Два коррумпированных коллеги зараз, не слишком ли много, или это один и тот же?
Гренс мерил шагами прихожую — вдоль, поперек и по диагонали. Ничего не помогало. Он прошел спальню, кабинет и библиотеку. Вернулся. Вышел на балкон, где только и удалось немного расслабиться. Комиссара захватил вид ночного Стокгольма, суетливого даже в это время суток.
Дейян Пейович и Бранко Стоянович. Оба убиты в нескольких километрах друг от друга с разницей в несколько часов. В обоих случаях — пули с мягким наконечником, наполовину титановые, наполовину свинцовые. Оба были связаны с известными торговцами оружием. Друг с другом, по-видимому, тоже.
Но связаны ли они со всем этим, с Питом Хоффманом и теми, кто ему угрожает?
Это может быть случайным совпадением, иногда бывает и такое.
Именно так говорил Эрик Вильсон, шеф Гренса и бывший куратор Хоффмана, в кафе на Бергсгатан.
Как полицейский, он не верил в совпадения. Верил ли в них Гренс?
Комиссар вдохнул теплый воздух, облокотился на перила. При мысли о том, как легко через них перемахнуть и шлепнуться на асфальт бездыханным трупом, у него защекотало в желудке.
Вечность.
Нет, еще не время.
И в случайности он тоже не верит. Вчера, на пути из подъезда дома по Бреннчюркагатан, 37 к дому по Оденгатан, 88, он сопоставлял в уме два убийства. А сегодня вчерашние события получили привязку к торговцам оружием, которые, угрожая Питу Хоффману, хотят внедриться на шведский рынок.
Гренс прикрыл глаза, и мысли о падении покинули его окончательно.
Глубоко вдохнул и выдохнул несколько раз и вернулся к Хоффману, который сидел за кухонным столом, на том самом месте, где комиссар обычно пил свой утренний кофе.
— Я согласен.
— Согласен?
— Да, я стану твоим агентом в собственном отделении, и сделаю это ради тебя. Заодно попробую выяснить, кто из наших продался. Кто угрожает смертью детям, которых так люблю, чтобы закрепиться на черном рынке оружия. Но только при одном условии…
— Прости, не понял…
— Ты все понял верно.
— И что за условие, Гренс?
Комиссар вскрыл упаковку с кексами «Мария», которые оказались до того твердыми и рассыпчатыми, что потребовалось срочно промочить рот глотком кофе.
— Сейчас я расследую два убийства, которые тоже, как я полагаю, связаны с дележом нелегального рынка оружия. Равно как и с тем, что происходит сейчас с тобой, Пит. Поэтому услуга за услугу. Я внедряюсь в полицейскую группировку, и ты становишься моим куратором. Ты, в свою очередь, внедряешься в банду торговцев оружием и работаешь на меня.
Летний Стокгольм разноцветный, искрящийся, смешливый, — по крайней мере из окна автомобиля. Но если у тебя нет никакого желания участвовать в этом празднике, ты видишь только бестолково снующую толпу, то есть примерно то, что наблюдал Эверт Гренс, перемещаясь между парковкой на Свеавеген и северным подъездом отделения полиции со стороны Кунгсхольмсгатан. Пять с половиной минут — весь путь. Если, конечно, не глазеть на бесконечные мелькания за окном.
— Хермансон?
Он набрал ее, выходя из машины, и Хермансон ответила после первого сигнала.
— Да.
Слабый голос, будто сомневающийся.
— Привет, ты не спишь?
— Уже нет.
Гренс кивнул охране на входе, и те пропустили его, не спрашивая документов.
— Мне нужна информация о Пейовиче и Стояновиче — все, что мы успели нарыть за день.
— Прямо сейчас, среди ночи?
— Сейчас я поднимаюсь в лифте в отдел уголовных расследований.
Он слышал, как она встала из постели, голос окреп.
— Чем ты там занимаешься, Эверт?
— Чем занимался всегда, еще до твоего рождения. Значит ли это, что я слишком стар или что ты молода, решай сама, Хермансон. Но я занимался и занимаюсь тем, что расследую убийства. В том числе и двойные, как сейчас.
— Я имела в виду другое, Эверт. Ты изменился с тех пор, как вернулся из той квартиры, где когда-то убили четырех человек. Ты стал… уж слишком беспокойный, что ли… Как будто тебя и в самом деле что-то сильно задело. И вообще, ты теперь какой-то скользкий, скрытный. Я разговаривала с Вильсоном, Эверт, потому что переживаю за тебя. Ты, как бы тебе это сказать… Вот и сегодня вечером… позвонил, разбудил меня, пригрозил, что применишь табельное оружие, попросил выслать патруль… Полчаса спустя — снова звонок. На этот раз патрульные. Они сказали, что произошло недоразумение. Что ты не держал под прицелом взломщика, а пил кофе со старым другом… Вот и сейчас, Эверт. Ты будишь меня вот уже третий раз за ночь ради того, что может потерпеть по крайней мере еще несколько часов, до утра точно. Я повторяю вопрос, Эверт, чем ты там занимаешься?
Двери лифта заело, когда он выходил наружу, за последнюю неделю такое случалось вот уже несколько раз. Когда же Гренс наконец выбрался из темноты в коридор, один только торговый автомат с бургерами и разными сладостями освещал его путь.
— Послушай, Хермансон…
— Да?
— Мне нужна документация. Все, что мы нарыли за день о Пейовиче и Стояновиче. Где я мог бы это найти?
Она задумалась.
— Где, Хермансон?
— С кем ты встречался сегодня ночью?
— Это не имеет никакого отношения к делу.
— С кем, Эверт?
— Старый приятель, я тебе о нем рассказывал.
— И ты принял его за взломщика? Брось, Эверт…
— Другой версии у меня для тебя нет.
Хермансон снова замолчала. Как будто не могла решить, стоит ли спорить с шефом, явно не настроенным пускаться в объяснения, которых она от него ждет, или лучше вернуться в постель?
— Часть в моем кабинете, — ответила она Гренсу. — На стуле, который стоит в углу возле окна, в пластиковой папке с буквами «П» и «С».
Кабинет Марианны Хермансон находился в паре дверей от торгового автомата и в четырех от кабинета самого Эверта Гренса. Элегантный стул с сиденьем и спинкой из прозрачного материала она купила на свои деньги, потому что стеснялась предлагать посетителям казенный. Папка и в самом деле лежала на нем, под прозрачной обложкой Гренс увидел черно-белую фотографию головы Пейовича с пулевым отверстием на виске крупным планом.
— Да, нашел. Где остальное?
— Еще одна должна быть у Свена. Если, конечно, он не взял ее почитать на ночь, с ним бывает и такое. Я видела ее на его столе за телефоном.
Свен Сундквист сидел в соседнем с Гренсом кабинете. За телефоном, как и говорила Хермансон, лежала папка, надписанная его размашистым почерком: «Торговцы оружием? Торпеда[5]».
— Есть. Где еще?
— Посмотри в комнате стажеров, Лукаса и Амелии, с которыми ты познакомился на Бреннчюркагатан. Я просила их собрать информацию о вчерашних жертвах. Молодые лучше ориентируются в Сети, чем мы с тобой или Свен.
— Не знал, что у них есть кабинет.
— У них его и не было, это я организовала. Раньше мы использовали эту комнату под архив, сразу за копировальным аппаратом.
Ясно. Это помещение опустело после того, как в подвале оборудовали общий архив.
— Мы помогли им прибраться, хозяйственный отдел дал два письменных стола. Очень неплохо получилось, как мне кажется. Не знаю только, как насчет норм охраны труда… помещение холодное, без окон, и вентиляции нет.
Большой гардероб — так назвал бы это Гренс.
На узких столах не было ничего, кроме еще двух пластиковых папок, неказистых с виду, зато с документацией. Комиссар подумал о молодых полицейских, начинающих профессиональный путь в этой холодной келье без окон. Символично в какой-то степени для человека, пускающегося в такое путешествие. Кто-то уходит, кто-то приходит. Кому из них предстоит обосноваться в кабинете Гренса?
И на его обратном пути Стокгольм жил своей обычной ночной жизнью, нисколько не заботясь о том, что будет утром. Эверт Гренс курсировал между прохожими, которые смеялись и распевали песни, переходя из одного кабака в другой.
Когда он вошел в квартиру, Пита Хоффмана на кухне не оказалось. Ночной гость сидел в библиотеке, в кресле Гренса с книгой в руках.
— Ничего не понимаю, Гренс. Я и не подозревал, что существуют такие квартиры. Сотни и сотни квадратных метров жилой площади, а сколько комнат? Ты и в самом деле живешь здесь? Это твоя квартира? Я имею в виду… комиссар полиции, откуда у тебя на это средства? И зачем? Что ты со всем этим делаешь? Вся моя семья свободно разместилась бы здесь, и мы бы не мешали друг другу. Да что там семья… весь мой род…
— Нас было двое, — ответил Гренс. — И должно было стать еще больше. Мы купили мебель… Тогда ведь были другие времена, люди выезжали из Стокгольма, а не съезжались сюда.
— Мы? Ты имеешь в виду свою жену?
— Анни.
— И вас должно было стать еще больше? Хочешь, сказать, она была…
— Да.
— Но это, насколько я понимаю… давняя история?
— Прошло тридцать пять лет. Потом она попала в аварию и в дом инвалидов.
И умерла всего десять лет тому назад.
Пит Хоффман откинулся на спинку потертого, но довольно удобного кресла. Он мог бы уснуть в таком положении.
— И ты хочешь сказать, Гренс, что тридцать лет с лишним бродишь по этим апартаментам один-одинешенек? Невеселая картина, прости. Иметь дом, который тебе даже не совсем дом, а так…
Хоффман смотрел на Гренса. Он не имел намерения обидеть комиссара, но видел, что именно так оно и получилось. Взгляд Гренса исполнился боли — той самой, в которой он прожил столько лет.
— Я не так часто здесь бываю, — ответил комиссар. — В кабинете полицейского участка мне комфортнее… гораздо комфортнее, я бы сказал.
— Теперь я начинаю понимать, почему ты остался здесь жить… в одиночестве.
А может, Гренс вовсе не обиделся? Хоффман внимательнее вгляделся в лицо собеседника, и то, что он принял за боль, на этот раз показалось скорее выражением благодарности. За то, что гость не только правильно истолковал его ситуацию и внутреннее состояние, но и нашел в себе мужество высказать свои догадки вслух.