Из поданного Борькой документа следовало, что он является тайным лейтенантом НКВД. Документ удостоверялся печатью Совершенно Особого отдела НКВД с подписями трижды комиссара государственной безопасности товарища Павло Лаврентьевича Ёберия и самого великого Вождя всех народов товарища Кобы!
— Мне твой мандат до одного мохнатого места, — сказала Анка, по-настоящему разозлившись. — Если ты мне сейчас не расскажешь, где находится Петька, считай, что это бумажка будет твоим пропуском на тот свет. И так считаю до трех:
— Где находится Петька? Раз, два…
— Он у Хеорася! — выпалил Оглоблин. — И Василий Иванович тоже там.
— Ну, ты и гнида! — молвила, качая головой, Анка.
— Так надо! — сказал Борька.
— Кому надо?
— Революции!
— Вот гнида! — снова молвила Анка, уже твердо веря в сказанное.
— Я тебя могу провести к ним, — присовокупил к сказанному Оглоблин.
***
Чио Чаво Саня и Пян Се почивали по очереди в своем напихтовом убежище. Чио Чаво Саня, после своих изысканий и распития со скитайцем А Ли змеёвки, крепко спал, когда Пян Се вместо того, чтобы следить за обстановкой вокруг их наблюдательного пункта, читала священную книгу цитат любимого вождя североскорейской революции товарися Се Дук Сена «Танцыбяо», что значит «Рожица в красненькой книжице», и не заметила, как младший штабс-капитан ВЧК Макар Лопатин увел из дубль-части не того Гнома. Пение разных птичек отвлекало Пян Се от чтения, и ему приходилось закрывать любимое чтение, закладывая страницы книги каким-то странным листиком, который ночью выпал из кармана Чаво Саня, пришедшего в ужасно пьяном состоянии. Наконец, Пян Се не выдержала и прочитала то, что было написано на том листке. Воспитывавшаяся в детстве в католическом монастыре ордена Святого Тарантино, Пян Се вполне владела древней латынью, а потому ей не составило труда прочесть то, что некогда написал шевалье Мигелес де Пуаньи. Из прочитанного она ничего не поняла, но странная тревога поселилась в ее сердце. «Монг… Монг… Монг…» — непонятное имя зверя завладело рассудком Пян Се.
К вечеру пробудился Чио Чаво Саня и сменил Пян Се на посту. Ничего необычного не происходило. Как обычно, в полночь, мираж кавполка начал размываться и исчез, но как же был удивлен Чио Чаво Саня, когда ослик Гном, не желая растворяться, собственной персоной разгуливал по пихтовому лесу, отгоняя от себя надоедливый гнус куцым хвостом!
Товарися Чаво Саня поспешил спуститься с пихты наземь, захватив с собой маскировочную сеть, но от спешки сам запутался в нем и повис на пихте, барахтаясь в масксети, как пойманная в паутину муха с позолоченным брюхом. Пока он звал на помощь Пян Се, пока та его выпутывала — ослик Гном как в воду канул.
***
Василий Иванович очнулся от того, что кто-то волочил его за ногу по каменному полу полутемного подземного коридора, отчего голова его скакала по камням, доставляя неудобство и ощутимые страдания ему как голововладельцу. Через некоторое время Василий Иванович понял, что его волокут по кругу. Совершив сто одиннадцать кругов и запыхавшись, свинопас Петрило остановился, чтобы передохнуть.
— Ну, что? — с чувством собственного превосходства в голосе мерзко произнёс Петрило. — Выбирай: ты хочешь, чтобы тебя принесли в жертву или в жертву принесли?
— А какая разница? — с трудом произнес Василий Иванович, отхаркиваясь кровью.
— Да никакой! — загоготал Петрило, довольный своей дурацкой шуткой.
— Тогда хочу, чтобы меня, касатик, отпустили отсюда, — сказал, как можно ласковее, Василий Иванович. — И моих сослуживцев тоже. За это ты получить самый Большой Орден…
— Да, нет у меня к тебе веры — вы умеете раздавать только свинцовые пули. Да и не отпустят тебя, дурачина, а опустят! — еще громче загоготал Петрило, пнув лежачего Василия Ивановича носком кирзового сапога по ребрам, которые и без того нещадно болели.
— А помнишь, сука, — продолжал Петрило, — как ты мне два наряда вне очереди влепил за не подшитый воротник гимнастерки? А?.. Я тебе, сука, все припомню, гаду!..
В это время заработал сигнал звонка громкого боя, и замигала синяя лампа. Петрило Клизмук, который уже было замахнувшийся для следующего удара, казалось, передумал. Плюнув на лежащего на грязном полу Василия Ивановича, вконец принявшего вид изможденного Христа, свинопас процедил сквозь зубы:
— Считай, что тебе сегодня повезло — отче Хеорась наверх вызывает… А то я бы тебе показал…
Петрило затащил Василия Ивановича обратно в камеру, приковал его, посмотрел на дрыхнувшего в гробу Дулю и затем, тыча пальцем на Петьку, сказал:
— Следующим будешь! Я вас заставлю Петрило уважать!
С этими словами свинопас вышел из помещения и запер на ключ железную дверь. Василий Иванович остался лежать на холодном полу в темной комнате. Все тело нещадно болело, кружилась голова, ужасно хотелось есть и, конечно же, пить. Даже не есть и пить, а жрать и нажраться — сейчас Василий Иванович съел бы целиком жаренного коня и выпил бы две бочки водки! Как впрочем и Петька. Но…
***
Комиссар Рманов открыл глаза и, увидев перед собой слюнявую морду Гнома с шероховатым и любвеобильным языком, свалился с кровати, обеспечив себя большой шишкой на голове. Не обращая внимания на боль, Рманов перекрестился партбилетом, вытащив его из-под подушка, со словами, недостойными комиссара и идейного коммуниста:
— Чур, меня!.. Чур, меня!..
— Привет, — сказал Гном, слизав языком со лба комиссара выступивший у того пот.
Товарищ Рманов лишь только интенсивнее стал креститься:
— Чур, меня! Чур, меня! КПЕИСУСе!
— Ты что, веришь в бога? — с неподдельным интересом спросил Гном, обнюхивая Рманова широкими, мокрыми ноздрями.
— Конечно, нет! — ответил уверенно Рманов. — Я же коммунист!
— А зря… — неопределенно сказал Гном. — Бог — он везде, и бог есть все. Мы все есть часть бога.
— Что ты несёшь, осёл? — разозлился Рманов.
— Ещё неизвестно, кто из нас осёл, — с усмешкой парировал Гном.
— И это говорит мне осёл! — рассмеялся, приходя в своё обычное состояние бывалого наглеца и циника, комиссар Рманов. — Но что-то в этом есть. Итак, если ты сам ко мне пришёл, значит, что-то от меня хочешь?
— Совершенно верно, мне нужна твоя помощь! — ответил Гном и, помолчав, добавил: — А тебе — моя.
— И что же ты можешь предложить?
— Я знаю, где находятся Дуля, Василий Иванович и Петька.
— Можно ли верить какому-то ослу? — подумал Рманов.
— Если какому-то комиссару верят, почему бы не поверить ослу? — зазвучал голос Гнома в его голове…
***
Хеорась Гапондяев, исходясь злобой из-за того, что чекисты упустили чёртового осла, потягивал старый английский бренди из тыквы. Раздался стук в дверь: это пришли его сподручные — старший ефрейтор Петрило Клизмук и художник Бориска Оглоблин.
— Войдите! — коротко бросил Гапондяев.
Дверь отворилась и в залу вошел лишь один Петрило Клизмук. Оглоблина не было…
— А где этот убогий мазила? Черт бы его побрал! — раздраженно спросил Хеорась и грязно выругался.
— А хрен его знает… — беспечно отозвался Клизмук. — Видеть сбежал.
— Сбежал? — нахмурился Гаподяев. — Да куда ему бежать? Наверное, в своём бункере. Сходи и притащи его сюда. Ритуал необходимо проводить втроём.
— Какой еще ритуал? — недоуменно спросил ефрейтор.
— Блин! Ну, ты тупой! — отозвался Хеорась. — Завтра в полночь мы принесем в жертву трех бойцов кавполка — Василия Ивановича, бойца Петьку и подпрапорщика Дулю. Этим жертвенным ритуалом мы вызовем страшного демонического ослозверя, который проберется в преисподнюю и привезет на себе оттуда нашего Вождя товарища Ленина, и мы вместе с ним утопим мир в крови коммунизма и захватим власть во всем мире и разрушим его до основания! Никто не сможет противостоять мне и моему Вождю! Все в мире падут к ногам нашим!
— Ээээ… — простодушно протянул Клизмук. — А я вот вчерась был на станции, так от бабок на базаре слух подхватил…
— Слух не триппер — не страшно и подхватить… — равнодушно сказал увлеченный своими тёмными делишками Хеорась.
— Но бабки говорят, — продолжал Петрило, — что из адского мира придет зверь страшный, подобный дьяволу. Но этого зверя поборет и изгонит в геенну огненную добрый зверь, имя которому Монг, как говорит древнее пророчество какого-то французского колдуна. А еще говорят, что этим Монгом является ослик Гном из кавполка, но ослика замучили вусмерть в подвалах НКВД. Так вот — ослик воскреснет и победит зверя.
С этими словами Клизмук рьяно перекрестился троеперстным пальцесложением.
— Кретинос! — слабо выразился Гапондяев. — Сколько можно учить дурака, что надо креститься пятиконечной звездой, даже если ты беспартийный и не комсомолец! Идиот!.. И бабки твои идиотки!.. Никто не может победить красного дьявола! Тем более, какой-то осел, у которого интеллекта не больше, чем у тебя! Дай нашим пленникам пожрать чего, чтобы до завтрашнего ритуала не околели!.. Дебил, мля… Ступай прочь, и без Оглобли не приходи.
Петрило Клизмук вышел из зала, затворив за собой дверь, и пошел в подвал замка готовить баланду пленникам. Хеорась Гапондяев же бросил бокал с недопитым бренди в пустой камин и плюхнулся в кресло.
— Блин!.. — размышлял Хеорась. — Черт!.. Бабки эти!.. Откуда, блин, всплыло пророчество этого Пуаньи, черт бы его побрал! Вроде я все книги Пуаньи в мире уничтожил… Или не все?.. Блин… Ну, да хрен с ним!.. Какой, нафиг, может быть Монг из тупого осла? Нет… Бред все это… И куда, сука, Оглобля подевалась, а?..
Успокоенный сами собой, Хеорась Гапондяев налил себе новый стакан бренди и погрузился в изучение астрологических схем и старинных сатанинских заклятий.
***
Было уже далеко за полночь, но Рманов продолжал допрос Гнома.
— И что же за переговоры ты вёл с Хеорасем?
— Я хотел выяснить, почему он заинтересовался моей скромной, ослиной персоной. Я постоянно чувствовал за собой слежку.