.
2. Личинка. Здесь в человеке больше появляется от твари: звериное чутье, острое зрение, слух. В деснах лупятся дыры, заполняющиеся ядом, что парализует тело укушенного. Теперь вампир может поглощать кровь живых без вреда, но не у всех просыпается огромная жажда – кто-то все еще может есть пищу животную. Глаза твари демонически светятся, ее можно увидеть в темноте с легкостью. Кровопийца связан с Матерью своею и с собратьями и может смотреть чужие мысли как собственные.
3. Куколка (спячка). Тварь становится более голодной и сонной, ощущая свою надвигающуюся дрему в коконе. Сон кровососа может быть призван некоей опасностью: он устраивается в темном месте, где в позе младенца в утробе впадает в спячку. Став куколкой, тварь телом выделяет особую слизь, ткущую кокон, разрушить который может лишь существо, что внутри. Сон длится от двух недель до нескольких месяцев.
4. Взрослая особь. Тварь выбирается из кокона и съедает его, дабы насытиться и укрепить свои силы. Несколько дней она не нуждается в пище, переваривая оболочку и привыкая к новой своей ипостаси – имаго. Кровосос полностью меняет вкусы свои в еде, поглощая кровь человеческую либо живую плоть. Отныне может тварь выпускать демона, что дремлет внутри и ждет часа своего, и в такие моменты нет никому пощады – ни хозяину истинной формы, ни рядом стоящим. Взрослая особь бдит теперь ночью, днем впадая в крепчайший сон, необратимый и беспробудный до заката.
(Исправления на полях яркими чернилами:
Имаго может бодрствовать днем, нанеся себе увечье перед рассветом. Регенерируя, организм не может впасть в сон, следовательно, имаго не будет спать, пока рана целиком не затянется (процесс занимает от часа до одиннадцати часов)).
Я задумалась. Алекса я встречала днем несколько раз: в кафе, а потом еще после покупки костюма для Холли на Хеллоуин. Вот только в первом случае вечером в клубе я увидела страшные кровоподтеки на его руке… Видимо, это были остатки тех увечий, что он нанес себе. Я взглянула на спящего Алекса: сейчас на его руках не было ничего, кроме синюшных вен под белой кожей. И нескольких тоненьких трещин…
Сформировавшийся имаго в себе обнаруживает новую прихоть: продолжение рода. Так заключаются узы – смесь человеческой любви, голода и безумного влечения. Заключаются узы с тварями или людьми, идеально подходящими для создания потомства, и происходит подобное лишь единожды: после смерти избранного особь не может совокупиться с кем-либо еще (не доказано!). Отныне связаны два кровососа, вот только нет им от этого ни счастья, ни теплоты.
ПАРАДОКС: даже заключив узы, оба пола вида не имеют способности ни к оплодотворению, ни к вынашиванию детеныша.
5. Увядание. Так приходит смерть кровососам: все больше требует ненасытный желудок, все меньше остается сил. Тело твари сыплется и крошится, покрывается ранами и язвами, как чумное. В последнюю очередь погибают мозг, желудок и сердце. Сие разложение длиться может от нескольких дней до многих лет.
Почерк очень часто менялся: то по бумаге ползли внаклонку сгорбленные буковки, то кто-то щедро разбрасывал их по всей строке, как бисер. Слова были похожи то на частокол, то на кружевное облако, а то и на какой-то узор… Некоторые страницы и даже главы приходилось пропускать: Книга попадала в руки иноязычных имаго. Итальянский, русский, французский, немецкий, китайский… Как много людей вовлечено в эту гигантскую тайну, как много погибло, развеялось по ветру, передавая из рук в руки накопленные предшественниками познания… Я приподняла стопку страниц и начала стремительно ее перелистывать, придерживая края большим пальцем. Перед глазами замелькали иллюстрации, схемы, заголовки, чернила сменялись на шариковую ручку. Раздался легкий шелест: к моим ногам упал листок бумаги, старый, но не такой древний, как Книга. Я подняла его и с любопытством уставилась на текст.
Хотел бы я посмотреть, как вы вяжете меня. Вы не сможете даже прикоснуться ко мне, потому что сейчас я частично сделан из муки и рассыпаюсь, как дырявый мешок. Удивлены? Я – нет. Для меня это уже привычное состояние.
Я убил мать, детей, жену, брата и сестер. Я съел нашего пса и перегрыз глотку той миленькой девушке из Уинстон-Хитча. Помните ту страшную мясорубку в пригороде? Моих рук дело. А разоренное гнездышко многодетной семьи? Угадали. Но когда вы прочтете это, меня уже не будет на свете – по крайней мере в моем телесном обличье.
Вы не представляете, во что ввязались, погнавшись за мной. Вы не способны понять и тысячной доли того, что кроется в моем происхождении. Пережив ту встречу с Королевой, я оказался в аду – все мое естество вывернули и заставили смириться с этим. У меня отобрали жизнь, а я вполне имею право отобрать ее у вас.
Но я ведь не просто убийца!
Я воин по ту сторону баррикад. Меня не существует, скажете вы, но вот он я: в жилах течет кровь, а плоть такая же теплая, хоть и более хрупкая. Я мотылек, созданный по чужой прихоти, летящий на свет и рассыпающийся огненным дождем в его невыносимом жаре. И если вы думаете, что я пришел в этот мир лишь затем, чтобы отведать вашей драгоценной крови, – вы ошибаетесь.
Меня вообще не должно было быть здесь!
Напоследок я хотел бы сказать, что мне жаль. Но не вам, людям, а моим братьям по несчастью. Мне горько и стыдно, что я никак не принес пользу своему роду, да еще и упустил Королеву.
Если найдете это чудовище – вырвите ее сердце и уничтожьте, ведь иначе она не исчезнет.
Прощайте.
Я вложила листок в Книгу. От страниц пахло не только старой бумагой – от них действительно несло смертью. «Сие разложение длиться может от нескольких дней до многих лет»… Если повезет, я проживу несколько лет как песочный человечек, если нет – истлею за неделю. Наверное, второй вариант даже лучше – не придется долго мучиться. Я потянула носом воздух – за ароматом ландыша, исходившим от меня, стоял удушливый запах мертвечины. Под ложечкой закопошился червячок беспокойства. Алиса умерла. Отказавшись от еды, она истлела очень быстро. Но где ее настигла смерть? Можно понять, что голодный человек – слабый человек и уйти никуда не сможет.
Я встала с кресла и вышла из комнаты, боязливо оглядываясь. В коридоре было несколько дверей. Одна, конечно, вела в уборную, вторая – в кухню, и, судя по меланхоличному жужжанию мух, туда заходить не стоило. Недолго думая, я рванула ближайшую дверь. В нос ударил настолько сильный запах мертвечины и пыли, что я отшатнулась. Интуиция не подвела – на кровати лежала она.
– Здравствуй, Алиса, – прошептала я.
Она лежала на бледно-голубом покрывале, словно просто дремала: одна рука покоилась на груди, вторая – сбоку, хищно впившись серыми ногтями в ткань.
Светлые волосы разметались по подушке. Алиса казалась живой, но одновременно было в ней что-то восковое – словно кто-то принес в комнату куклу, до ужаса похожую на человека, и бросил на кровать. Я смотрела на спящую красавицу и чувствовала поднимающуюся панику. Осознание накрывало разум тяжелым облаком: Книга – не поделка сумасшедшего, а рассказ Алекса – не горячечный бред. И я тоже стала частью всего этого, заразилась от случайного человека, превратилась в пыль, в имаго. Глотка сжалась, сейчас в нее не прошла бы и капля воды. Я прижала ладонь к губам, не в силах оторвать взгляд от серого трупа в постели. «У нее один палец осыпался, – блуждали в голове вялые мысли. – Прямо как столбик пепла на сигарете. Просто взял и… осыпался».
На ватных ногах я вышла из комнаты, ставшей гробницей для молодой красивой девушки. Кухня насквозь пропиталась металлическим запахом крови и чего-то прогорклого. На столешнице все еще стоял стакан с кровью – тот самый, приготовленный для Алисы. Я вдруг ясно увидела, как она с нежной улыбкой говорит ему, что хочет есть, а он несется в кухню, радостный оттого, что наконец-то может помочь. И пока он вскрывает пакет с донорской кровью, которых в холодильнике полно, она торопливо пишет записку, превозмогая боль и холод, но слабость не дает подняться на ноги. Останавливается сердце, умирает мозг… Алекс заходит в комнату, счастливый, и видит ее.
«Это моя смерть, – подумала я. – Моя смерть в чужом лице. Я умру точно так же». Ужас заполнил меня, сковал мышцы. Пораженная, я стояла на кухне и размышляла, что теперь мне осталось. Следовать за Алексом? Вроде бы он не выказывал никакой враждебности… за исключением попытки меня сожрать. Этого я все еще не могла ему простить – и не думала, что смогу. Но и желания убить его больше не было.
– Мы теперь в одной лодке, – грустно усмехнулась я.
Пустая кухня ничего не могла ответить мне.
– Возьми трубку, Джи… – прошептала я и прижалась лбом к холодной стене в коридоре.
Ослабев от голода и усталости, я села на пол и сжала в руке телефон. В ухо нудили бесконечные гудки, затем раздался отчетливый хруст прерываемой связи. Я укоризненно посмотрела на дырочки в трубке, словно в них видела свою подругу. Я поступила неправильно, бросив Джи в клубе без объяснения, да еще и разыграв представление с полетом со второго этажа. Наверняка она ужасно переживает… Но почему не берет трубку? «Надеюсь, ничего не случилось. – Я закусила губу. – Вечно ты влипаешь из-за меня в неприятности, Женевьева…»
Измученная мрачными мыслями, я набрала второй номер. Гудки на этот раз длились недолго, вскоре прервавшись холодным:
– Алло.
Совсем не ожидала услышать ее именно сейчас.
– Привет, Шерил.
– Если ты звонишь Холли, то я вынуждена тебя огорчить, – тихо сказала Шерил, – она сидит с отцом.
Джейкоб сильно приболел – наверное, ты уже знаешь.
– Да, Холли мне говорила… – Я вспомнила его изможденное лицо и странную улыбку.