«Проживает в городе Кисловодске, по улице Фоменко, дом 104, квартира 28».
Что бы это значило? Кисловодская прописка — это, конечно» кое-что. Но есть ли там улица Фоменко? А вот и еще какая-то бумажка, подклеенная к листку паспорта: «Ехать автобусом номер семь до остановки «Детский сад». А это к чему? Впрочем, Этана ничего не делает просто так. Значит, он должен посетить этот дом на улице Фоменко. Но с какой целью? Неужели она подготовила для него даже квартиру? Во всяком случае, придется туда съездить…
Кисловодский вокзал встретил Максима обычной суетливой толкотней. Высыпавшие из вагонов пассажиры, торопливо снуя по перрону, спешили найти представителей санаториев, агентов курсовочного или квартирного бюро. Тут же толпились частные квартиросдатчики, выискивая наиболее «приличного» клиента. И вся эта пестрая людская масса постепенно перемещалась к небольшой площади, где выстроился ряд автобусов и какая-то девушка с красной повязкой на рукаве быстро и уверенно «сортировала» приехавших, направляя их к той или иной мадонне.
Выждав, когда толпа немного поредела, Максим подошел к девушке и спросил, где ему сесть на седьмой автобус.
— А это не здесь. Вам надо спуститься вот по этой улице до почтамта, пройти к поликлинике, там и будет ваш автобус.
Максим пошел в указанном направлении, и через полчаса комфортабельный «Икарус» доставил его на тихую зеленую улицу, прямо к дому сто четыре.
Вечерело. Солнце готово было вот-вот уйти за горы. Длинные тени протянулись с противоположной стороны улицы. Максим зашел во двор, отыскал нужный подъезд. Квартира двадцать восемь оказалась на пятом этаже. I Он нажал кнопку звонка: где-то внутри раздался мелодичный перезвон. Но дверь оставалась закрытой.
Постояв с минуту, он машинально сунул руку в карман, нащупал связку ключей. И это предусмотрела Этана! Значит, действительно, ему подготовлена квартира? Ключ без труда повернулся в замке, дверь открылась. Но вместо ожидаемой пустоты он увидел уютно обставленную прихожую: вазочка с цветами перед трюмо, женское пальто и плащ на вешалке, детские игрушки, аккуратно сложенные возле тумбочки с телефоном. Легкий аромат духов пахнул ему в лицо. Нет, это какая-то злая шутка! Он поспешно захлопнул дверь, чуть не бегом спустился обратно вниз.
Во дворе было пустынно. Лишь на скамье перед газоном сидел темноволосый мальчик с книгой на коленях. Но почему так знакомо его лицо? На кого так похож этот не по годам серьезный мальчуган?
Максим подошел к нему, сел рядом на скамью:
— Ты испортишь глаза. Разве можно читать в такой темноте?
Мальчик послушно захлопнул книгу:
— Да, темно, но не хочется идти домой…
— Почему?
— Мама еще не пришла с работы. А одному так скучно.
— Что же она так долго задерживается на работе?
— Может, на работе, может, зашла куда-нибудь…
— А кто она, твоя мама?
— Моя мама — врач.
«Его мама врач?! Что это, еще одно случайное совпадение или…»
— Нет, не может быть! — воскликнул Максим в ответ на свои мысли.
— Моя мама — врач! — упрямо повторил мальчик. — Почему вы мне не верите?
— Я верю, но… Как зовут твою маму?.
— Татьяна Аркадьевна, — отчетливо произнес мальчик, а у Максима сразу запершило в горле, слезы застилали глаза:
«Татьяна Аркадьевна… Таня… Возможно ли? Но тогда этот мальчик… Этана, Этана… как могла ты не сказать самого главного!»
— Но почему вы все о маме? Почему не спросите, как зовут меня? — недовольно насупился мальчик.
— Да, как зовут тебя? — повторил Максим, жадно всматриваясь в родные черты.
— Меня зовут Вова. А вас?
— А меня Максим… Максим Владимирович.
— Вот здорово! И моего папу зовут Максим Владимирович. Только он где-то очень далеко. Так далеко, что от него даже письма не доходят… А почему вы плачете?
— Разве я плачу, Вова? С чего ты взял? Просто… Просто ветер, — с трудом проговорил Максим, стараясь подавить вдруг подступившие рыдания.
— Нет, вы плачете, я вижу. Послушайте, а может… Может, вы и есть мой папка? Да, конечно, я бы вас сразу узнал, если бы вы были одеты, как на той фотографии, у мамы.
— Какой фотографии?.. — еле выдавил из себя Максим.
— Ну, той, где вы — геолог, в штормовке, с молотком… А теперь вы уже не геолог?
Но Максим не слышал больше ничего, Он прижался лицом к мягким мальчишеским вихрам и дал волю слезам:
— Вовка, сынок! Если бы я только знал…
А маленькие горячие ручонки сына уже обвились вокруг его шеи:
— Ты озяб, папа? Ты весь дрожишь. Пойдем домой!
— Это я от радости, сынок. Сейчас все пройдет, — постарался взять себя в руки Максим. — Подождем маму.
— А она на автобусе приедет. Это там, на улице. Пойдем, встретим ее.
Максим взял сына за руку, и они вышли со двора.
— А вон и «семерка», видишь! — махнул Вова рукой на приближающийся автобус.
Максим впился глазами в открывшуюся дверь машины.
— Да вон же, вон она, мама! — крикнул Вова. — Ой, что это с ней?
Но Максим и сам уже увидел ее, такую же, как восемь лет назад, и совсем другую — уже не девушку, а очаровательную женщину. Глаза их встретились. И Таня вскрикнула, побледнела как полотно, качнулась в сторону, начала оседать на землю. Какой-то мужчина подхватил ее под руки, крикнул другому, чтобы тот звонил в скорую помощь. Но Таня открыла глаза, рванулась из рук мужчины, метнулась к нему, Максиму. Губы ее разжались:
— Не надо… скорой помощи…
А Максим с сыном уже подбежали к ней:
— Таня! Танюша!
— Максим!.. — она обхватила одной рукой его, другой — сына, прижалась к ним обоим, прильнула губами к небритой щеке Максима. — Максим, родной мой! Вовка, сынок! Вот мы и дождались! Это же папка твой…
— Что я, не знаю? Я первый его встретил, — гордо ответил мальчик, высвобождаясь из рук матери. — И что вы оба сегодня плачете? Пошли домой!
— Да-да, пойдем, Максим, — она вытерла слезы, взяла Максима под руку:
— Они улетели? Совсем?
Он молча кивнул.
— А ты остался? Ты вернулся к нам?
Он только крепче сжал ее локоть.
— Я знала… Я верила, Максим. Я ждала тебя каждый день, каждую минуту! Ведь ты для меня… — она вдруг потупилась, локоть ее дрогнул. — Я понимаю, что никогда не заменю тебе Миону, но…
— Не надо об этом, Таня. Здесь, на Земле, ты — единственный близкий мне человек. А теперь еще и Вова…
— Значит, там… Значит, Этана ничего не сказала тебе о нас?
— Она сказала мне о тебе лишь четыре дня назад, во время последнего сеанса дальней связи, покидая Солнечную систему. А о Вове я узнал только сегодня. Но это она, Этана, устроила нашу встречу, «прописав» меня в твоей квартире.
— Этана осталась Этаной. Но я не сужу ее…
— Ее нельзя судить, Таня. Как нельзя судить Солнце за то, что оно движется по такой, а не другой орбите. Все живут по-своему, в своих, слишком разных плоскостях, и никто не виноват, что иногда эти плоскости пересекаются под самыми невероятными углами. Мог ли я еще неделю назад рассчитывать, что сегодня меня ждет такое счастье…
Она без слов прижалась к нему.
Автобус ушел. Толпа рассеялась. На опустевшей улице остались двое.
— Вот так-то, сын. Пойдем и мы, — сказал Зорин, зябко запахивая плащ. — Я рад за нее.
— Я тоже рад, только…
— Не надо, Дима. Я понимаю тебя. Но жизнь очень сложная штука. И нужно терпеливо нести через нее нелегкое бремя истинной порядочности, чтобы рассчитывать на такие вот минуты счастья.
— Нет, папка, это все слова. Их можно, конечно, повторять в утешение. Но мы, наше поколение, давно поняли подлинную цену таких сентенций.
— Жаль!
— А мне жаль тебя! О себе я не говорю. Я, может быть, действительно не заслужил любви такой женщины, как Тропинина. Но ты! Можно ли вообще представить человека более порядочного, чем ты. А где оно, твое счастье?
— Счастье надо уметь ждать, сын.
— За счастье надо бороться, папка! А уж если видишь, что надежды на победу нет, то и гори все синим пламенем!
— Не будем спорить, Дима. Я знаю, во мне много старомодного. Но так мы жили… И скажу откровенно, сынок, я искренне надеюсь — пройдут годы, и люди снова будут жить так же, как и мы, так же любить, не требуя никаких векселей, так же делать добро, не рассчитывая ни на какое вознаграждение, так же мечтать о большом счастье, довольствуясь тем, что дала тебе жизнь.
— Папка, папка! Мне бы твою веру! Но я так жить не смогу. И Тропининой для меня больше не существует…
— Тропинина будет существовать независимо ни от твоего, ни от моего желания. Всегда!
Она позвонила утром, еще до работы:
— Это я, Андрей Николаевич. Простите, вчера получилось так нескладно… Я не ожидала…
— Полно, Татьяна Аркадьевна! Все получилось замечательно. Я поздравляю вас. И я, и Дима.
— Спасибо, Андрей Николаевич.
— И потом, вот что. Отпуск на три дня я вам уже оформил. Так что никуда не торопитесь сегодня.
— Ой, зачем это?
— Нужно, Татьяна Аркадьевна. Так следует по нашему законодательству.
— Спасибо вам еще раз. Но сегодня вечером мы вас ждем. И вас, и Дмитрия Андреевича.
— Ну, сегодня, я думаю, вам будет еще не до нас.
— Это просьба Максима. Речь пойдет о проблеме нейтринной стабилизации ядер. Дело, оказывается, не терпит отлагательств. Мы ждем вас в шесть часов вечера.
— Хорошо, мы придем, Татьяна Аркадьевна. Зорин прошел в комнату к сыну:
— Ты слышал, Татьяна Аркадьевна с мужем приглашают нас к себе?
— Слышал, но не пойду. Я же сказал вчера…
— Нас приглашают не просто в гости. Предстоит серьезный разговор о нейтринной стабилизации ядер. Видимо, муж Татьяны Аркадьевны хочет познакомить тебя с идеями, которые он почерпнул у инопланетян.
Дмитрий вскочил:
— Черт возьми, это совсем другое дело! Идеи инопланетян! Это же определенно и иные источники энергии, и иной принцип движения в пространстве, а главное — совсем иные горизонты знаний о строении вещества. Ради этого стоит пойти куда угодно. Когда нас ждут?