С нами пошел еще один, невысокий собранный парнишка, Лютовой называл его то Дмитрием, то Бродягой, а однажды и вовсе окликнул по фамилии:
– Шевченко!.. Твое дело арьергард, понял?
– Алексей Викторович, – сказал тот уязвленно, – эти дворы я знаю лучше, чем свои пять пальцев. Мне бы вперед…
– Обойдешься, – оборвал Лютовой. – Молод больно. Отстрелят у тебе еще что-нибудь, а тебе еще жениться, бойцов для Сопротивления рожать…
Глава 2
Мы вышли из подвала в закат, что почти не закат, а нечто бледно-розовое, слабое, накурившееся. На бульваре лавочки заняты, поколение пепси сидит, как старички, перемывает кости проходящим. Ломает головы, как бы оттянуться еще и еще, а потом еще и словить кайф хоть на чем-нибудь. Розовое небо опускается к земле, прижимается, выше полосы заката быстро темнеет. Внезапно мне стало не по себе, ощутил бездонность космоса, а от этого ощущения недолго и до признания Бога именно как Бога.
Лютовой шел, как всегда, прямой, подтянутый, не забывая держать плечи развернутыми. Шевченко, который и Бродяга и Дмитрий, тащился далеко позади, как несчастная коза, которую ведут на базар, изображал балдеющего парнягу, который ищет податливую телку на вечер. Автомат ухитрился упрятать под не по росту длинную куртку, в этом сезоне модно носить на два размера больше, из кармана выглядывает цветной краешек банки пепси, никто не заподозрит, что еще глубже как минимум пара мощных гранат, спасибо Инге.
Мы с Лютовым через голову крохотной Катэрыны затеяли спор о телесериале «Кто перднет громче», но вдруг он сказал тем же небрежным голосом:
– Идут. Эх, черт!
– Что-то не так? – спросил я.
– С ними машина сопровождения.
– Тоже бронированная?
– Н-нет вроде бы… Хотя, черт ее знает. Что будем делать?
Он спрашивал у меня, словно это я руковожу операцией. Я сказал резко:
– Я оставил колеса на взлетной полосе. И бензина у меня только в один конец.
– Хорошо, – бросил он. И тут же другим голосом сказал в направлении верхней пуговицы роскошной кожаной куртки: – Денис, действуй!
Машины шли в три линии, служивый люд уже добрался домой, движение рассредоточилось, зато скорость с черепашьей в час пик поднялась до восьмидесяти. В левом ряду показался черный «мерс» с затемненными стеклами. Лютовой указал мне взглядом, я пошел по самой кромке тротуара.
«Мерс» шел на большой скорости, догнал «жигуленок» на средней полосе, загородившись им от тротуара. Только мое сердце застучало чуточку чаще, сейчас бы стрелять, этот гад уйдет, уйдет…
В правом ряду шел старенький «Москвич», начал притормаживать у бровки, тоже закрыв собой цель. Лютовой начал цедить проклятия, рука его скользнула под полу куртки. Все шло не так, все нарушилось, я тоже сунул руку к автомату, пальцы легли на теплый, нагретый моим пузом приклад.
Негромко бабахнуло, зашипело. Вдогонку за «мерсом» с тротуара потянулся быстро догоняющий его дымный след. Боевик, который должен был стрелять «мерсу» в лоб или хотя бы в бок, вынужденно пропустил и «жигуль», и «Москвич», теперь пустил ракету вдогонку.
Я затаил дыхание, но руки мои уже выхватили автомат. Рядом Лютовой дважды резко взмахнул рукой. Меленькие черные шарики вылетели как большие жуки из ладони. Два взрыва прогрохотали, сливаясь в один, потом грохнуло еще раз. «Мерс» подбросило, в нем страшно заскрежетало. Полетели искры, «мерс» развернуло, он ударился левым крылом о бетонный барьер, отделяющий от встречного движения, его подбросило, перевернуло дважды, в этот момент сзади с силой ударился второй «мерс». Из него брызнули стекла, Лютовой швырнул третью гранату, а я, все поняв, открыл ураганный огонь по этому второму «мерсу».
Катэрына зачем-то присела на корточки, закусила губу и с остервенением поливала очередью выбитые стекла, откуда показывались то руки, то головы.
Вторая ракета пронеслась наискось дороги. Передний «мерс», почти неповрежденный, только с погнутой дверцей, пытался вывернуть колеса и выбраться на полосу. Ракета ударила его в стекло. Я услышал звон, потом раздался мощный взрыв уже в самой машине. Тугой огонь вышиб все стекла и двери, вырвался победно наружу. Вместе с огнем вывалились объятые пламенем человеческие фигуры. Я с наслаждением выпустил в них длинную очередь. Пули подбрасывали тела, и это было хорошо…
Лютовой взмахнул рукой в последний раз, заорал:
– Все!.. Уходим!
Я попытался поменять рожок, но Лютовой дернул меня за локоть, потащил. Рядом прогремели три короткие очереди. Это Бродяга, уже поменяв рожок, прикрывал наше отступление короткими злыми очередями.
Мы втроем вбежали в проходные дворы, я бежал машинально, не верил, что уйдем. Почти сразу навстречу попались двое бегущих милиционеров. Катэрына оскалила зубы, в самом деле острые, как у лисенка, рука метнулась под полу курточки, но один из милиционеров прокричал быстро:
– Ребята, мы вас не видели!
Мы промчались мимо. В одном из дворов Лютовой перешел на шаг, оглянулся пару раз, заговорил уже почти спокойно, только голос вздрагивал, как натянутая струна:
– Да, так что там за стрельба была, а?.. Никто не знает?..
У подъездов на нас смотрели старушки, балдеющие тинейджеры. Кто-то спросил тупо:
– Мужики, что там за стрельба была?
– Не знаем, – ответил Лютовой. – Мы там не проходили.
– Ага, – сказала одна женщина с трубным голосом и властными манерами, такие обычно становились председателями месткомов и дворкомов. – Понятно. И здесь вы тоже не проходили. Верно, соседи?
Соседи загудели подтверждающе. Лютовой тихонько ругнулся, что-то в нас не то, может быть, морды недостаточно обывательские. Мы прошли еще с десяток дворов, все время слегка петляя, потом кто-то тронул меня сзади за рукав и сказал тихо:
– Вот сюда. Быстро.
Дальше был спуск по бесконечной трубе. Металлические скобы, заменяющие ступеньки, предательски подрагивали под моим весом. Я опускался в полную черноту, снизу доносилось сопение, покряхтывание, потом и оно затихло. Руки занемели, я опускался все медленнее. Мелькнула мысль, что вообще-то можно разжать немеющие пальцы, ведь я уже все сделал даже здесь…
Снизу блеснул яркий луч фонарика. Я опускался внутри широкой трубы, каменные стены покрыты ржавчиной и плесенью. Лютовой уже внизу, фонарик наконец повернул, луч пошел шарить вокруг, высвечивать огромнейшую пещеру.
Я наконец опустился на самое дно, остановился, прислонившись к лестнице. Дыхание вырывалось с хрипами, а сердце наконец-то колотится, как у перепуганного воробья. Нет, не пещера, под ногами Лютового остатки бетонных шпал. Похоже, мы пробрались в один из метрополитенов стратегического назначения, здесь должны были ездить платформы с ракетами. Когда-то даже ездили.
Катэрына и Бродяга куда-то исчезли по дороге.
– Переждем здесь, – объяснил Лютовой. Он направил свет фонарика вдаль, но луч утонул в черноте, будто им посветили в ночное небо. – Сейчас район оцеплен, идут облавы. Как и принято, постепенно затягивают петлю к Центру.
Я спросил неверяще:
– А сюда не заглянут?
Он коротко усмехнулся.
– Что, разочарован?.. Колеса красиво на взлетной полосе, бензин в один конец… Придется харакирить, ведь в бою погибнуть не повезло!
Я оглядел серые стены, высокий бетонный свод, откуда в трех местах сочилась вода. Почти везде свод зеленый от плесени, неприятно блестит. Чернота уходит в обе стороны, а мы топчемся на стертых шпалах. Потом в кромешной тьме заблистали огоньки. Я насторожился, наконец-то вставил в автомат полный рожок взамен пустого.
– Это свои, – сказал Лютовой.
Он поднял фонарик, подвигал. В ответ начертили тоже некую абракадабру. Спустя десять минут из темноты вынырнуло с десяток молодых и не очень мужчин. Одеты кто во что, как и вооружены, двое вообще с виду настоящие новые русские, прикид тянет на десяток тысяч баксов, как такие рискнули спуститься в грязное вонючее подземелье…
Лютовой сказал властно:
– Все в диспетчерскую!.. Будем ждать.
На меня посматривали без особого любопытства, хотя я перехватил пару очень внимательных взглядов. Одно дело, когда человека допускают к участию там, наверху, другое – запускают сюда. Конечно, и наши спецслужбы, и юсовцы знают о существовании таких вот тоннелей, но здесь у них нет той наглой уверенности, что наверху. Здесь не задействуешь вертолеты и даже спутники, а жизнь, она ж одна, лучше живой пес, чем мертвый лев, лучше подать рапорт об увольнении, чем лезть в эти страшные норы. Сражаться с фанатиками на равных могут только фанатики, а откуда фанатики у юсовского режима?
А те, которые называют себя фанатиками прихода Юсы, могут только глотку драть, а за нее не прищемят себе и пальчика. Все в духе морали Юсы, все в духе ее морали…
Нас отвели и устроили на отдых в просторном помещении, где еще сохранились старинные столы, табуретки, даже диван, правда, деревянный, с резными ножками, богато украшенными резьбой подлокотниками и резной спинкой. Я улегся на дощатом полу возле остатков пульта, настоящего, старинного, с торчащими рычагами. Тогда они выглядели верхом техники, последним писком, эти красиво загнутые металлические штыри с кругляшками на концах.
Их торчит около десятка, это уже очень много для диспетчера тех времен. Это сейчас на пульте управления с полсотни клавиш, к тому же можно перенастраивать по своему выбору. А тогда вот здесь сидел человек, красиво и мужественно смотрел вдаль, держался за рычаги, двигал их, чувствуя, как силой его мышц, без всяких гидроусилителей… наверное, без них… переводятся стрелки, переключаются семафоры… Да это не такая уж и архаика, она и в моей навороченной машине еще сохранилась: коробкой переключения передач называется, тоже дергаю рычаги, как машинист паровоза Черепанова – Стефансона…
Лютовой побеседовал с боевиками, вернулся и присел рядом. Вскоре явились и Катэрына с Бродягой, она прощебетала мило, словно рассказывала о нарядах:
– Я слышала, они сейчас по Интернету проверяют всех.