Пять дорожек одновременно выдали звездно-полосатые флаги, автомат изверг поток четвертаков. Я лениво сгребла их в стакан, но пара монет ускользнула из-под пальцев и покатилась по мраморному полу.
– Эй.
Я раздраженно мотнула головой. Наверное, какой-нибудь мистер Я-проходил-мимо-и-решил-помочь увидел монетки и надумал их вернуть.
– Кажется, это ваше. – Ну конечно! – Если вам не надо, я их себе оставлю, ладно?
– Ладно, – чопорно произнесла я, глядя на мерцающую надпись: «Вы выиграли!». – Нет проблем.
– Оливия?
Я медленно обернулась.
– Натан?
Повисла неловкая пауза – мы молча оглядывали друг друга. Натан Гейбл собственной персоной. Он возвышался надо мной горой мускулов и приятно пахнущей одежды, как всегда картинно взъерошенный, но теперь какой-то усталый и печальный. Я представляла себе, как сама выгляжу со стороны: волосы нечесаные, дедовский темно-зеленый кардиган и куртка с капюшоном, запавшие глаза. Сердце больно кольнули воспоминания о нашей последней встрече, когда Алекс играючи отшил Натана.
Кажется, Натан подумал о том же, потому что прочистил горло и произнес:
– А где Алекс?
– Он умер, – просто ответила я, глядя в зеленые глаза. Зеленые, не карие. Чужие, нелюбимые.
На лице Натана отразился весь спектр эмоций, которые должен испытать каждый нормальный человек: недоверие, ужас, неловкость, сочувствие, жалость, печаль. Эта каша из мимики встала поперек горла.
– Ничего не говори, – оборвала я возможные унизительные соболезнования. – Просто… ничего не говори, пожалуйста.
Он кивнул и сделал то, чего я совсем не ожидала: взял меня за истончившиеся пальцы, игнорируя уродливый бурый цвет и огрубелость кожи.
– Давай пообедаем вместе? Я несколько раз видел тебя и все ясней понимал, что в твоей жизни происходит что-то странное. Мы можем просто поговорить?
Стакан с четвертаками остался на подложке игрового автомата. Вместе с Натаном мы вышли из прохладного казино на яркий свет весеннего солнца.
Все следующие сорок минут я говорила – о Королеве и имаго, о том, кем я стала и что ждет меня в обозримом будущем. Это была исповедь, лекарство, в котором я так нуждалась: вся грязь, накопившаяся внутри, выходила наружу, будто кто-то вытащил пробку из слива. Натан слушал, подперев ладонью щеку, – мне казалось, он вот-вот схватит телефон и наберет номер лечебницы, но этого не произошло. Когда я закончила, воцарилось молчание. Рядом переговаривались люди, и это напоминало бормотание воды в ручье. С камня на камень…
– Значит, вампиры существуют? – произнес Натан, размешивая пенку в своем кофе.
– Я сама себе порой не верю.
– И… это страшно? – Натан наклонился ко мне, облокотившись на стол. – Убивать людей… да?
– Гораздо проще, чем ты думаешь. – Я отстранилась, потому что слишком остро ощущала аромат его парфюма и кожи.
Он поднес чашку к губам. На белом керамическом боку запеклась капля кофе. Ощущение нереальности происходящего захлестнуло меня.
– Натан.
– М-м? – Он отставил чашку и виновато улыбнулся. – Этот кофе очень вкусный.
– Класс, – рассеянно кивнула я. – Почему ты поверил мне?
Натан нахмурился. За окном варился в бурлящем котле Лас-Вегас, город греха и счастья, а вокруг сомкнулась уютная кофейня, пропитанная нежными ароматами.
– Мою невесту убили месяц назад. – Натан поболтал ложечкой в чашке и резко вытащил ее на салфетку, забрызгав деревянный стол. – Ее нашли с проломленной грудной клеткой и разбитой головой во дворе. С тех пор я только и делаю, что собираю газетные вырезки, читаю новости, подслушиваю в барах и на улице. Как маньяк… – он усмехнулся, – но сейчас я встретил тебя, ставшую… иной. Именно иной убил ее, я уверен. И это меня сбило с мысли.
– Почему?
– Ты не чудовище, – сокрушенно покачал головой Натан, – ты сломленная. Жалкая. Грустная. Худая. И ты человек.
– Я не…
– Человека нельзя утратить, Лив, – устало улыбнулся он мне.
Однажды Алекс тоже сказал, что во мне еще слишком много человеческого, а еще – что это пройдет. Все прошло: боль, страх, жалость к себе, слабость и легкомыслие. Но человечность не исчезла. И именно после слов Натана мне наконец стало легче. Да, я человечная. И этого не отобрать. Было что-то, чего даже Королева не могла меня лишить. Она украла мою семью, жизнь, любовь, тело – но не человечность.
– Спасибо. – Я склонилась к Натану и поцеловала его в щеку. – Ты действительно помог мне этими словами.
– Если бы у меня был шанс… – начал Натан.
В его глазах застыл немой вопрос, но я покачала головой. После смерти единственного человека, занимающего мое сердце, внутри осталась выжженная пустошь, на которой уже ничего не взрастить. Да и не завязана я на Натане… Что-то смутно трепетало, но то было лишь отзвуком давней глупой влюбленности, загубленной на корню моими узами.
– Прости.
Я набросила капюшон и встала из-за стола, стараясь не смотреть на Натана. Он вскинул голову.
– Уже уходишь?
– Мне нужно сделать еще пару дел, – пожала я плечами.
– Пока, Оливия. Надеюсь, мы еще увидимся.
– Прощай, Натан.
«Мы больше никогда не увидимся».
Я двинулась к выходу, оставляя за спиной теплый мягкий диванчик, ароматы кофе и корицы и красивого мужчину, никогда не принадлежавшего мне. Хотелось, чтобы Натан Гейбл, замечательный бариста, ловелас и просто душевный парень, запомнил меня такой, какой я была до встречи с имаго. Ведь хранить необходимо все воспоминания, но лелеять – лишь лучшие.
Лист бумаги лежал передо мной, как немой укор. Все, что в мыслях казалось божественным, в письме превращалось в кашу.
Дорогая Холли.
Я бесцеремонно скомкала листок и достала новый.
Я надеюсь, ты не держишь зла на меня. То, что произойдет со мной, – судьба, и ее не изменить.
Под кофтой покоился надежно спрятанный пакетик из аптеки.
Мне хочется многое написать, но все, что я чувствую к тебе, уместится в одном поступке. Сейчас тебе больно и страшно, но запомни слова, которые я когда-то слышала от одного хорошего знакомого: умирая, мы остаемся рядом. Твое сознание станет моим раем, и, надеюсь, там мы будем вместе навсегда.
Вытерев влажные глаза и шмыгнув носом, я вздохнула. Нельзя углубляться в мысли – нужно сделать это, прямо сейчас.
Слушайся Гудроу – он станет твоим наставником и опекуном. Борись и будь сильной. Веди за собой, но никогда не иди за кем-то, кто этого недостоин.
Друзья навек. Лив
Я сложила письмо пополам, тщательно разгладила и убрала в карман джинсов, затем взялась за стеклянную ручку кувшина с красной шипучкой и вынула из вскрытой картонной упаковки четыре таблетки «Диамокса». Маленькие белые кругляши упали на дно, и я принялась ожесточенно молоть их кухонным пестиком. Шипучка помутнела. Убрав оставшиеся таблетки в аптечку Гудроу, я вскрыла другую упаковку, самую важную. Именно такие лекарства пил мой отец, когда умерла мама, – снотворное. Одну за другой я проглотила пять таблеток и поперхнулась, зажав ладонью рот.
– Спокойно…
Совершенно необязательно было блевать именно сейчас. Пить дополнительную дозу из-за внезапной рвоты вовсе не хотелось.
За окном буйствовали краски заката: золото, пурпур, багрянец – как перья фантастических птиц. Этот – последний. Будут еще закаты и рассветы, пока мир не умрет, но до этого умру я сама.
– Оливия?
Холли стояла на пороге комнаты, потирая сонные глаза, – невинная, нежная, с всклокоченными волосами и разрумянившимися щеками.
– Привет.
– Ты одна тут? – Она села за стол и, часто моргая, взглянула на закат.
Я криво улыбнулась ей, подперев щеку, и кивнула. Рука медленно немела – действовали снотворные таблетки. Чувствительность пропадала, оставляя неприятное ощущение, словно под кожей копошились клубки червей. Однако и это длилось недолго – вскоре все нервные окончания словно уснули сном мертвеца. Меня окутывала тишина.
– Пей, – сказала я, пододвигая к Холли графин.
Облизнув пересохшие губы, она налила себе стакан холодной шипучки и, опустошив его, вновь наполнила. Я отстраненно следила за ней, ощущая вину. Таблетки подействовали быстро: выпив третий стакан, Холли покачнулась. Неосознанно ее руки наклонили кувшин, доливая остатки шипучки, и часть выплеснулась. Закат распался на отдельные цветные пятна, разметался по всему небу, как рыжие волосы. На синеющем шелке небес проступили блестки звезд. «Если двигаться с чудовищной скоростью вперед и вперед во Вселенную, то можно настигнуть момент ее рождения», – так однажды сказала мне Джи. А если бежать быстро и без оглядки, возможно ли настигнуть ту Оливию, встряхнуть ее за плечи и кричать в лицо до посинения, кричать о том, что будет дальше, если прямо сейчас не сложить чемоданы и не укатить подальше?
Безвольно откинувшись на спинку стула, Холли медленно соскользнула вниз, судорожно хватая воздух ртом. Глаза закатились, язык вывалился и повис между губами. Стакан упал на пол и разлетелся на множество осколков. Я осторожно опустилась рядом с Холли и подняла ее обмякшее тело, бережно убирая волосы с лица.
– Я должна сделать то, что должна. – Я уже не узнавала свой голос. – Это единственный способ помочь тебе.
В ее закатившихся глазах ничего не отражалось. Я сжала бледные пальцы и втиснула в них записку – последний мой подарок.
– Прощай, Холли.
Опустив ее на пол подальше от осколков, я выпрямилась и закусила губу. Теперь накатывающие эмоции разбивались о сжавшееся горло и стиснутые зубы, как волны о скалы, и, чтобы не поддаться слабости, я вышла в коридор. Что-то поднималось изнутри меня горячим валом, грозя вот-вот рухнуть и превратить в руины сознание. Еле передвигая ноги, я добралась до ванной и упала на пол, часто и тяжело дыша. Воздух входил в легкие с болезненным хрипом. Я коснулась носа, губ, прошлась пальцами по ресницам, ощупывая тонкую кожу век. Из груди канонадой вырывались сухие всхлипы, вызванные то ли страхом, то ли отчаянием.