В мыслях что-то шевельнулось, мелькнуло тенью и исчезло, оставив зияющую пустоту. Я резко нажал на тормоз. Машину занесло на мокром асфальте; Холли проснулась и закричала, а пейзаж вокруг смазался, как на смертельной карусели.
Страшный удар бросил меня на рулевое колесо. Крик оборвался.
На блестящие осколки стекла на шоссе медленно начал падать снег.
Глава 18
Я вижу ее глаза. Явно и четко. Почему так? Ведь только зрячие могут…
Алекс!
…увидеть ее лицо.
Ее черты, хрупкие и одновременно дышащие силой. Зрячих не существует. Есть лишь непонятные сбои в защитной завесе, не более. Оливия…
Алекс…
…не смогла увидеть лицо той имаго в кафе.
Я обернулся. Вокруг кружила страшная тварь: пасть, разинутая в зубастой улыбке до ушей, светящиеся голубым глаза, обжигающие бессмысленной ненавистью. За гладким блестящим черепом тянулся шлейф длинных светлых волос, вросших в кость.
– Я знаю, что ты ищешь, – произнесла тварь голосом, в котором слились демонический бас, скрежет и женское сопрано. – Игла… тебе нужна Игла, мальчик?
Длинные заостренные когти на растопыренных пальцах были похожи на опаленные зубья грабель.
– Игла тебе не поможет, – зашептала и захихикала тварь, описывая круги вокруг меня. – И никому не поможет…
Алекс!
Я кашлянул, что-то теплое выплеснулось на губы. Подняв руку, я обтер их. Пальцы обагрились кровью.
– Время умирать, мальчик…
В моем теле зияла дыра. В гниющей плоти копошились черви и разноцветные личинки. Их стремительные пляски причиняли боль, зубы выгрызали тоннели во внутренностях. Тварь смеялась, шептала и вилась вокруг.
– Время умирать!
Передо мной предстала обнаженная Оливия, прекрасная и улыбающаяся. Я с ужасом увидел, что держится она, лишь обвивая мою шею, – нижняя половина тела отсутствовала, и из разодранного живота яркой гирляндой свисал клубок кишок…
– Я люблю тебя, Алекс, – прошептала Оливия и обхватила меня так, что я начал задыхаться.
– Умирать!
Я открыл глаза, и видение отступило. Чувствительность тела вернулась, но сейчас об этом можно было только пожалеть: сломанные ребра горели, куртка промокла от крови и снега. Сквозь пелену я разглядел Холли. По ее чумазым щекам струились слезы.
– Алекс, ты жив! – Она сделала пару шагов и рухнула рядом со мной на колени.
Я с жалостью смотрел, как маленькие ладони размазывают слезы по щекам. Дрожащая рука потянулась навстречу и коснулась лица девочки.
– Не плачь, Холли. Я в порядке.
– А если бы ты у-у-умер?! – причитала Холли, громко всхлипывая. – Как бы я тогда… одна… сначала Оливия, а теперь… – Она заплакала, и в голой степи, окруженной синими скалами, далеко раскатился звук ее рыданий.
Я обернулся, ища взглядом место аварии. Машина, взрезавшаяся в столб, спокойно стояла в снегу, наморщив капот, словно над чем-то тяжело размышляла.
– Идиот, – прорычал я, удивляясь сам себе. – Это ж надо!
– Что произошло? – спросила Холли срывающимся голосом. – Почему мы разбились?
Я замялся. Стоило ли говорить про странный импульс, пронесшийся у меня в мозгу? Нет. Нельзя обнадеживать ее заранее.
– Я потерял управление. На мокрой дороге повело.
В глазах Холли я прочел страх: половина моей левой кисти осыпалась, включая безымянный палец и мизинец. Я поднес к глазам ладонь, разглядывая оставшиеся три пальца.
– Что это?
Время умирать…
– Это то, что ждет каждого имаго, – прошептал я. Из раны струился песок. – Увядание…
– Увядание?
Я опустил руку, чтобы не видеть этого. Взгляд упорно натыкался на изувеченные пальцы и разбитую машину – два ранения в самое сердце. Пытаясь хоть как-то отвлечься, я решил обратиться к наиболее насущным темам:
– Ты взяла наши вещи?
– Свой рюкзак… Книгу. – Холли виновато шмыгнула носом. – Твой я выволокла на снег, но вещи Оливии тяжелые…
Взвалив на плечи свой рюкзак и поморщившись от рези в груди, я подхватил сумку Оливии. Холли понимающе шмыгнула носом. Мы оба знали, что ее вещи не позволяла оставить слепая надежда.
Мы с Холли двигались вдоль шоссе, протягивая руки с оттопыренными большими пальцами навстречу проносящимся автомобилям, но никто не останавливался, чтобы подобрать испачканных в крови проходимцев. В четыре часа на небе повисли свинцовые тучи, предвещающие снег, и я посмотрел на окоченевшую Холли.
– Как ты себя чувствуешь?
– Н-но-нормально! – выдавила Холли, едва шевеля посиневшими губами.
Она тщетно придерживала подол форменной клетчатой юбки и, закрывая глаза, старалась унять дробный стук зубов. Я снял с себя куртку и накинул на ее плечи.
– Не надо! Ты з-замерзнешь… – запротестовала Холли, пока я пропихивал ее ледяные ладони в рукава.
– Грейся, – я хлопнул ее по плечу. – Ничего со мной не случится.
Холли сунула нос в теплый ворот. Я постарался стоически перенести пронизывающий ветер, впивающийся в тело, как нож. Чертов декабрь. Чертова погода. Чертов Айдахо.
Наконец на протянутые почти в молитве руки откликнулся водитель симпатичного «форда». Моргнув фарами, автомобиль съехал на обочину, и Холли заплакала от счастья.
– Машина! Алекс, машина!
Я шикнул, и она чуть присмирела, но глаза с тоской сверлили взглядом темно-синий «форд». С переднего пассажирского сиденья выглянуло приветливое лицо женщины, обрамленное короткими волосами. Она улыбнулась и махнула рукой. Мы не стали ждать второго приглашения – Холли и вовсе сорвалась бегом, предвкушая тепло и покой.
– Ну и погодка! – весело сказала женщина, когда двери захлопнулись. – Ужас какой-то!.. Боже, да вы все в крови. Вы попали в аварию?
– Да… недалеко отсюда, – пробормотал я.
Женщина кивнула и взглянула на мужчину, сидевшего за рулем. Перспектива подвозить окровавленных незнакомцев наверняка казалась ей сомнительным удовольствием.
– Так куда вас…
– Где не жалко, там и высадите, – с усилием улыбнулся я. – Мы направляемся в Калифорнию… Кэти нужно отвезти к ее матери, моей сестре.
– Значит, ты Кэти, да? – ласково уточнила женщина, и новоиспеченная Кэти-Холли растерянно кивнула. – А вы, стало быть…
– Джош. Джош Мейсон.
– Я Сабрина Шмидт, а это мой муж, Льюис. – Водитель мрачно кивнул. – Лу, где мы их высадим?..
Мистер Шмидт пожевал губу и потер лысую шишковатую голову.
– Я высажу вас у поворота на Уайт Берд. Это классный отель, верно, Саб? Мы отдыхали там в прошлом году с твоими братьями.
Тепло от печки разливалось по замерзшему телу, и я ощущал себя так, будто лег в горячую ванну. Шмидт тронулся, и машина мягко заскользила по асфальту.
Я повернулся к Холли: согретая и порозовевшая, она честно старалась сидеть ровно, но глаза то и дело закатывались, как у куклы. Я уложил ее голову к себе на колени и укрыл пуховиком. Сабрина смотрела на нас с непонятной нежностью: так смотрят на играющих в песочнице детей или на щенят, которые бодают друг друга, лежа на газоне.
– Откуда вы? – поинтересовалась она. – Оба бледные… явно не из жарких мест.
– Северная Дакота, – брякнул я первое, что пришло в голову, – мы из Северной Дакоты.
Сабрина улыбнулась и уставилась в окно. Я тайком порадовался тому, что она больше не пялится на меня, и взглянул на спящую Холли. Она улыбалась своим пушистым детским снам, и я невольно ей позавидовал.
Когда машина остановилась, на улице совсем стемнело. В чернильной мгле ничего не крутилось и не вертелось: снегопад прекратился. Светящиеся часы на приборной панели показали двадцать три минуты двенадцатого.
– Приехали, – крякнул Шмидт. – Как вы там, ничего? До отеля рукой подать, не заблудитесь.
– Порядок. – Я от души пожал его огромную ладонь. – Я даже и не знаю, как благодарить вас. У меня не очень много денег, и я…
На этих словах оба Шмидта поморщились. Уродливое лицо Льюиса исказилось настолько, что стало похожим на рыло фантазийного карлика.
– Я вас умоляю. Мне стало жаль девочку – ведь она в юбке, а на улице такой холод…
– Мы уже приехали? – встрепенулась Холли, усаживаясь прямо и яростно растирая глаза. – Так темно, сколько времени?
– Тсс.
Выйдя на морозный ночной воздух, я коротко вздохнул и, подойдя к машине с другой стороны, распахнул дверь. Холли таращилась на меня, как совенок, и это было так комично, что я не удержался от смешка. Аккуратно завернув девочку в куртку, я поднял ее на руки. Шмидты уехали, впереди теперь тлели лишь огни их фар.
Отель оказался похож на большое дедово ранчо – деревянный и уютный, он манил запахом сосны и сена, какао с маршмеллоу и кардамона. Люстра, ощерившаяся оленьими рогами, свисала с потолка, как странная гроздь винограда; в теплых уголках, освещенных торшерами, приютились диванчики, манящие своей полосатой обивкой. В глубине здания послышался звук открываемой двери, торопливые шаги. Передо мной появился парень, сжимающий в одной руке рогалик, а во второй – чашку кофе. Он вытер засахаренные руки о брюки и смущенно прокашлялся.
– Добро пожаловать! Чем могу помочь в столь поздний час?
– Нам нужен номер. На двоих.
– У нас есть семейные номера на пять человек, стандартные на двоих и люксовые, также на двоих. – Кажется, его смутило, что взрослый мужчина может спать в одной постели с девочкой.
– А цена?
– Сто двадцать долларов за ночь за стандартный плюс двухпроцентный налог. В цену входит бесплатный завтрак, попкорн… Если вы не соберетесь выезжать до двенадцати, добавится цена еще за один день.
Я выложил нужную сумму на стойку, чувствуя себя так, будто попрощался с другом. Деньги таяли очень быстро. Я понимал, что однажды мы останемся без цента в кармане, но не мог отказаться от теплой и мягкой постели для Холли.
Сжимая в горячей ладони ключ от номера, я поднялся по лестнице и, поставив Холли на ноги, слегка потрепал ее по щ