Вален остался в одиночестве, изолированным в круге ужаса, который удерживал солдат на расстоянии. Он держался за лицо и скулил. Его правую щеку пересекала длинная рана — от уха до подбородка и уголка рта, — выставляя на обозрение кровь, плоть и кости. На левой щеке появилась вторая рана, и от крика боли, который она вырвала из молодого мужчины, его кожа разошлась от рта до мочки уха.
Вален наивно пытался срастить раны, стягивая края руками. Новые и новые рваные черты постепенно рассекали все его тело, разрывая в клочья одежду, и превращая его в ошеломляющую массу рубцов и порезов, через которые, казалось, стремительно рвалась наружу сама жизнь.
Сотрясающийся от рыданий юноша больше не находил в себе сил кричать и, истязаемый спазмами, только стонал.
— Сделайте что-нибудь, — прошептал Квентин вставшему рядом с ним Заклинателю.
Конрад повернулся к человеку в шляпе и пыльнике.
— Габриэль, нужно остановить это безумие.
Тот печально качнул головой, а затем сделал незаметный жест рукой. Страдания Валена завершились, и молодой мужчина рухнул на землю, уже залитую его кровью. Позади него стояла Марго, с ног до головы забрызганная алым, наслаждавшаяся делом своих рук. Она не успела закончить с Валеном, кто-то вмешался. Она огляделась, чтобы посмотреть, кто сломал ее игрушку.
Ее взгляд упал на Квентина, и она забыла обо всем остальном. От прелестной голубизны ее радужек, потемневших от безумия, ничего не осталось.
— Квентин, — прошептала она, — мой милый красавчик Квентин… Остался только ты.
— Остановить ее! — заорал нобиль, бегом прячась, как ребенок, за спины Конрада и Габриэля.
Солдаты были в ужасе, но сразу же повиновались, страшно обрадовавшись, что получили приказ к действию. Одни бросились на Марго с обнаженным оружием, другие разрядили в нее арбалеты, но в следующую секунду все повалились на землю, погруженные в магический сон.
Марго не сделала ни малейшего движения. Она с удивлением, казалось, только что заметила присутствие Габриэля.
Конрад с отвращением отпрянул, словно получил пощечину.
— Габриэль… — прошептал он.
Тень священника, не говоря ни слова, возложила руку Конраду на голову. Заклинатель рухнул без сознания. Квентин попытался бежать, но Габриэль оказался быстрее. Крепко ухватив дворянина за плечо, он бросил его к ногам Марго. В знак благодарности девушка одарила таинственного незнакомца свирепой улыбкой.
Крохи света, что проливали ночные звезды, и те постепенно исчезали, пока не осталось ничего. Ни луны, ни звезд, ни надежды. Ничего, кроме черного покрова, посверкивающего сиреневыми искрами магии, исходящей от молодой женщины.
— Как пожелаешь, мой прекрасный любовничек, что мне оторвать у тебя для начала? — спросила она.
Не дожидаясь ответа, она взялась за воротник Квентина и безжалостно подняла его на ноги. Витающая вокруг магия удесятерила ее силы. Марго схватила насильника за промежность…
Человек в широкополой шляпе бесстрастно слушал крики Квентина.
Рядом с ним появилась Иезавель с исказившимся от досады и гнева лицом. Аметистовое свечение, туманом окутывающее в темноте лицо Габриэля, засияло ярче.
— Только попробуй что-нибудь сделать, и я убью их всех! — предупредила она, указывая на бессознательных людей вокруг.
И Иезавель топнула ножкой.
— Ты смухлевал! — выплюнула она.
— Нет. Марго уже достаточно настрадалась.
— Ты не имеешь права! — перекосилось лицо девочки.
Впереди них парил в воздухе Квентин, его тело сотрясали судороги; со всех сторон его окружали сферы, из которых били молнии. Каждый раз, когда он терял сознание, Марго волшебным образом оживляла его, кое-как приводила в чувство, а затем, блаженно улыбаясь, начинала все сначала.
— Особые распоряжения, — ответил Габриэль, указывая в небо. — Всегда можешь обсудить это прямо с ним. Ты можешь потешить себя другой душой, — добавил он, кивнув в сторону Квентина.
— Я хочу именно ее!
— Он все еще любит тебя, знаешь ли, — продолжал Габриэль, уклоняясь от ответа Иезавели. — Ты можешь вернуться, если хочешь.
— Я вернусь только если он станет целовать мне ноги. В любом случае, там чертовски скучно. Здесь мне гораздо веселее, брат.
Смех Марго почти заглушал крики Квентина. Молодая женщина принялась ломать ему суставы один за другим, упершись взглядом в лицо своей жертвы, чтобы насладиться каждым знаком страдания, словно парадом изысканных блюд.
— Не называй меня так, Иезавель.
— Это сильнее меня; и стараюсь, чтобы ты этого не забывал.
— Как тут забудешь? Я мотаюсь по Земле, пытаясь сдержать зло, которое ты так охотно разбрасываешь.
— Тогда ты проиграл, Габриэль. Хоть чуть-чуть перестань важничать. Ты не сможешь быть везде одновременно. Я устрою так, что этот мир заразит магия; пойдут плодиться волшебницы и колдуны, и ты никак не сможешь этого остановить.
— Ты собралась доверить людям огромную власть, сестра моя. Вдруг из этого выйдет что-то доброе?
— Они ненадежны, — хихикнула Иезавель.
Теперь Марго сидела верхом на Квентине, как любовница, оседлавшая возлюбленного. Но она больше не смеялась, а ее жертва тоже больше не кричала. Молодая женщина просто лупила его кулаками по лицу, снова и снова, пока оно не превратилось в кашу. В крови, забрызгавшей лицо Марго, прочертили борозды слезы, словно все ее страдания, вся ее ненависть и все ее безумие постепенно покидали ее.
Вскоре она перестала его колотить, рыдая над безжизненным телом Квентина в тишине звездной ночи.
— Они ненадежны, — повторила Иезавель.
— Как знать? — ответил Габриэль. — Я возьмусь обучать Марго. Важна не столько власть, сколько то, что люди с ней делают. — Габриэль указал на де Марбурга. — Он не остановится на этом. Но я не сделаю его ошибки, судя.
Габриэль похлопал разочарованную девочку по плечу.
— Ты сама посеяла семена собственного поражения, Иезавель. Ты проиграла, только… ты еще этого не знаешь. — Он подошел к Марго, что-то прошептал ей на ухо и помог подняться на ноги.
А затем они ушли, растворившись в ночи.
Жан-Клод ДюньякДавайте соблюдать процедуры
Очень существенно — следовать процедурам, не отступая ни от одной буквы. Они, даже если бестолковы, защищают вас от скандалов куда эффективней, чем амулеты некромантов. Для таких, как я, хуже некуда, чем ввязываться в авантюру, не оформив все необходимое заранее, желательно — получив три визы в разных инстанциях, и в строгом иерархическом порядке. Обычно к моменту, когда документы готовы, от проблемы не остается и следа. Или для решения этой проблемы находят кого-то другого.
Как ни печально, с этим не всегда получается.
В тот момент, когда все началось, я проводил планерку с двумя самыми старыми гномами из команды — остальные предпочитали рыться в горе. На столе стояла тарелка с едва начатыми бутербродами: свежий гранитный хлеб c корундовой посыпкой и дополнительной порцией слюды для меня, и куча мерзкого фастфуда, которым питаются эти коротышки и к которому я бы ни притронулся ни за что на свете. За пиво они поделились всем, что у них оставалось.
Я просил меня не беспокоить и все вызовы отсеивать, поэтому, когда с потолка шахты спустился сверкающий луч света и уперся в камень, служащий мне черепом, я лишь раздраженно пожал плечами. После чего у меня перед носом запрыгали хрустальные клинки, заставляя гномов крутить шеями в попытках понять, что происходит, и я понял, что дело приобретает серьезный оборот. А когда по пещере эхом прокатились четыре характерных нотки, а за ними Голос, я смирился и склонил голову.
К моим ногам подскакала полупрозрачная сфера, и раскололась о мизинец. По полу раскатился рулон пергамента с нескончаемым перечнем производственных задач, целевыми показателями и соответствующими блок-схемами. Затем, к моему удивлению, за первой сферой последовала вторая. Кто-то из гномов рубанул ее топором, достал довесок к тому списку и передал его мне.
— Это особое задание, для тебя лично… — (Он бегло глянул на него, пожевав под бородой губами, создавая впечатление, будто там бегает с места на место целая колония крыс). — Да, а график выглядит невыполнимым.
— Ладно, — проворчал я. — Мы устроим рабочее совещание по запуску проекта, как только я повидаюсь с шефом.
Через два часа, поднявшись наверх, я мерил шагами ковролин в приемной. Они его поменяли после моего последнего визита, и наверняка поменяют и после этого — я оставил уже достаточно глубокие борозды, чтобы из-под них проглядывал камень. Еще минут десять, и они смогут укладывать рельсы. Я это делаю не нарочно — ну, не совсем. Но я как-то привык ценить, когда меня редко заставляют ждать, если мне назначен прием.
— Он сейчас вас примет, — нервно бросает секретарша, откладывая нож для разрезания бумаг. — Он новенький, не думаю, чтобы вы имели с ним дело раньше.
— Какой он?
— Его лучше не злите…
Дверь, открывающаяся за моей спиной, не позволяет мне ответить. Я медленно поворачиваюсь и оказываюсь нос к носу с человеком с кислым выражением на лице. Позади него я вижу огромный письменный стол, полузасыпанный грудами аккуратно свернутых пергаментов, сверху которых покоится продолговатая печать на цилиндрической ручке. Красноватые потеки воска на конце печати подчеркивают сходство с отрезанным пальцем.
Шеф смотрит на растерзанный ковролин, потом мне в физиономию, а затем бросает на секретаршу взгляд, от которого она прямо на месте обращается в студень.
— Вы решительно бедствие для бюджета шахты, — говорит он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Пройдемте со мной!
Люди умеют заставить себе подчиниться, в этом их фокус, даже троллей — если только вы их первыми не стукнете. Тролль ни за что не станет пытаться убеждать другого тролля взглянуть на вещи иначе. Он просто по тому стучит, пока не завладеет вниманием. Но люди вечно закатывают длиннейшие речи, и единственный способ их заткнуть — это сделать то, чего они требуют.