Азаркина ходила по комнате, без нужды перекладывая с места на место какие-то вещи.
— Мама, сходите за детьми, если я задержусь.
— Он что натворил? — спросила старуха, когда Азаркина ушла одеваться.
— Ничего страшного, — торопливо проговорил Сокольников, — просто нужно кое-что выяснить.
Старуха кивнула.
— В прошлый раз то же самое говорили. Пропади он пропадом!
На том месте, где стоял Сокольников, пол поскрипывал при малейшем движении. Чтобы избавиться от этого навязчивого звука, Сокольников сделал несколько шагов к старому платяному шкафу. Все вещи здесь были старые, но совсем не такие, какие продают в антикварных магазинах любителям старины. Такие вещи держат дома, когда на новые нет денег.
— Вы — его теща? — осторожно спросил Сокольников, чтобы разорвать напряженную тишину.
— Мать я ему, — горько сказала старуха. — Что, не похожа?
— Я не знаю, — смешался Сокольников.
— Всех замучил. Столько лет… Одно и то же, одно и то же. Ее, — она кивнула на дверь, за которой скрылась Азаркина, — детей, меня. Всех. Мне жизнь испортил. И им теперь портит.
— Что, сильно пьет?
— А вы не знаете? — насмешливо сказала старуха. — Алкаш он. Вам зачем Надежда понадобилась? Двое детей на ней. Сама больная. Молодая, а больная. И без того мается…
— Уточнить надо… кое-что, — с трудом пробормотал Сокольников, осознав, какую беду принес в этот дом. — Вы не беспокойтесь.
«Хорошенькое дело… — повторил он про себя. — Не беспокойтесь».
Старуха посмотрела на него пристально, словно почувствовала, что за речами пришельца кроется совсем иное, и взгляд этот окончательно поверг Сокольникова в смятение. К счастью, в этот момент вернулась Надежда. Она переоделась в темное платье, сидевшее на ней неловко, словно чужое. Ясно было, что Азаркина уже давно махнула на себя рукой.
— Вы ее там долго не держите, — потребовала старуха. — Нечего ее там держать. Дети дома.
Молча сошли вниз и молча поехали в управление. Сокольников был рад, что Надежда не задает вопросов, на которые он не знал ответа. А ей, кажется, было все равно.
У Азаркина с Трошиным, как видно, все это время продолжалась оживленная беседа. Азаркин расположился в кабинете совсем как свой — развалившись на стуле, с потухшей папиросой во рту. Задержанные так не сидят. Надежда сразу почувствовала несоответствие, и тень недоумения появилась на ее маловыразительном лице. Азаркин же, завидев супругу, поднялся навстречу с довольным и злорадным видом.
— Здрасьте, — с издевкой в голосе сказал он и не спеша двинулся мимо нее в коридор.
— Я пока там посижу, да, Георгий? — объявил он свое самостоятельное решение.
Надежда непонимающе поглядела ему вслед, потом перевела взгляд на Сокольникова, и ему тоже захотелось немедленно выйти.
— Садитесь, — приказал Трошин, делаясь недоступным и жестким.
Надежда послушно села, где показали, положив на плотно сдвинутые колени свою потертую сумочку.
— Азаркина Надежда Григорьевна?
Она молча кивнула.
— Я вам сейчас задам несколько вопросов, — напористо и громко говорил Трошин. — Но хочу вас предупредить сразу: от того, как вы на них ответите, зависит очень многое. Для вас. Важно не сделать ошибки. Неискренность может очень дорого обойтись. Вам ясно?
Надежда снова кивнула. Недоумение так и не сходило с ее лица. Недоумение, к которому постепенно начала примешиваться тревога.
— Вы прошлым летом получили наследство, так?
— Так, — тихонько сказала Надежда.
— Что за наследство? Какое?
Надежда нервно затеребила ремешок сумки.
— Вещи всякие… Сережек три пары, кулончик, цепочки там…
— Что еще?
— Две картины, статуэтка… Это моя тетка мне завещала, — словно опомнившись, она возвысила голос. — Моя родная тетка!
— Мне это известно, — прервал ее Трошин. — Так что там еще было?
— Посуда, серебро…
— И золото?
— Да… и золото тоже.
— Какое золото?
— Ну… монеты.
— Сколько?
— Семнадцать… да, семнадцать монет.
— Очень хорошо! — Трошин поднял руку, как бы призывая к особому вниманию. — Значит, семнадцать штук золотых монет царской чеканки. Червонцы.
— Да, — подтвердила Надежда, — по десять рублей.
— Где они сейчас?
Надежда опустила голову и долго молчала.
— Дома, — сказала она, не поднимая глаз.
— Все семнадцать? Вы меня слышите? Я повторяю вопрос: сколько монет у вас осталось?
— Теперь мне все понятно, — Надежда горько усмехнулась. — Вот, значит, что. А я думала, Николай опять… Продала я их. Девять штук продала. А что, нельзя? Не краденое.
— Ну, ладно, — тон у Трошина сделался удовлетворенным и мирным. — Сейчас мы все запишем, а потом посмотрим, что у вас получилось. Правду ли вы нам сказали.
— Зачем же вы их продали? — неожиданно спросил Сокольников и осекся под мгновенным яростным взглядом Трошина.
— А что мне было делать? — печально удивилась Надежда. — Есть что-то надо, детей кормить. Николай из тюрьмы вернулся и в первый же день все деньги из дома забрал. Как раз после получки…
Лицо ее скривилось, губы затряслись. Она торопливо раскрыла сумку и достала платок.
— Я на руки сто рублей получаю, да еще свекровь пенсию шестьдесят… У старшего школьной формы нет. А этот вернулся и в первый же день все деньги до копейки…
Она судорожно всхлипнула и прижала платок к подбородку.
Сочувственно кивая головой, Трошин быстро заполнял бланк объяснения.
— А кому монеты-то продали? — как бы мимоходом поинтересовался он.
— Пять штук этому… со станции техобслуживания. А еще четыре Ольга купила.
— Кто это — Ольга?
— Из магазина, — Надежда сделала неопределенный жест рукой. — Николай их обоих знает. Чего ж вы у него до конца все не выспросили?
— Спросим еще, — скороговоркой произнес Трошин, — порядок просто у нас такой. Порядок… А этого со станции техобслуживания как зовут?
— Константин… или Эдуард. Инженер он там. Да я же его совсем не знаю!
Сокольникова сейчас очень удивляло то, что Надежда совсем не высказывает озлобленности против Азаркина. Словно сделался он для нее некоей данностью, неизбежной и неотвратимой бедой, с которой она смирилась настолько, что даже забыла о ее существовании.
— Ну и ладно, — ласково сказал Трошин. — Прочтите и распишитесь. Здесь и здесь. Теперь посидите, пожалуйста, в коридоре. Нет, постойте! Олег Алексеевич, проводите Азаркина на другой этаж. А потом возвращайтесь сюда.
Трошин не хотел, чтобы супруги Азаркины оказались вместе.
Происходящее невероятно тяготило Сокольникова, ему хотелось сказать Надежде что-нибудь ободряющее, хотелось, чтобы все это вообще прекратилось, но в следующий момент он уже почитал свои желания несерьезными и недостойными взрослого человека и офицера, выполняющего служебный долг.
Азаркина же он сейчас почти ненавидел и, когда тот этажом выше попытался фамильярно о чем-то спросить, резко оборвал, приказав сидеть тихо.
— Понимаю, — нахально отозвался Азаркин и подмигнул. Он все понял по-своему и решил, что Сокольников попросту завидует Трошину в его умении ладить с людьми.
Сокольников вновь подошел к своему кабинету. Надежда его будто не заметила, сидела неподвижно, уставясь в стенку ничего не выражающим взглядом.
— Ты что, с ума сошел? — напустился на Сокольникова Трошин, едва он закрыл дверь. — Захотел все дело развалить? Может, ты ей еще консультации будешь давать, как себя на следствии вести?
— Она же совершенно не понимала, что этого делать нельзя, — раздраженно возразил Сокольников. — Откуда ей знать, что продажа золота с рук — это преступление. Она и сейчас этого не понимает.
— «Незнание закона не освобождает от ответственности…» — процитировал Трошин. — Тебе это на курсах должны были объяснить. Слушай, ты вообще чем занимался? Тебя тактике оперативного мастерства учили? Наше дело разобраться. Следователь задокументирует. А решать будет суд. Ты же обязан сделать свое дело быстро и как можно лучше. — Он ухмыльнулся. — Быстро я ее раскрутил?
И поскольку Сокольников молчал, Трошин закончил в более спокойном, назидательном тоне:
— Этому, друг любезный, тоже надо учиться. Нужно уметь ориентироваться.
Такие науки Сокольникову совсем не нравились, но говорить об этом он не стал и только спросил:
— Дальше чем будем заниматься?
— Все по порядку, — заверил Трошин. — Сейчас следователь возбудит дело, он нам уже выделен, я позаботился, пока ты за Азаркиной ездил. Ты его, кстати, знаешь. Это Гайдаленок. Нужно искать монеты. Ты вот Азаркину жалеешь, и чисто по-человечески я тебя понимаю. Но подумай: кто у нее покупал золото? Тоже несчастные люди? Тоже будем жалеть? Вот когда мы их прижмем, ты на них полюбуешься. Понимаешь, о чем говорю?
В чем-то Трошин был прав. Но правота эта так тесно перемежалась с тем, что Сокольникову было чуждо и неприятно, что отделить, вычленить одно из другого, казалось, не было никакой возможности. Это и удручало Сокольникова более всего.
Трошин аккуратно вшил объяснение Надежды в новенькую картонную обложку и поднялся.
— Я займусь чем надо, а Азаркину приглашу сюда. Нехорошо, что она без присмотра у нас. Мало ли что! Ты с ней посиди. Лучше пока ни о чем не разговаривай. На отвлеченные темы — можно. Но готовься к тому, что домой мы с тобой сегодня не скоро попадем…
Тяжело было Сокольникову сидеть наедине с Надеждой. Он все старался отделаться от неподходящих мыслей, твердил себе, что поступает так, как предписывает закон, и по-другому поступить не вправе, но сомнения точили, как зубная боль, и, пожалуй, впервые Сокольникову захотелось снова оказаться в своем КБ перед кульманом.
Надежда сидела молча и только изредка поглядывала на часики и робко — на Сокольникова. Он чувствовал этот взгляд, напрягался и начинал ожесточенно шелестеть бумагами.
Всего раз она сказала негромко:
— Мама Сашеньку уже из садика привела…