«CATTUS NIHIL CUM — TESTICULORUM LICKS EST»
— Очнулся? — прозвучал справа до боли знакомый голос. — С прибытием — третьим будешь!
Петька оглянулся — справа от него, также прикованный ржавой цепью за ногу к стене, сидел сам комдив Василий Иванович, одетый в одни только пожмаканные кальсоны и майку с полувымороченной надписью — «Нет в жизни щастья!», и смотрел на него, как стервятник-падальщик и любитель свежей печени. Слева от Петьки стоял старый, полусгнивший гроб, в котором, кряхтя, ворочался связанный по рукам и ногам подпрапорщик Дуля с чьей-то портянкой вместо кляпа во рту.
— Где мы? — удивленно спросил Петька. — Что вообще происходит?!
— Где, где… — огрызнулся Василий Иванович. — Явно не в теплой рифме!.. В плену мы… У этого засранца и сатаниста Хеорася Гапондяева… Похоже, он нас в жертву принести задумал… Ирод!.. Контра!..
И Василий Иванович вновь зашелся своими весьма затейливыми и многоэтажными экспрессивными идиомами, столь знаменитыми в кавполку, но абсолютно неизвестными словарю Гдаля.
Угрожающе скрипнула входная железная дверь, и в подвал вошёл совершенно чёрный человек в чёрном одеянии с огромным топором наперевес, которым обычно пользуются профессиональные мясники. Он посмотрел на несчастных приумолкнувших пленников и сладкоречиво изрёк:
— Ленин воскресе!
— Ах, ты ж паскуда! — закричал Петька, признав по голосу в черном человеке сослуживца по кавполку старшего ефрейтора Петрило Клизмука, лицо и руки которого были измазаны наичернейшей сажей разведенной на жиру.
— Несознательный ты человек, — ответил преспокойно Клизмук и поставил в угол свой топор, — не верующий ни в Ленина, ни в коммунизм.
— Это кто здесь не верящий? — вскипел Петька.
— Вот вы и есть неверующие! — не унимался Петрило.
— Да я за Ленина и коммунизм готов, не задумываясь, отдать жизнь!
— Я тебя за язык не тянул, — оскалился старший ефрейтор.
— Кто это? — встрял в перепалку Василий Иванович.
— Это ж старший ефрейтор Петрило Клизмук, Василий Иванович, свинарь из хозвзода! Не признали, что ль?..
— И что хочет этот Петрило? — спросил сурово Василий Иванович.
— Изнасиловать он нас хочет! — почуяв неладное, принял участие в не светской беседе подпрапорщик Дуля, который к тому времени разжевал и раскусил портянку, выплюнув одну половину оной и проглотив другую.
— Да!? — сильно удивился Василий Иванович и, подумав, добавил: — Вот он!..
— Кто он? — спросил Петька.
— Вот он, — продолжил свою мыслю Василий Иванович, — звериный оскал гомосоциалистической контрреволюции!
— Хорош зудеть, ироды! — вдруг раздался новый голос. В подвальную камеру вошел полковой художник-арьергардист Борис Оглоблин. — Ну, соколики, кто из вас готов добровольно отдать жизнь за революцию и бога революции, прогрессивного человечества и всей необъятной Вселенной?
Оглоблин с усмешкой посмотрел на пленников, покачивая в руке сантехническим вантузом, от которого весьма дурно пахло.
— Иди ты в анус макаки, — отозвался подпрапорщик Дуля.
— Вот и нарисовался первый оппортунист, — со скрипом засмеялся Оглоблин и с размаха опустил вантуз на дулино лицо.
Василий Иванович хотел еще что-то сказать — что-то типа военной поговорки, что лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора — но, получив обухом топора по голове, обмяк и свалился в беспамятстве на холодный, каменный и покрытый мерзкой слизью пол.
***
Рано утром комиссар Рманов получил пиктограмму из Генштаба, из которой явствовало, что в часть едет белорусский партизан товарищ Геннасе Даков, оставивший весьма прибыльное дело по олимпийской подготовке выездковых лошадей в непризнанной Лигой Наций Советской Республике Ратомака. В годы Гражданской войны Геннасе Даков был отважным командиром красного партизанского отряда и вместе с войсками Василия Ивановича воевал против войск генерала от инфантерии Коли Чакова, против отрядов генерала Йудовича и орд атамана Вздутого, против свободной армии батьки Сохно, против банды Хеорася Гапондяева и иных кровожадных врагов молодой Советской Республики. Потому и поспешил Геннасе Даков на помощь, едва услышав о пропаже своего лепшего кореша. Комиссар встретил гостя, как и положено — самогоном и закуской. Но Геннасе, не будучи большим любителем застолий, так горел желанием приступить немедленно к поискам своего друга, что Рманов поручил ему и сержанту Чорниму найти в округе старое здание, которое могло бы быть логовом провокатора Хеорася Гапондяева.
***
Агент Киминтерна 021 (позывной Косое Очко) товарися Чио Чаво Саня слез с пихты, на которой он оборудовал тайный наблюдательный пункт, и исчез в темноте. Через некоторое время он появился перед дверью вагончика Анки и постучал в дверь условным сигналом. Дверь неслышно отворилась, и Чаво Саня исчез за ней.
— Здравствуйте, товарися Чаво Саня! — раздался в темноте приглушенный голос комиссара Ф. У. Рманова, и над столом, застеленным военной топографической картой, вспыхнула тусклая керосиновая лампа, едва освещая лица присутствовавших в анкином вагончике людей.
В этот столь поздний час в вагончике собрался Оперативный Штаб по разработке плана поиска и спасения Василия Ивановича. Кроме комиссара товарища Рманова, в Штаб входили, лично преданные не только ленинской партии и делу революции товарищи, но и преданные самому Василию Ивановичу товарищи: хозяйка вагончика боец Анка, сержант Вовка Шигорецский, командир кавалерийского отделения старший сержант Артемий Чорний и партизан Геннасе Даков.
В деле поиска и спасения своих однополчан нашим заговорщикам рассчитывать на ВЧК или НКВД не приходилось — трижды комиссар государственной безопасности товарищ Ёберия скорее сам расстрелял бы Василия Ивановича и остальных, нежели просто спас их от маньяка. Поэтому и было решено привлечь к операции опытного следопыта и охотника из Маньчжурской тайги — северо-скорейского партизана и агента Киминтерна 021-Косое Очко товарища Чаво Саню.
Товарися Чаво Саня! Доложите, пожалуйста, Штабу обстановку! — скомандовал Ф.У.Рманов.
Чио Чаво Саня откуда-то выудил красненькую табакерку, достал щепоть коричневого порошка, нюхнул и склонился над картой, водя по ней красным остро отточенным карандашом, а затем начал лопотать что-то на своем скорейском языке, который все присутствующие почему-то понимали без переводчика. Наверно, сказывалась вся важность происходящих событий.
Из рассказа товарися Чио Чаво Саня следовало, что он шёл по следу Хеорася Гапондяева, аж, с самой Североскорейско-Манчжурской границы. И что он — Чаво Саня — наконец, сел ему на пятки. Что он совсем недавно вышел на некоего пана Ефгена, и описание, данное паном Ефгеном, вполне соответствуют облику и почерку провокатора Хеорася Гапондяева.
— Нэт сомнэньня, — подытожил на приличном, хотя и ломанном русском языке Чаво Саня, — что Дула и Петручка находатся вместэ с Васил Иваныч. Место их нахождэньня пока нэ ясно. Но надо искать какой-ныбуд старий зданя. Это почерк Хаораса. Ест ешо одина шанса. Мине говориты, что осел Гном имеет с Дула телепитычески связ. Но Гном находится ув ВЧК. Нэ думаю, что его силно охраняй. Они на ном чтот возит. Можно поброброват достат Гном.
***
З. А. Бубённый открыл глаза и, увидев склонившееся над ним увядшее, одутловатое от бессонницы и пьянки, лицо бабы Дуни, ещё хранящее следы былой красоты, удивленно спросил:
— А где я нахожусь?
— У себя дома, — ответила без всякого лукавства баба Дуня.
— А кто ты? — удивленно спросил Бубённый.
— Совсем мозги пропил, штоле?.. — удивилась Дуня. — Я, мой рыцарь веселого образа, Дульсинея Тамбовская — твоя любимая жена.
З. А. Бубённый тужился, но ничего не мог вспомнить и лишь растерянно оглядывал помещение с вездесущими рюшечками-игрушечками, накомодными слониками да репродукцией картины «Три медведя во ржи» живописца Шишкинбешкина, которые очень хорошо гармонировали с его жинкой.
— И я… эээ… здесь живу? — оглядевшись, спросил с сомнением З.А.
— Ага… Живешь… А ещё живёшь со мной, и еще у нас есть сыночек! — успокоила Дульсинея Бубённого. — Посмотри вон — на стене портрет евойный висит…
С висящей на стене фотографии, увеличенной и раскрашенной в райцентровском фотоателье, смотрел бравый красноармеец в лихо сдвинутой на бок бубённовке с синей кавалерийской звездой, чей внешний вид показался Бубённому странно знакомым, однако, откуда ему знаком сей бравый воин — Бубённый, как он ни силился, вспомнить не мог.
— Эээээ… Это наш сын? — спросил с тревогой в голосе З. А. Бубённый.
— Сукин ты сын!.. Ты, что всё позабыл, ирод ты окаянный? — чуть не плача, вскричала Дульсинея Тамбовская. — Это же наш сыночек Петька!.. В Красной армии он сейчас…
— В красной? — удивленно спросил Бубённый.
— Ну, не в Голубой же? — игриво засмеялась Тамбовская.
***
Младший штабс-капитан ВЧК Макар Лопатин вывел арестованного ослика Гнома из ворот местной тюрьмы и направился, держа скотину на длинном поводу, в ближайшие поля да перелески, где ослику следовало справить естественные нужды и пощипать травку. Жарко светило солнце, и пот градом лил из-под фуражки, застилая глаза Макару. Соленый пот щипал глаза, отчего Макару Лопатину казалось, что ослик Гном подмигивает ему глазом и посматривает на него весьма странным взглядом. Макар остановился возле лесополосы, привязал ослика к дереву, а сам расположился в тенёчке. Но вскоре прохлада, пение птичек и стрекот кузнечиков разморили его утружденное солнцем тело, и он уснул. Как только Макар уснул, ослик Гном стал грызть поводок, которым был привязан к дереву. Ровно через пять минут он уже был свободен.
Младшему штабс-капитану ВЧК Макару Лопатину снился странный сон — будто трижды комиссар государственной безопасности товарищ Ёберия приказал расстрелять его — Макара Лопатина. Вот прямо ни за что и ни про что, а просто взять — и расстрелять к чертям собачьим! Почему черти собачьи — Макар также не знал, но считал, что это неспроста, что это было завещано далеким предками… Что — это, Макар, опять-таки, не знал. Макар многого не знал в своей жизни и не отличался образованием. Три класса церковно-приходской школы — вот и все его образование, что, впрочем, было весьма неудивительным для кадрового состава ВЧК тех лет. Макар Лопатин спал и не видел того, как тихонько крадучись, осторожно ступая на цыпочках, сняв свои подковы, куда-то исчез его подопечный арестованный ослик Гном. В это время над головой Макара раздался сухой треск — то вспорхнула в небо ворона, от чего хрустнула старая ветка. Спросонья Макару даже показалось, что прозвучал выстрел, и младший штабс-капитан моментально вскочил на ноги, еще не успев до конца проснуться.