-то внизу море лениво подбирает волну.
– Что это было? – Я постаралась скрыть замешательство, но это не особо-то получилось.
– Что-то вроде… – Алекс пожевал губу, – коллективного разума.
– Ты… ты это тоже видел?
– Конечно. – Он поболтал в бутылке напиток и осушил ее. – Сущность имаго как бы… не совсем развита. По идее, мы одарены многим: общим с Королевой разумом, телепатией, обостренными чувствами, да и много чем еще. Но из всего этого развиты только способность видеть в темноте и сверхслух. Две другие способности время от времени пробиваются… но больше похожи на радиоволны сквозь помехи: что-то слышно, но непонятно что.
– Имаго? Что это такое?
Алекс сделал неопределенное движение руками, ища слова. Он выглядел обескураженным, как будто пытался объяснить ребенку, что такое небо.