Я постаралась прочесть хоть чьи-нибудь мысли. Кристи молчала, Хейзелтон закрылся. Творилось что-то настолько ужасное, что мысли всех имаго в убежище парализовало.
– Лив, иди сюда! – крикнул Алекс.
За дверью раздались глухой удар и вскрик. Кажется, теперь я слышала музыку: конечно же, песня. Вечный боевой гимн, от которого вскипала кровь в жилах, каменели мышцы… Ярость вышла из-под контроля, хлынула волной на ту человечную Оливию, что еще жила во мне, забила ее кричащую глотку вонючей жижей. С левой скулы длинным лоскутом отвалилась истончившаяся кожа, с мягким шелестом осыпались губы, обнажая хищный оскал. Злость разлилась расплавленным металлом по венам, мешаясь с отравленной кровью. Впервые я с радостью, граничившей с безумием, поняла, как это здорово – быть чудовищем, способным сражаться и побеждать, вместо того чтобы отсиживаться в уютной квартирке, пряча свое рыхлое тело, похожее на мешок с потрохами. Крики за дверью, скрежет когтей, лязг зубов – все смешалось, превратилось в мощный импульс, которому необходимо было лишь задать направление… Раздался протяжный стон, потом грохот – дверь, выбитая ментальным ударом, слетела с петель, рухнула на бетонный пол и проехала по нему, высекая искры.
В убежище царил хаос. Пестрели стены, украшенные яркими багровыми кляксами; кто-то еще сражался, но без цели: никто не отвоевывал свободу, лишь пытался отбить последние крохи жизни. Среди присутствующих я заметила много незнакомых лиц – значит, Хейзелтон призвал подмогу в лице слуг Королевы. В кровавом хаосе, в самом эпицентре вихрем смерти кружилась Холли. Она убивала и своих, и чужих, громоподобно рычала и завывала, уничтожая все на своем пути. Я не могла поверить в то, что это была все та же Холли, которую когда-то я качала на руках. На нее напала Кристи, непонятно на что надеющаяся. Хватило одного удара, чтобы отшвырнуть ее. В ушах эхом отдался шлепок, с которым она рухнула у моих ног. Я уловила запах ее крови; сквозь зубы просочилась первая капелька слюны. Голод был слишком силен, и лениво, почти небрежно я задумалась о том, какие мягкие и толстые ляжки у этой женщины.
«Нет! Я не трону имаго!»
Но как же хочется есть! Я распахнула пасть, широко открытыми глазами глядя на расплывающееся пятно крови под бьющимся в конвульсиях телом.
– Оливия! Оставь ее! – Алекс оттащил меня от Кристи. Я отчаянно забилась, пытаясь вырваться и хотя бы укусить, хотя бы снова вдохнуть этот запах…
Алекс отвесил мне пощечину. Острые когти полоснули меня по скуле, но не пробили жесткую шкуру, открывшуюся под человеческой кожей. В ушах зазвенело; я повернулась и поискала глазами Холли. Искусанный язык почти не ворочался, но мне все же удалось нечленораздельно окликнуть:
– Хол…ли.
– Бесполезно.
Алекс напрягся. Бесконечно спокойный Дункан, поигрывая чьим-то колечком, с любопытством наблюдал за побоищем.
– Нравится тебе наша Королева, Оливия?
Я склонила голову, не отрывая от него глаз. Слюна запузырилась от безумного рычания. Дункан снял куртку и отбросил ее в сторону. На локтях зияли свежие разрывы, но не такие, какие бывают при распаде.
– Как же мне нравится этот взгляд! Ненависть, да? Наверное, даже страх… грусть, само собой. Скучаешь по своей маленькой девочке? По ее безобидным играм?
Алекс чуть ослабил хватку, и я прыгнула вперед, воспользовавшись этим. В висках стучала жажда убийства: яркими буквами она билась о стенки черепа, отупляла, сводила с ума. Но я не успела вцепиться Дункану в горло – он отбросил меня страшным ударом огромного ботинка в лицо. Из сломанного носа брызнула кровь, зубы заныли.
– Тьфу ты… тупая сука, – Дункан, казалось, расстроился. – Только и можешь, что мусор убирать, убивать всяких трусливых слабаков…
Я приподнялась на локтях и осторожно вытерла ладонью окровавленное лицо. Алекс не мог мне помочь – он уже сражался с кем-то другим. Среди всей боевой какофонии явственно звучали тяжелые шаги Дункана, шорох его брюк. Пинок вновь отправил меня в полет, впечатав в холодильник. Позвоночник прострелила острая боль.
Я заметила, как Холли повернулась ко мне. Ее волосы, струящиеся и таинственно блестящие, извивались змеями, но что-то погасло в голубых глазах – вместо безграничного безумия там зажглись злость и страх.
– Скажи, Оливия, – Дункан присел рядом и подцепил большим пальцем мой подбородок, – разве тебе не хочется забыть о том, что ты была когда-то человеком? Это же так глупо – цепляться за старую оболочку… Почему просто не задрать кого-нибудь, не выпить крови? Почему не выпустить чудовище, которое ты так упорно прячешь?
– Я не… чудовище, – выдохнула я, глядя в изуродованное лицо со жгучей ненавистью.
– Ошибаешься, – засмеялся Дункан. – Если бы ты видела свое лицо! Свою морду…
Он осекся, отшатнулся от чьего-то ловкого удара и застыл на расстоянии семи шагов. Занеся мощные когти, Грейси воинственно смотрела поверх меня на Дункана и готовилась к новой атаке. Серо-стальные глаза сузились:
– Беги.
– Я хочу сражаться… – пролепетала я, с трудом поднявшись. – Я хочу помочь!
– Хватай Холли и вали! – рявкнула Грейси. – Ты, Марк и Холли – уходите.
– Но как же…
– Сейчас здесь будут полчища Червей и Майло! – рыкнула Грейси. – Они убьют всех, кого увидят, и все будет напрасно!
Дункан развел в стороны руки и зарычал. Трещала распираемая мощным телом одежда…
– Оливия! – теплые ладони опустились на мои плечи. Повернувшись, я увидела налитые кровавым блеском глаза Алекса. – Уходи, мы задержим Дункана, задержим Червей. Бегите втроем с Марком подальше отсюда.
– Не-е-ет… – выдохнула я. – Только не ты!
– Я найду тебя, Оливия, – Алекс улыбнулся. – Помни, что я сказал тогда. Я найду тебя даже после смерти.
Марк подхватил брыкающуюся Холли на руки и начал отступать к выходу. Уже на пороге он обернулся и кивком позвал меня. Я уставилась в холодные серебристые глаза Грейси. Язык едва слушался, слова не шли.
– Будь осторожна.
Она молча глядела на меня еще мгновение и наконец, склонив голову, с усмешкой произнесла одно слово. В нем было и презрение, и недоумение, и желание попрощаться.
– Дура.
Что могут напоследок сказать друг другу люди, жившие в вечной неприязни? Я не нашла ответа, оставляя позади, в шаге от смерти, своего любимого и свою соперницу.
Дрожа, мы с Марком и Холли выскочили из опустевшего дома на холодный воздух, под звездное небо. Далеко на горизонте уже тлела желто-красная полоска рассвета, и я сглотнула липкий комок слюны, представляя, что будет, если мы не успеем скрыться или хотя бы ранить себя.
– Ну наконец-то! – раздался за спиной флегматичный голос. – Я заждался двух главных актрис этой затянувшейся пьесы.
Я повернулась к говорившему. Если уж жечь мосты, так все.
– Хейзелтон.
Часть IVРассвет
Я шла против ветра, неся своего сына на руках. И с каждым дуновением сын таял, как свечка… Он уходил в сам ветер, и в землю, и в воздух, что я вдыхала.
Глава 24
Он сидел на краю крыши и спокойно улыбался – щербатый рот щерился двумя рядами блестящих мелких зубов.
– И куда же вы понесли милую крошку? – Он изящно скользнул вниз и приземлился на промерзшую клумбу. – Неужели она уже все закончила?
– Потрудись объяснить, что все это значит, – угрожающе произнесла я. – Что вы там устроили?
Хейзелтон не спешил с ответом. Он прикурил сигарету и посмотрел на ее вспыхнувший кончик. Отсвет мягко очертил его изможденное лицо, зажег огни в глазах с тяжелыми веками.
– Оливия, ты ведь знаешь, что Королева любит своих детей? – тихо спросил Хейз. – Что она не хочет причинять им боль, какая бы в том ни была необходимость?
– Бред.
– Отнюдь, – Хейзелтон перевел взгляд на меня. – Но есть дети, которых она любит больше всех. Своим самым талантливым и успешным малышам она дарит самый щедрый подарок… – Хейзелтон улыбнулся, и его глаза зловеще сверкнули. – Жизнь.
Я упрямо молчала, глядя на его безумный оскал. Холли тихо застонала где-то позади, но Хейзелтон, кажется, не заметил этого – все его внимание было сосредоточено на моем недоумевающем лице.
– На тебя у нее особые планы… – задумчиво сказал он, и в тихом голосе прозвучало разочарование. – Интереснейшие планы. Ты станешь ее куколкой, Оливия. Ее маленькой марионеткой! Только она в любой момент сможет управлять тобой.
По коже поползли ледяные мурашки. То ощущение, тот голос, видения, моя поднявшаяся сама по себе рука… я стану ее куколкой.
– Ни за что, – прошептала я.
Оцепенелый взгляд Холли уткнулся в Хейзелтона, потухшие глаза загорелись с новой силой. Марк крепче прижал ее к себе, грозно сверкая глазами.
– Марк Холдер, интеллигентный имаго. – Хейзел-тон сделал шаг вперед. – Я с самого начала знал, что ты будешь занозой.
Я замахнулась, чтобы ударить его, но Хейзелтон предугадал это и перехватил мою руку. Ноги стали ватными от смутного страха, когда я увидела горящие безумием глаза над сдавленным запястьем. Кожа на его лице треснула и с легким шорохом, похожим на шелест листьев, опала. Ее закрутил ветер, понес над асфальтом и аккуратным газоном. «Этернум». Хейзелтон Линдхольм жил уже очень долго. Я напряженно смотрела, как его глаза наливаются чернильной тьмой, как лопаются капилляры. Хейзелтон заплакал кровавыми слезами. Он напоминал какой-то жуткий религиозный символ.
– Оливия! – Марк попятился, бережно обнимая Холли. – Не теряй человеческое лицо! Помни, кто ты есть!
Я не смотрела на него. Нельзя было выпускать из поля зрения чудовище.
– Позаботься о ней. Я обязательно вас найду.
Хейзелтон заревел, и от этого рева затряслась земля. В соседнем доме кто-то неосторожно отдернул занавеску – в оконном проеме мелькнуло испуганное лицо. Я твердо стояла на ногах, вдыхая свежий морозный воздух и глядя перед собой. Я человек, просто в другом обличье. Я человек, просто могу чуть больше и одновременно меньше. Я