комвоенмордел Троцкий, чувствуя, как предательски намокло его галифе, в ужасе шарахнулся от окна, когда мозги А Ли вперемешку с кровью и костями черепа забрызгали окно, у которого он стоял.
Гранитный Эдмунд безэмоционально осмотрел поле побоища и сделал почтительный жест в сторону одного из бронированных автобусов. Через минуту из броневика, поигрывая новеньким ледорубом вышел трижды комиссар товарищ Ёберия и отправился прямехонько в штабной вагон к Троцкому, который с ужасом взирал на приближавшегося наркома НКВД.
— Ну, здравствуй, Лёва, — по-доброму сказал Ёберия, зайдя в вагон. — Что ж это ты, а? Я к тебе, Лёвушка, со всем своим открытым сердцем, а ты ко мне задом.?
— Да ты что, Ёберия, ты мой дорогой! — отозвался Троцкий. — Ты же знаешь, что ты для меня — как брат родной!
— Врешь… — равнодушно сказал трижды комиссар.
— Вру… — обреченно подтвердил Троцкий.
— А знаешь, Лёва, — продолжал Ёберия, — я сегодня всю ночь молился живому богу революции товарищу Кобе. И знаешь, что он мне на счет тебя посоветовал? Нет?.. Сказать?.. Он мне так сказал: да херани-ка, Павло, ты этого марамойца ледорубом по башке — и все дела!
Ёберия, поигрывая ледорубом, смотрел пристально в глаза Троцкого. Они были не в силах оторвать взгляд друг от друга, как кролик не может оторвать свой взгляд от удава, который давит другого кролика. Поэтому и не удивительно, что ни Ёберия, ни Троцкий не заметили, как в потолке вагона приоткрылся люк, в который влетела шашка с удушаемым газом. Уже через три секунды Ёберия и наркомвоенмордел лежали распростёртыми на полу штабного вагона. Еще через несколько секунд через люк в вагон спустился человек, чье лицо было скрыто под маской портативного противогаза.
Спрыгнув на пол, человек первым делом поднял оброненный товарищем Ёберией ледоруб и с силой вонзил его в череп товарища Троцкого. Вторым делом человек в противогазе вытащил из вагонного камина увесистую кочергу, рукоять которой была отлита в виде головы лошади. Вошедший размахнулся и проломил череп лежащему в беспамятстве наркому Ёберии лошадиной головой. Сделав свое черное дело, человек в маске вытащил из буфета бутылку сямериканского бурбона и, опустошив ее из горла, аккуратно поставил на место. После этого незнакомец в маске подпрыгнул, схватился руками за край люка и через секунду его уже не было в вагоне.
Никаких следов профессиональный убийца после себя, разумеется, не оставил, лишь слабый, едва различимый только самыми чуткими спектрометрами, запах масляных красок, используемых художниками–арьергардистами, витал в воздухе вагона.
На следующее утро Кобе доложили, что неизвестным убийцей, присланным, по всей видимости, странами Сантанты, были убиты нарком НКВД Ёберия и наркомвоенмордел Троцкий. Объявив в стране трехдневный траур, Коба приказал найти убийцу и сослать его в урановые рудники на Сахаляску. По окончании траура, решением Политбюро, состоялись похороны Ёберия, чей прах был захоронен в стену Новодонского монастыря. Тело же наркома Троцкого было утеряно и по ошибке отправлено авиапочтой в Смексику, где и захоронено во дворе какого-то дома в Койокане.
***
Уже через двадцать минут после побега, перепачканные антикварным навозом, наши герои вылезли из лаза канализации на лесную полянку, где их ждали скорейские следопыты товарися Чаво Саня и товарисика Пян Се. Рядом паслись, ведя оживленную беседу, полковой ослик Гном и кобыла Королева Анастасия. Наспех умывшись из ручья, герои нашего повествования, уж, было собрались отправиться в путь, как вдруг с криками «Порублю, суки!» на поляну вылетел маршал кавалерии З. А. Бубённый. Босой, в одних кальсонах и майке, с развивающимися по ветру усами и растрёпанной прической, маршал лихо крутил двумя шашкам, готовый вступить в бой с несметными полчищами врагов.
— Но-но, друже… — успокоил боевого товарища Командарм. — Все позади, все целы… Но пора, однако, выбираться отсюда подобру-поздорову…
Маршал Бубённый, лихо всунул шашки в ножны и стал озираться по сторонам, ища кого-то. Вдруг маршал увидел Петьку и, распахнув объятия, кинулся к нему, отчего Петька слегка струхнул и было собрался дать деру от этого сбрендившего маршала. Однако, маршал просто обнял Петьку…
— Сынок!.. Кровинушка моя! — приговаривал маршал, лобызая бойца Петьку.
Остальные с удивлением смотрели на происходящее. Первым пришел в себя Командарм:
— А я давно подозревал… Как ни приеду в кавполк, как ни увижу Петьку, так и думаю — ну, кого же он мне напоминает?.. Морда-то знакома, будто из одной лоханки хлебали. А оно воно как… Да…
— Не понять тебе, Андрюша, отцовских чувств… — сказал маршал Бубённый Командарму, отрываясь от сына. — Просто ты не женат и не имеешь детей…
— Ну, почему же, друже?.. — возразил Бубённому маршал Сечка. — У меня двое детишек — мальчик и девочка. Помнишь лет много тому назад я был в Северной Скорее военным советником у Се Дук Сена? Так вот… Тогда-то у одной пламенной скорейской революционерки и просто красавицы Ы Пат от меня родились двойняшки. Ы Пат и была моей женой… Военно-полевой женой… Эх, жаль, что потом мою любимую Ы Пат сяпонские интервенты расстреляли… Она, как сейчас помню, тогда отправилась вплавь через Амноган к сяпонцам в тыл — на разведку. Разделась она, значит, представ передо мной полностью обнаженной, как Афродита, связала одежку в узелок и поплыла. А узелок тот волной у нее из рук и выбило… Вот и попала она в плен к сяпонцам в чем мать родила… Поймали, значит, ее сяпонцы и, как была она голой, так голой и привели бедную мою Ы Пат на допрос. «Где секретные документы?» — спрашивают сяпонцы у Ы Пат. Она и ответила им, типа, где-где… Ну, ты сам знаешь — где… Сяпонцы проверили — и точно там! Ну, а дальше ты и сам понял, что было… А потом сяпонцы ее расстреляли… Так нам доложил скорейский резидент «Микадо», засланный в Сяпонию.
— А дети?.. — удивился маршал Бубённый. — Их тоже сяпонцы поймали?
— Да, нет, слава богу! — радостно отозвался Сечка. — Живы они! И сынок мой Ы Пун жив! И доченька Ы Пёх жива! Да вот же она! — Командарм показал в сторону сидевших на еловом бревне скорейских следопытов.
Взоры всех присутствующих устремились на красавицу Пян Се, однако, Командарм подбежал к товарися Чаво Саня, которого на глазах изумленных сослуживцев поднял на руки, обнял и поцеловал.
— Ээээ… Он — твоя дочка?! — спросил ошарашенный маршал кавалерии.
— Не он, а она! — обиженно ответил Командарм. — Прошу любить и жаловать — моя любимая дочурка Ы Пёх! Под прикрытием она работает…
— А сын?.. Сын-то твой где? — не унимался З. А. Бубённый.
— Вот он! — Командарм похлопал по спине Пян Се, опустившую от смущения глаза в землю и теребившую кружевной платочек одной рукой, другой же застегивая вторую пуговку на груди, словно стыдливо пряталась от чужих взоров. — Вот мой сын!.. Вот мой отважный и непобедимый Ы Пун! Под прикрытием он работает…
— Блин… Вот ведь… — забормотал подпрапорщик Дуля. — А ведь я ее… его… блин… чуть не того… блин… Вот засада!..
— Ах, ты сука!.. — подскочил к Дуле Командарм, сжимая в руке наган. — Если ты, контра гомосексуалистическая, еще раз вздумаешь залезть к моему сыну под юбку, то я тебя самолично пристрелю, как пса бешеного!
— Ну… блин… — сконфуженно оправдывался Дуля. — Я же ведь не знал, что она — это он, а не она… Если бы я знал, что она — это не она, а он, то я бы — ни-ни!.. А то я ведь вижу — она, откуда же мне знать, что это он, а не она…
— Ах, сейчас бы кофейку… — мечтательно сказала Анка и требовательно посмотрела на Гнома, но ослик только виновато улыбнулся и пожал плечами. Командарм Сечка, который стоически перенес непереносимые миазмы канализационной шахты, услышав это невинное Анкино желание, внезапно подорвался с места и ломанулся в кусты, обильно блюя на ходу.
Но в это же мгновенье внезапно в лесу раздался треск ломаемых сучьев, и на поляну, сбив с ног блюющего Маршала, который в падении умудрился облевать почти всех своих к тому же издермённых товарищей, выбежал гололобый абрек с обрезом винтовки в одной руке и кавказским кинжалом в другой. Не спуская собравшихся с мушки своего обреза, абрек кинулся к Анке. Петька, подумав, что абрек хочет Анку умыкнуть, преградил путь джигиту, но тот, будучи весьма умелым борцом, смёл Петьку, как пёрышко воробушка. Подбежав к Анке, абрек обнял ее и закричал:
— Патя!.. Сестра моя!
— Ахмед-Махмед!.. — радостно закричала в ответ Анка.
Потрясенный увиденным, маршал кавалерии Бубённый беззвучно двигал челюстями — видно, хотел еще что-то сказать, но не находил от изумления слов. Однако, старший сержант Артемий Чорний показал на часы и негромко сказал:
— Пора!..
***
Примерно в это же время сгерманский линкор «Трипперц», проходя на траверзе мыса Канаверел, налетел на подводную мину, установленную сгерманской же субмариной еще в предыдущую по счету мировую войну. Взрыв был такой силы, что вызвал гигантскую волну-цунами, которая пять раз обошла вокруг света, начисто смыв легендарную Сятлантиду и её столицу Смехаян-Шахар. Однако, это происшествие никакого отношения к нашему повествованию не имеет, и мы не будем больше упоминать о нем…
ГЛАВА 11
«Тот, кто тронулся умом, не знает остановок»
Се Дук Сен.
Хеорась Гапондяев глянул на часы, а затем в окно — до полуночи оставалось несколько минут, а за окном царило полнолуние. Хеорась был облачен в свою красную ритуальную рясу с декольте до пояса, а на его жирной шее на златой цепи висела златая звезда. Пленников Петрило Клизмук уже притащил из подвала и накрепко привязал к ритуальным столам, сложенным из могильных плит. Они показались Клизмуку мертвецки пьяными, но, боясь наказания со стороны отца Гапондяева, который вряд ли унюхал бы их, по причине своей поддатости, Петрило благоразумно умолчал об этом факте, сказав Хеорасю, что пленники просто спят.
До полуночи осталось пять секунд. Хеорась взял ритуальный серп. Петрило и Оглоблин 2 последовали его примеру — им следовало оскопить, а потом одновременно перерезать горло жертвам. Хеорась подошёл к Василию Ивановичу. Осталось четыре секунды… Три… Две… Одна… Пора!.. Хеорась замахнулся серпом, однако, в этот момент Василий Иванович растворился в воздухе! Хеорась оглянулся — прямо на его глазах сгинул и Оглоблин 2… вслед за ним исчезли также Петька и Дуля…