Однако долго читать не пришлось. В пустом и тихом коридоре внезапно раздались шаги, и вошел Демченко.
— Значит, дежуришь, — сказал он явно для завязки разговора. — Что читаешь?
Сокольников показал. Демченко с одобрением покивал головой и вдруг спросил:
— Ну как там дела с твоей Азаркиной?
— Никак, — пожал Сокольников плечами. — Дело на доследовании.
— Да-а, — подтвердил Демченко. — А знаешь, как оно дальше пошло?
— Мне не докладывают, — сказал Сокольников.
— В общем, ее муж — ну, алкоголик который, опять на директрису из рыбного дал показания.
— Вот как! — оживился Сокольников.
— Так.
В разговоре образовалась пауза. Сокольников ждал продолжения, а Демченко дальнейших расспросов. Нарушил ее все же Сокольников.
— В общем-то я чувствовал, — сказал он осторожно. — С судом такие штуки не проходят. Теперь она точно загремит.
— То, что дело на доследовании, ни о чем не говорит. Любой судья так бы поступил. Дело-то все гнилыми нитками шито.
— Этот твой алкоголик должен сидеть в первую голову. Вот ведь накрутил! Договориться с ним хотели. Чтоб и нашим, и вашим.
Демченко замолчал и некоторое время только качал головой.
— Ну и что же будет дальше? — спросил Сокольников.
— А ничего. Показания алкоголика — это мура, семечки. Никто твою Ольгу не тронет. Если надо — судье подскажут, что к чему.
— Не понимаю, зачем вы все это мне рассказываете, — сдержанно сказал Сокольников.
— Да так просто. — Демченко посмотрел на часы и вдруг заторопился: — Для образования. Будь здоров!
Он вышел в коридор, но тут же вернулся, словно вспомнив нечто важное. Дверь при этом он плотно прикрыл да еще придержал ручку для надежности.
— Вот что я тебе хотел сказать. У меня есть сведения, что Ольга сегодня будет распродавать кое-какой дефицит. Сам понимаешь, с наваром. Но не через магазин. И не сама. Через лоток на улице. Ну а товар хороший. Разойдется вмиг, сколько ни запроси. Понял?
Сокольников кивнул.
— И вот одна девчонка — из новеньких там — тоже будет торговать с лотка. Девчонка еще не обтертая, но знает уже немало. Если, к примеру, ее зацепить, можно будет с ней потолковать о многом.
— Где этот лоток? — спросил Сокольников.
— Ну, дорогой, — Демченко развел руками. — Откуда же я знаю? И ты, кстати, в случае чего на меня не ссылайся. В общем, сиди спокойно. Читай. Может, граждане позвонят. Пожалуются. Вообще я бы тебе советовал дежурить вместе с внештатными. Мало ли чего, все же перед праздником, время ответственное. Ты меня понял? Ну пока!
Позвонили Сокольникову ровно через час после ухода Демченко. Возмущенные покупатели. Мужским голосом. Незнакомым или намеренно измененным. Сообщили, что возле трамвайной остановки торгуют говяжьей тушенкой по сумасшедшей цене, немилосердно обманывая население.
Сокольников ждал звонка с нетерпением, потому что был к нему готов. Два паренька-дружинника ждали вместе с ним — их Сокольников вызвонил из районного штаба дружины.
Все правильно, все точно. Торговала тушенкой девица из магазина Ратниковой. Та самая, что когда-то отпускала Сокольникову для Костина дефицитнейший товар. Сокольников сразу признал ее кругленькую сытенькую мордашку с пуговичным носиком. А она его до сих пор не узнавала, и этому Сокольников был немало рад.
И вот сейчас перед Сокольниковым на столе стояли две сумки с контрольными закупками. В каждой — по десятку банок той самой говяжьей тушенки, которой так лихо торговала Бочкова.
— Ну и как нам быть, Валентина Игнатьевна? — сурово говорил Сокольников. — Нужно дело возбуждать.
Бочкова потянула воздух носом-пуговкой, хлопнула раз-другой зачерненными сверх всякой меры ресницами.
— Может, не стоит, — возразила она. — Может, договоримся?
В тоне ее, во взгляде, хотя и слегка опасливом, была разлита такая бесхитростная наглость, такая уверенность в том, что все проскочит как по маслу, — Сокольников даже изумился.
— Как же мы с тобой договоримся? — печально спросил он. — Уж не взятку ли ты мне предлагаешь, Валентина Бочкова?
Бочкова шевельнула круглыми коленками и на пару секунд смущенно потупилась.
— Нет, милая, — продолжал Сокольников, — не о том ты сейчас думаешь. Если честно, мне просто по-человечески интересно, почему тебя подвели?
— Уж и подвели, — кокетливо сказала Бочкова. — Чего подвели-то?
— Как это чего? — удивился Сокольников. — Это накануне всенародного праздника! Перед таким событием! Дерзко, без всякого смущения творить обман! Ты что же, не соображаешь, на что это тянет?
— На что? — В голосе Бочковой появилось легкое беспокойство.
— Как минимум, сто пятьдесят шестая, часть два. Обман покупателей в крупных размерах.
— Почему это в крупных? — возмутилась Бочкова. — Вы что, считать не умеете? Десять банок да десять банок. Откуда в крупных?!
— Давай вместе считать, — вздохнул Сокольников. — Госцена банки сколько? Восемьдесят семь коп. Ты продавала по рублю двадцати. Так? Тридцать три копейки навара с каждой банки.
— Предположим, я ошиблась, — безмятежно сказала Бочкова. — И все равно получается шесть шестьдесят. Откуда в крупных-то?
Сокольников вздохнул еще тяжелее. Потом не спеша открыл сейф и достал уголовный кодекс. Раскрывать его не стал, просто положил между собой и Бочковой.
— Хочешь расскажу, как тебя подставили? Когда послали тушенку продавать, наверное, сказали: не бойся, милиция сегодня гуляет, а если что случится, скажешь, что ошиблась. Все равно много не насчитают, а мелочевку всегда можно замять. Так или нет?
Бочкова молчала и разглядывала носки своих светло-коричневых — в тон дубленке — сапожек.
— Но мы тоже кое в чем понимаем, — доверительно говорил Сокольников. — Не случайно мы контрольные закупки брали не сразу. Сначала опросили нескольких покупателей. Вот их объяснения. Из них выходит, что не ошиблась ты, а с самого начала по этой цене тушенку и гнала. У тебя в накладной восемьсот банок. Общая сумма обмана получается под триста рублей. Чистая часть вторая. До пяти лет с конфискацией. Да ты смотри сама. В кодексе все написано.
Все еще недоверчиво, но с нарастающей тревогой слушала его Бочкова. И носом уже не швыркала.
— А ведь Ольга тебя предупреждала, наверное, — как бы между прочим сказал Сокольников. — Говорила небось, не зарывайся.
Бочкова хлопала ресницами и готовилась плакать. Носик ее капелюшечный покраснел, а глаза до краев налились влагой.
— Как же, предупреждала, — возразила она. — Сама же велела двести рублей отдать с выручки.
У Сокольникова от волнения немного перехватило дух. Чтобы себя не выдать, он поднялся и отошел к окну.
— Это несколько меняет дело, — сказал он не оборачиваясь. — Даже сильно меняет, я бы сказал. Получается, что тебя принудили к обману, ситуация иная. Но ведь это еще надо доказать.
— Как же я докажу? — всхлипывала Бочкова, размазывая по румяным щекам угольно-черную тушь. — Она же от всего отопрется!
— Когда ты ей деньги должна передать?
— Да сегодня же. Как кончу торговать. Она сказала, что будет ждать в магазине.
Сокольников вернулся к столу, достал и положил перед ней чистый лист бумаги.
— Пиши. Прокурору района. Заявление…
На остановке возле метро трамвай разом опустел. Вместе с Викторовым в вагоне осталось всего с десяток пассажиров. Да еще какой-то паренек запрыгнул в последний момент на переднюю площадку. Он прятал лицо в поднятый воротник зябкой синтетической куртки, и все же, приглядевшись, Викторов его признал.
— Олег! Сокольников! — окликнул он.
Тот обернулся, обрадовался:
— Саша! Здравствуй!
Он подошел и сел рядом. Выглядел уставшим. К тому же, кажется, похудел.
— Ты с работы? — спросил Сокольников. — Что так поздно?
Викторов неопределенно махнул рукой:
— Дела всякие… А ты сейчас где?
— Да, видишь, в КБ свое вернулся, — смущенно сказал Сокольников. — Из отдела-то я уволился.
— Я знаю. Слышал кое-что.
— А что именно? — Сокольников с острым интересом заглянул ему в лицо, и Викторов отчего-то смутился.
— Всякое говорят, — пробормотал он. — Язык-то без костей.
— Понятно.
Холодок неловкости и отчуждения повеял между ними, и оба прекрасно понимали причины его появления. Сокольников был уже чужой, бывший. Бывшими редко становились по своей воле, и потому их не стремились узнавать при встречах прежние сослуживцы.
Викторов поспешил исправить положение:
— Что же все-таки произошло?
Сокольников усмехнулся одними губами. А глаза оставались невеселыми.
— Я ведь, Саша, Ратникову с поличным поймал. Задержал с понятыми, как полагается, когда она от своей продавщицы получала взятку. И заявление в прокуратуру заранее имелось. А дальше все очень странно получилось…
Он замолчал и снова невесело усмехнулся.
— Привез ее в отдел и только после этого позвонил Костину. Он тут же примчался. Вместе с Трошиным, кстати. Поначалу даже похвалили меня за то, как грамотно я все проделал. Наверное, от растерянности. И домой отправили. Сказали, что сами разберутся. Это случилось как раз накануне Октябрьских. А когда после праздников я пришел на работу, оказалось, что все с ног на голову…
Девчонка эта, которую Ратникова заставляла народ обманывать, оказывается, заявила, что я ее запугал, обманул и все такое. Угрозами, дескать, заставил заявление на Ратникову написать и деньги ей сунуть. К тому же Ратникова написала на меня жалобу, будто я тогда был пьян. Вот эту жалобу почему-то и стали разбирать в первую очередь. Костин, назначил служебное расследование, а проводить его взялся Трошин. Доказать однозначно я ничего не мог, хоть все сплошная глупость и подлость. В общем, я сорвался, накричал и заявление на стол. Подписали мое заявление мгновенно. В неделю рассчитали — вот скорость-то!
— А что Ратникова? — спросил Викторов, хотя ответ ему был известен.