Впрочем, над странностями этикета горцы еще готовы были размышлять, но отношение к явным преступникам приводило их в изумление. Однажды собачка истопника спугнула своим лаем конокрадов, которые проломили стену в конюшне и собирались увести прекрасных коней, подаренных царем Шамилю. Тогда горцы как следует вооружились и устроили в саду засаду, собираясь встретить воров пулями. Когда же Руновский объяснил, что убивать воров, даже застигнутых на месте преступления, нельзя, а надо изловить их и представить к властям для суда и следствия, горцы только разочарованно присвистнули. «Наш закон лучше»,— убеждали они Руновского.
«Роза Кавказа» в Калуге
К середине июля вернулся счастливый Гази-Магомед со своей прекрасной Каримат. Дагестанское начальство не сочло возможным нарушать священные узы брака, жена была возвращена мужу и отправилась с ним в Калугу.
Убедиться в том, что «роза Кавказа» действительно так хороша, как о ней говорила молва, Руновскому не удалось. Каримат почти не выходила из дома, а если и выходила, то Гази-Магомед бдительно охранял ее целомудрие, не позволяя заглянуть под покрывало даже знатным дамам.
Большей же частью в доме говорили, что Каримат больна. Доктора помогали чем могли, но излечить тоску по родине так никому и не удалось. Чтобы как-то скрасить затворническое пребывание женщин в Калуге, им было разрешено по вечерам выходить на прогулки в сад и изредка, но также по вечерам, совершать в коляске прогулки по городу.
Каримат любила своего мужа и видела в нем будущего властителя Дагестана. Но в Калугу ехала без особого желания. Привыкшая к свободе, она не хотела превращаться в пленницу, даже если клетка ее будет золотой. Она уговаривала мужа вернуться на Кавказ, где власти вполне могли сделать его новым главой горцев, хотя и без духовных полномочий. Гази-Магомед и сам подумывал о возвращении на Кавказ, но не мог оставить отца одного. Тогда Каримат приводила в пример его брата Магомед-Шапи, делавшего успешную карьеру в Петербурге. Но и это не убеждало ее мужа. Он обещал вернуться, но позже. Каримат твердила, что позже — будет слишком поздно, чтобы сын смог получить в наследство от отца весь Дагестан, а не только звание сына бывшего имама. Она считала, что раз Шамиль проповедовал свободу, то и сын его волен свободно вернуться на родину. Она убеждала Гази-Магомеда, что остались еще мюриды, готовые к новой борьбе и ждущие лишь искры, чтобы взорвать Кавказ, как бочку с порохом.
Новое посещение столицы
Вскоре в Калуге была получена телеграмма, в которой Шамиль приглашался в Петербург на высочайшую аудиенцию и для встречи с Барятинским. Прибыл и фельдъегерь с приказом препроводить имама в столицу.
В конце июля Шамиль с сыном и зятьями, в сопровождении Руновского, отправился в Петербург.
До Москвы они ехали в экипажах, а затем пересели на поезд.
На вокзале в Петербурге их встретили Магомед-Шапи и старый знакомый полковник Богуславский. Гости, как и в первый раз, остановились в гостинице «Знаменская» и встретили то же радушие петербургской публики.
В ожидании царской аудиенции Шамиля на пароходе великого князя Константина повезли в Петергоф. Там его радушно встретил князь Барятинский, произведенный уже в генерал-фельдмаршалы. Барятинский еще числился в прежних должностях, но война подорвала его здоровье, тяжелые ранения все чаще давали о себе знать, и он вынужден был лечиться.
Своей красотой и невиданным великолепием Петергоф затмил все, что горцы видели прежде в России. Повсюду тут витал дух Петра I, а убранство поражало роскошью.
Начиная с Петра, Петергоф переделывался каждым царем на свой лад. Лучшие архитекторы и скульпторы от Д. Кваренги до П. Клодта трудились над украшением его многочисленных дворцов, павильонов, парков и островов. А братья-мебельщики Гамбсы создавали обитателям Петергофа поистине царский комфорт.
Гостям показывали все — от монументальных дворцов с коринфскими колоннами и «Помпей» до стилизованной «русской избы» и водяной мельницы. Все так напоминало театральные декорации, что здесь даже представлялся балет «Наяда и рыбак».
Фигура Самсона, раздирающего пасть «шведского» льва, из которой извергалась хрустальной чистоты струя, ослепляла позолотой, а над другими фигурами, из которых тоже били фонтаны, горели радуги.
Гости несколько часов гуляли по дворцовому саду, в котором было множество диковинных вещей. Искусственные деревья обдавали их прохладной росой, в густой листве пели чудесные птицы, а в прудах плавали лебеди и игрушечные копии «потешных флотилий» Петра.
Из Петергофа гости прибыли по морю в Кронштадт. Шамиль уже был здесь в свой первый приезд в Петербург, но теперь он увидел, как строятся эти огромные корабли.
На следующий день гости посетили стеклодувную фабрику, где им показали, как из простого песка делается стекло, а из него — прекрасная посуда.
В Петропавловской крепости они посетили могилы Николая I и других царей, а затем отправились на монетный двор, где увидели, как чеканятся серебряные деньги. К полудню их привели к пушке, которая выстрелила ровно в 12 часов и по которой Шамиль проверил свои часы, как это делали все петербуржцы.
Затем гостей привезли в зоопарк, поразивший горцев обилием невиданных зверей, птиц и морских животных. Их особенно развеселил говорящий попугай, которого Магомед-Шапи пытался научить аварским словам, говоря, что у его новых друзей это не получается, так, может, хоть попугай что-нибудь выговорит. Но попугай твердил только «Здравствуйте, господа» и «Подайте на пропитание». Гостям показали и огромную змею. Она напомнила Шамилю змею еще большую, с которой ему пришлось схватиться в детстве.
Вечер Шамиль провел у Казем-бека, работавшего над новой книгой «О значении имама, его власти и достоинстве». Остальные отправились в театр.
Придворный художник Зичи
В этот приезд гостей сопровождал придворный художник венгр Михай Зичи. Он сменил Тимма, который страдал болезнью глаз и уже подумывал прекратить издание «Художественного листка», чтобы вернуться в Германию. Так он вскоре и сделал. На родине Тимм уже почти не рисовал и только заведовал небольшой керамической фабрикой в Берлине.
Зичи попал в Россию случайно. Талантливый выпускник Венской академии художеств получил известность своим полотном «Выздоравливающая девушка молится перед образом Богоматери» и был приглашен в семью великой княгини Елены Павловны учителем рисования. Однако что-то там не сладилось, и вскоре Зичи вынужден был стать свободным художником, зарабатывая на жизнь продажей своих рисунков. Чтобы рисунки лучше раскупались, Зичи рискнул изображать слегка непристойные, а порой и откровенно эротические сцены. Ему уже грозила высылка из страны, когда в Россию явился знаменитый писатель Теофиль Готье. Поборник «искусства для искусства» обратил особое внимание на творчество Зичи и даже купил несколько его работ. Это сразу отразилось на карьере художника. Зичи стал придворным художником, создал огромное количество рисунков, отражающих жизнь и развлечения императорского двора, важные государственные события и торжественные церемонии, и был произведен в академики. Среди прочего он создал несколько рисунков, посвященных Шамилю, его встречам с царствующей семьей, а также ряд кавказских сцен романтического характера и иллюстрации к поэме Лермонтова «Демон». Однако своих эротических пристрастий Зичи не оставил, и эти его произведения, изданные отдельными альбомами за границей, сделали его по-настоящему знаменитым.
В вышедшей позже книге «Путешествие в Россию», которая весьма отличалась от наделавшей шуму книги Кюстина, Готье не забыл упомянуть и о Зичи.
Образ Шамиля и события Кавказской войны нашли отражение в произведениях множества художников, среди которых были и такие корифеи, как И. Айвазовский, И. Репин, Г. Гагарин, М. Врубель, Н. Пиросмани, Е. Лансере.
Несколько раз побывал на Кавказе и В. Верещагин, создавший множество живописных и графических работ, посвященных Кавказу. Был Верещагин и в Туркестане, где не только рисовал, но и воевал, заслужив орден Святого Георгия. Но реалистичные произведения, созданные им по впечатлениям от событий в Средней Азии, вызвали столько недовольства своим пафосом обличения войны, что он даже уничтожил несколько своих работ. «Апофеоз войны» — одно из самых известных своих полотен, на котором изображена гора черепов, Верещагин сопроводил надписью: «Посвящается всем великим завоевателям: прошедшим, настоящим и будущим».
Не скрывая своего отношения к войнам и уже став всемирно известным художником, он остался верен своему призванию, продолжал работать на театрах военных действий и погиб в Порт-Артуре на борту взорвавшегося броненосца.
Прием в Царском Селе
28 июля в «Знаменскую» прибыл адъютант, пригласивший всех явиться на аудиенцию.
На следующий день Александр II принял Шамиля в Царском Селе. Шамиль подарил императору дорогую саблю, украшенную лучшими горскими мастерами, которую Гази-Магомед привез из Дагестана.
Сабля императору понравилась. Шамиль поздравил царя с великим делом освобождения крестьян и вновь обратился к нему с просьбой отпустить его в Мекку для посещения святых мест и совершения обязательного для мусульман хаджа. Царю эта просьба показалась преждевременной. Он ответил, что исполнит просьбу Шамиля, но «не теперь». Руновского император похвалил, сказав: «Я доволен твоей верной службой».
На следующий день в гостиницу явились посланцы императора. Они вручили гостям дорогие подарки, а их женам и дочерям передали от императрицы драгоценные украшения и золоченых механических птиц, умевших петь на разные голоса.
Смена караула
Дневник Руновского, представленный по начальству, оказался произведением содержательным и интересным. Но многих отношения пристава с военнопленным не устраивали. На Кавказе продолжались восстания, черкесы окончательно не сложили оружия, а решительных указаний на этот счет от Шамиля не поступало.