Когда-то это помещение было бункером, и довольно вместительным. На серых бетонных стенах пестрели фотографии и плакаты, газетные вырезки и постеры. Кое-где разноцветными красками были выписаны религиозные символы, под которыми значились даты: «08.21.2015», «01.17.2011», «09.15.2001». Кое-где я разглядел нагар от свечей и длинные щупальца воска, тянущиеся с выступов в стенах. Тут и там висели гамаки: самые привередливые имаго предпочитали засыпать утром не на полу, а на уютных лежаках. Несколько человек как раз крепко спали поблизости.
К нам неспешно подошел высокий мужчина с очень необычной внешностью. Его длинные светлые волосы были собраны в хвост, открытое бледное лицо казалось угловатым, словно слепленным из воска. Весь он был хрупким и будто сотканным из паутины, сквозь прозрачную кожу проступало бурое нутро, поддерживающее невесомое тело в стоячем положении. Сущность. Немигающие глаза незнакомца остановились на мне, но я твердо выдержал этот пристальный взгляд.
– Алекс, Холли – Хейзелтон Линдхольм, – представил нас Марк. – Хейзелтон – Алекс Ньюман и Холли Йеллоувуд. Хейз, девочка – Юная.
Хейзелтон медленно кивнул и задумчиво нахмурился, словно что-то припоминая.
– Йеллоувуд? Ты сказал Йеллоувуд?
– Да, а что? – быстро спросил я.
Все обернулись ко мне, и я смутился. Хейзелтон снова кивнул, не сводя с меня взгляда:
– Недавно к нам присоединилась девушка. Она представилась этой фамилией… Кстати, как раз сейчас она бодрствует, ушла на задание. Что ж, новенькие. Добро пожаловать.
Я пожал его длинную узкую ладонь и ощутил непонятную антипатию. Вроде бы он говорил спокойно, без агрессии, но отчего-то казался мне очень неприятным. Внутри все дрожало из-за знакомой фамилии. Как она могла очутиться здесь? Какое задание? В голове метались вопросы. Холли, похоже, не меньше взбудоражило услышанное.
– Как же я соскучился! – Дункан завалился на продавленный диван и огляделся. – Сегодня мало народу. Где остальные?
– Часть спит, часть на заданиях, – отозвался Хейзел-тон. – Часть на похоронах… за ночь умерло шесть человек. Наши пошли развеивать их.
Я вспомнил, как отпускал Алису с крыши, как вился прах по ветру. Имаго не знают красивых гробниц и пышных речей, их прощания не пахнут лилиями и ладаном. Оно, наверное, и к лучшему.
Раздался громкий скрип двери. Хейзелтон обернулся и слабо улыбнулся.
– Замечательно, прекрасно! Да еще и с трофеем.
– Я знаю, как ты любишь такие штучки, – отозвался хрипловатый женский голос. – Повесишь над своим гамаком, как оленью голову.
Я повернулся к двери. Там стояла высокая девушка в теплой куртке с капюшоном и эластичных брюках. Черные блестящие волосы обрамляли ее бледное лицо, заостренное и исхудавшее. Она откинула капюшон, шокированно глядя на меня. Янтарные глаза, под которыми залегли глубокие тени, широко распахнулись.
На пороге убежища, стискивая в руке окровавленный холщовый мешок, застыла Оливия Йеллоувуд.
Глава 21
Я увидела его – и ожили эмоции, погребенные под лавиной последних событий: собственная смерть, мучительное возрождение, ужас и непонимание после возвращения в пустую квартиру. Острое одиночество после пробуждения, больно жалившее во время скитаний. Хейзелтон, появившийся рядом, как призрак, и с тех пор следующий за мной неотступно.
– Оливия? – севшим голосом произнес Алекс. – Это… ты?
Его окружала пестрая компания: красивая блондинка с растерянными синими глазами, рыжеволосая девица, симпатичный мужчина с тонкими чертами лица и полная противоположность ему – заросший дикарь с безумным взглядом. Я крепче сжала мешок с отрезанной головой моей жертвы. Дезертир, способный выдать местоположение убежища, поплатился сполна.
Хейзелтон обошел столпившихся вокруг имаго и по-хозяйски обнял меня за плечи.
– Видимо, Оливия наконец-то сможет рассказать о своем прошлом. Присядем?
Все опустились на старые диван и кресла. Я осталась стоять. Хейз повернулся ко мне и слабо улыбнулся, сверкнув мерзкими блеклыми глазами:
– Оливия, сделай милость…
Хромая, я приблизилась к островку мебели и села на низкий пуфик. На меня уставилось шесть пар глаз, и я опустила взгляд.
– Как прошло задание? – поинтересовался Хейз, будто начиная светскую беседу. – Без проблем?
– Без.
– Замечательно.
В его глазах появился масляный блеск. Этот ублюдок был завязан на мне, но, поскольку идти было некуда, приходилось терпеть это. Алекс смотрел с тоской, умоляюще, но я смотрела мимо него, в глаза блондинке. Благородная осанка, светлые длинные волосы… и этот взгляд…
– Оливия Йеллоувуд, наша новая птичка, – ухмыльнулся Хейз. – В основном расправляется с дезертирами, конечно… крыс нельзя оставлять в живых, иначе они информацию рассеют, как заразу.
– Но это же была моя работа! – возмутилась рыжая девчонка, вскочив на ноги.
– Ты уехала, Грейси! – повысил голос Хейз. – Мне что, преданно ждать, пока твоя задница нагуляется по всему миру? Сядь.
Грейси, значит. Я оценивающе оглядела ее тонкую фигурку. На вид лет двадцать, совсем девчонка. Мы встретились взглядами: серые глаза горели злобой.
Алекс откашлялся, и все обернулись к нему.
– Полагаю, нам стоит рассказать всю историю сначала, да? Холли, может, ты начнешь?
Я вперилась взглядом в блондинку. Да ей же лет восемнадцать-двадцать. Не может такого быть.
– Я Холли Йеллоувуд, дочь Королевы, – тихо произнесла Холли, глядя в пол, – пробудилась несколько дней назад…
Меня словно ударило молнией. Слушая ровный красивый голос новорожденной Королевы, я растерянно теребила рукава. Никто из присутствующих не знал, откуда я пришла, что мне пришлось пережить. Я вспомнила красноватую жижу, клубящуюся в коконе…
– Вы говорите, что наткнулись на имаго-преследователей? – Хейз нахмурился. – Это правда?
– У них при себе странное оружие, – хмуро сказал Алекс, пытаясь жестами описать, какое именно. – Это похоже на булаву, но иголки…
Раскрыв мешок, я извлекла оттуда отсеченную голову с раскрытым в смертной муке ртом и швырнула на пол. Все взгляды тут же приковались к мертвецу.
– Держи, Хейз. Извини, полочку для нее я прибивать не стану.
Развернувшись, я быстрым шагом направилась к своему гамаку. Мне дико хотелось лечь и ни о чем не думать, но рана, оставленная, чтобы выиграть время, жутко ныла. В висках стучала кровь; сменялись слайды воспоминаний – самых неприятных из всех возможных. Это определенно были худшие дни в моей в жизни.
Я очнулась на мокром асфальте позади жилого комплекса, в луже собственной крови, уже высохшей и частично размытой. Боли не было, только неприятное онемение. Я не чувствовала ног – должно быть, нижнюю часть тела парализовало. Я покатала языком во рту. Несколько зубов выпало, большая часть была сколота. Осмотревшись, я увидела чуть в стороне темный провал открытого подвала. Надо ползти. Стиснув зубы, я уперлась скрюченными пальцами в асфальт и подтянулась вперед. Тело превратилось в мешок, наполненный болью; каждое движение вызывало судороги. Я перевела дух и, переместив руки дальше, вновь подтянулась. За мной оставался широкий бурый след.
В лицо дохнуло сыростью и запахом плесени. Подвал задумчиво стонал и вздыхал – звуки котельной и сквозняков. Лучшее место для вампира. Съехав на животе с осклизлых ступеней, я поползла в самый темный угол. Дальше – мгла, влажная и липкая, обрывочное сознание и гул в ушах. В этой гадкой тишине единственным маяком был нежный женский голос, что-то тихонько напевающий.
Просыпайся…
Я приоткрыла глаза в мутной круговерти. Волосы вились вокруг лица, мягко щекотали щеки и шею, гладили плечи. Я была голой – скорее всего, синтетические материалы, входящие в состав одежды, разъело выделениями имаго.
Просыпайся!
Я протянула руки к прозрачной перегородке, отделявшей меня от внешнего мира, и надавила. Она не поддалась.
Просыпайся, имаго…
Я запаниковала: в тесном коконе стало нечем дышать. Я лихорадочно пошарила ладонями по пленке, ударила кулаком. Изо рта вырвалось несколько пузырей – они медленно поплыли вверх, с трудом прокладывая себе путь в родильном киселе.
Так вот как чувствуют себя младенцы в утробе.
Я беззвучно закричала от ужаса и изо всех сил ударила по пленке ногами. Раздался хлопок, кокон съежился. Я вывалилась наружу вместе с жижей, голая, мокрая и липкая. На бетонном полу подвала, дрожа от холода, я мелко-мелко задышала, пытаясь набрать достаточно воздуха. Настоящий вампирский голод наконец-то настиг меня: он терзал и сверлил желудок. На полу возвышалась смятая куча, бывшая когда-то коконом, – защитная пленка сморщилась и потемнела. Я потянула ее и ощутила восхитительный запах крови. Рот заполнился едкой слюной. Стоило всего лишь съесть мембрану, чтобы утолить этот грызущий внутренности голод…
После омерзительной трапезы я осмотрела свои раны. Кости срослись, но что-то пошло не так: одна нога стала короче, и теперь я была обречена на хромоту до конца жизни. Не так страшно, учитывая, что жить мне осталось совсем немного.
Чтобы найти одежду, пришлось забраться в квартиру первого этажа. К счастью, она пустовала, и никого убивать мне в день своего пробуждения не пришлось. Надевая большую клетчатую рубашку, я думала о той песне, которую слышала в спячке. Королева пела своим несчастным детям, как мама – младенцу в утробе. Это существо было непонятно мне, как и всем, кто безуспешно вел записи в старой книжонке: оно жестоко убивало имаго, но лелеяло их в колыбели. Есть в этом толика безумия, рожденного из вселенского одиночества: сколь бы Королева ни окружала себя слугами и прихвостнями, имаго и подопытными кроликами, оно отравляло ее.
– Лив?..
Я обернулась. Над головой снова сомкнулись стены бомбоубежища, а в нос ударил затхлый запах закрытого помещения. Алекс всматривался в меня – не то испуганно, не то восхищенно. Я потупила взгляд. Отчего-то стыдно было смотреть ему в глаза после этих недель скитания, в которые я почти забыла, какой была до перерождения.