Однажды, когда мне было пять, я отстала от мамы и заблудилась в лесу. Страха не было – только понимание того, что вокруг ни души. Тогда я не практиковалась в охоте, потому голову осаждали мысли: кто будет кормить меня? В лесу есть ягоды, грибы, орехи и коренья, но какой смысл в них, если желудок не способен извлекать пользу из такой пищи? Я оставалась на месте, пока какой-то охотник не показал дорогу домой – конечно, тогда он едва меня не пристрелил, приняв за мелкого зверя. Незнакомец вывел меня из лесу, но именно тогда я узнала, что мать свою дочь даже не искала.
На кафеле появились маленькие детские ступни. Девочка в нищенском платье склонилась ко мне и участливо взглянула в лицо:
– Какие у тебя красивые глаза!
– Убирайся… – Я упала на бок, задыхаясь от запаха гниения.
– Поиграй со мной. – Ребекка протянула руку, ободранную кустами лесной ежевики. – Смотри, мы все пришли, чтобы поиграть с тобой!
Надо мной нависли две высокие фигуры: девушка с блеклыми светло-каштановыми волосами и та самая, что стояла на сцене в ослепительном свете много лет назад. Мама Королевы.
– Вы… ты… вы… – Я перевернулась на живот, но, даже закрывая глаза, видела бледные лица призраков. Дотянуться до раковины, где лежала бритва, оказалось невозможно.
Мать Королевы склонилась ко мне, задев по лицу отвратительными липкими лохмотьями платья, и улыбнулась окровавленным ртом:
– Тебе лучше сказать нам, где Юная. Разве ты не видишь, что она опасна?
– Да, давай, Оливия! – поддержала ее маленькая Ребекка. – Покажи нам, где прячется эта мелкая сучка!
– Уходите! – закричала я, и собственный голос, срикошетив от влажных стен, стрелами впился в уши.
– Размозжи ей голову ковшом…
– Вскрой глотку осколками стекла!
– Заставь ее жрать это стекло…
Враждебные голоса сливались в басовитый гул, перемешавшийся с омерзительным хихиканьем. Вспотев от ужаса, я бессмысленно ползала по кафелю, сдирала в кровь ногти, но пол, выложенный квадратиками, превратился в огромное поле, которое нереально было пересечь. Скользкая от пота рука нащупала холодный край раковины и стиснула его. Пальцы скребнули, шаря по гладкой поверхности, и споткнулись о пластиковый предмет. Коробочка упала на пол, разметав вокруг бритвенные лезвия. Дрожа, я взяла одно из них. Снотворное лишало чувствительности и замедляло регенерацию. Оно не затягивало раны целиком, оставляя страшные шрамы. Королеве нужно мое лицо, так? Что ж, она его получит.
Вложив всю силу в удар, я полоснула себя по лицу, раздваивая бритвой губы. По подбородку потек горячий ручеек крови, и, чтобы не утратить решимость, я вновь подняла лезвие, рисуя ранами диковатую улыбку, направляя левый уголок рта под скулу, а правый – к нижней челюсти. Окровавленные руки с холодным спокойствием уродовали лицо, будто принадлежали кому-то другому. Пульсировали разрезы, гулко стучало сердце. Сейчас Холли слаба, но к тому моменту, как я сдамся Королеве, Гудроу посадит ее в машину и уедет далеко за пределы города, а если повезет, то и штата. Она бы никогда не дала разлучить нас, но это вынужденная мера. Пока я рядом, Холли в опасности – поэтому я должна была вырезать себя из ее жизни. Осталось последнее: Королева могла увидеть мой маршрут сюда, если я просто пойду по улице. Взяв новое лезвие, я поднесла его к глазам и уставилась на тонкую острую кромку. Это не страшно – страшней не выдержать, не довести свою миссию до конца.
Бритва впилась в глаза, и в тот же миг на меня обрушилась тьма.
Эпилог
Зажав ладонями изуродованное лицо, я выла, сидя на холодном полу, должно быть, целую вечность. Ослепшая и жалкая, я стонала, прижавшись спиной к ванне:
– Помогите мне! Кто-нибудь… помогите…
Щеки коснулась теплая рука, ласково вытерла кровь. Я испуганно вскинула голову. В ванной кто-то был: воздух двигался, рассекаемый невидимкой.
– Это я, Лив.
От родного голоса все внутри устремилось вперед, словно к маяку, испускающему теплые вибрации. Рука взяла мои пальцы и нежно сжала, призывая встать.
– Алекс? – прошептала я. – Это… неужели это…
– Я же говорил, что даже после смерти найду тебя, – сказал он, прикасаясь к моим рассеченным губам.
Я крепко сжала руку с длинными шершавыми пальцами – теплую, плотную, настоящую. Дыхание стало прерывистым: вдруг это очередной фокус Королевы?
– Доверься мне, – раздался скрип отворяемой двери, – я отведу тебя к ней.
– Мое лицо…
Мягкая материя обвила голову, скрывая чудовищные порезы. Алекс уверенно повел меня вперед, и, даже не видя ничего вокруг, я шла ровно и твердо, ни разу не запнувшись. Последние ступеньки остались позади. Я уловила аромат ночи и выхлопных газов.
В детстве я ужасно боялась старого шкафа в своей комнате, потому что страшилась того, что таится в темноте за его створками. Густая тень прятала множество детских страхов с огромными вытаращенными глазами. Вырастая, мы перестаем быть детьми и становимся теми шкафами, бережно запирающими дверцы на замок и лелеющими свое блестящее, отполированное обществом тело. И теперь, ощущая в своих пальцах руку любимого, но умершего человека, следуя за ним в полной тьме, я поняла, как высока цена того, чтобы открыть эти самые створки своего тела-шкафа. Я открыла – и увидела множество безобразных рож и длинных когтей, почувствовала запах крови, разложения и отчаяния, но вместе с тем поняла, что среди этих мерзких существ можно увидеть отражение себя в задней стенке. Ребенок, боявшийся когда-то всего на свете, но веривший в свое спасение, остается внутри каждого, чтобы держать факел и освещать путь в этой непроглядной тьме.
– Почти пришли. – Алекс снова пожал мою руку. – Не бойся.
– Ты будешь рядом?
– Конечно. Ты же знаешь.
Боялась ли я? Безумно. Только в красивых историях люди храбро и жертвенно бросаются грудью на пулю или нож. Будь моя воля, я бы не делала всего этого, жила бы зрячей и дальше. Если бы могла.
Кожа покрылась мурашками, зашевелились волосы на голове. Я почувствовала, как горло перехватило от страха, и остановилась в нерешительности.
– Лив. – Алекс настойчиво, но мягко подергал меня за пальцы. – Они ничего тебе не сделают. Черви надежно заперты.
– Скажи мне, – прошептала я, – что-то, что знает только Алекс Ньюман.
– Что?
– Мне нужно знать…
Он усмехнулся. Я замерла от страха. Если это очередной морок, то я даже не смогу убежать. Нежные губы коснулись моего лба, заставив сердце жалобно дрогнуть.
– У меня аллергия на рыбу, – прошептал Алекс, – а еще я чертовски люблю тебя, Оливия Йеллоувуд.
Я подняла руку. Пальцы наткнулись на заросшую щетиной щеку, ощупали ямочку. Он улыбался.
С мелодичным звоном отворились двери гигантского отеля. Где-то сбоку раздалось глухое рычание, и я вздрогнула, чувствуя, как мгновенно потеют ладони, но Алекс ласково обнял меня. Мы преодолели лифт и длинный коридор, и все это время я мысленно обрисовывала путь, дополняя пугающую черноту неоновыми линиями фантазий. Дорога оборвалась, упершись в дверь. Подняв руку, я нашла холодные цифры на деревянной поверхности. Двести тридцатый.
– Ты идешь? – прошептал Алекс мне на ухо. Я уверенно кивнула.
Ручка двери повернулась с нежным щелчком. Слух уловил оборванный разговор. Двое.
– Здесь Королева и Майло, – тихо сказал Алекс.
Неудивительно. Майло всегда старается быть рядом со своей госпожой.
– Не уходи… – почти беззвучно прошептала я.
– Я рядом.
– Оливия? – недоверчиво протянула Королева.
Я попятилась, услышав ее быстрые шаги. На плечи легли холодные руки, а до ноздрей донесся сладковатый аромат духов и крови. Наверное, я прервала ее трапезу.
– Здравствуй, Шерил, – как можно жестче сказала я.
– Одна… – Королева поддела мой подбородок пальцем и грубо заставила задрать голову. – И лицо подпортила. Ты надеялась так спастись от меня?
В голосе не было ни негодования, ни ожидаемой досады – только веселое недоумение. Это мне не понравилось.
– Где Холли, Оливия? – прошептала Королева мне на ухо, очутившись за спиной.
– Попробуй найти ее сама, – отозвалась я.
Королева зацокала языком. Раздался громкий скрип. Что это? Задвигающиеся шторы? Зазвенел тихий смех, и одновременно закрылась дверь. Чувствительность начала возвращаться: все лицо вспыхнуло огнем, трепещущим в каждой ранке.
– Очень жаль, – Королева подошла ко мне со спины и нежно коснулась губами шеи, – что ты не захотела помочь, Оливия. Ты стала бы прекрасным пополнением в моей коллекции.
Я сглотнула комок. Ее близость и холодные, улыбающиеся губы на коже вызывали омерзение. Чужие руки тронули меня за воротник кофты, бесцеремонно расстегнули пуговицы. Алекс где-то неподалеку прерывисто вздохнул.
– Тогда я тебя просто съем, – жадно прошептала Королева, – ничего ведь не поделаешь, да?
Действительно. Ведь в этом и был смысл моего существования – защитить Юную Королеву от ее безумной матери. И пока я стояла в номере отеля «Париж», ощущая приближение смерти, сонная Холли ехала на заднем сиденье машины Гудроу прочь отсюда.
Я вспомнила теплое тело Алекса, его блестящие карие глаза, шершавые руки. Прерывистый вздох сквозь поцелуй, ярость перед врагом, грацию в бою. Я вспомнила безумное лицо Холли в кровавом вихре, вспомнила ее смех возле пруда с утками, объятия Джейкоба, веселый оклик Джи из ее машины. Я вспомнила свое отражение в зеркале, кокетливо подмигивающее густо накрашенным глазом.
Я вспомнила все и освободила эти сияющие мгновения, как птиц. Меня больше не было в этом теле.
Теплые пальцы Алекса переплелись с моими. Самое страшное позади. Впереди километрами тишины пролегала вечность. Моя история кончилась, но именно она послужила прологом для Холли.
Острые зубы впились в шею, круша позвонки, но я не издала ни звука.
Все будет хорошо.