Эрик Вильсон покосился на недопитую чашку, которую поставил на стул для посетителей, как будто нуждался в дополнительной порции кофе, чтобы окончательно локализовать бред Гренса в параллельной реальности. Вильсон встряхнулся. Шеф безупречно контролировал себя в трудных ситуациях, чем всегда приводил комиссара в восхищение. Сам Гренс никогда не стал бы разыгрывать перед кем бы то ни было такой спектакль.
— Если бы ты еще отвернулся на минутку, Эверт.
Гренс выполнил просьбу шефа, и Вильсон набрал на двери восьмизначный код.
— Ну, и что здесь может быть не так…
— Начни с конверта агента Паулы.
Буря эмоций во взгляде Вильсона. Удивление, страх, презрение, недоверие — все одновременно.
— Конверт Паулы?
— Вскрой его, будь добр.
Это ведь Эрик Вильсон на протяжении стольких десятков лет курировал агента Паулу и был единственным полицейским, с которым тот имел дело. Поэтому в глазах агента Паулы, он же Пит Хоффман, Вильсон представлял собой всю полицию Швеции, вместе взятую, и каждого полицейского по отдельности. Это он придумал Хоффману такое кодовое имя, которое хранилось в конверте, запечатанном сургучом, вместе с настоящим именем агента, написанным от руки на листке бумаги.
Именно этот конверт Эверт Гренс и просил его вскрыть.
Но когда Эрик Вильсон вытащил конверт, нащупав его в глубине одной из полок, тот уже был вскрыт, а печать сорвана.
Внутри ничего не было.
Эрик Вильсон снова вздрогнул всем телом, на этот раз непроизвольно. Побледнел и ухватился за косяк сейфа.
— Я… ничего не понимаю.
— Я вижу.
— Эверт, это… я…
— А теперь я хотел бы, чтобы ты проверил те черные журналы, в которых описывал ваши с Паулой встречи.
Эрик Вильсон снова наклонился и заглянул в сейф, но как будто не смог удержать равновесия и сделал шаг в сторону, чтобы не упасть.
— Что за журналы?
— Те черные папки, с бумагами Паулы.
Шефу криминального отдела не понадобилось долго листать в папках, чтобы понять, что протоколы множества секретных встреч исчезли. Оставив дверцу сейфа открытой, Вильсон вернулся к столу и тяжело опустился на стул, закрыв лицо руками.
— Паула, Пит Хоффман. Сколько преступников вы упекли за решетку благодаря его рапортам? Сколько тонн наркотиков было изъято, сколько убийств раскрыто благодаря Пауле, который ради этого каждый день рисковал жизнью? И только ты виноват в том, что эта правда слишком долго оставалась запертой в шкафу.
Гренс посмотрел на шефа, который выглядел совершенно опустошенным.
— И что, ты думаешь, произойдет, если эти бумаги выйдут за стены участка? То есть я хотел сказать… они уже вышли… чем это грозит, понимаешь?
— Я прекрасно все понимаю, — оборвал его Вильсон.
Гренс улыбался. Вильсон сидел все такой же потерянный.
— Черт, ты продался…
— Какого…
— Потому что ты правильно заметил, Вильсон, этот сейф никто не может взломать. Вот и получается, что я работаю с коррумпированным шефом.
— Ты знаешь, Гренс, что агенты для меня — святое. Это я выстроил всю эту работу и опекал их как родных детей. Это я разработал систему их защиты и сам каждый день рисковал жизнью ради своих неофициальных сотрудников. Тебе известно, Гренс, как много значила для меня семья Хоффмана и что я сделал для них!
Комиссар смотрел на шефа. Как ни отвратителен был плачущий Вильсон, в целом, картина внушала Гренсу скорее чувство удовлетворения. Потому что при том, что слезы, крики и жалобы были притворны, искренним оставался сам посыл. В кои веки перед Гренсом сидел настоящий Вильсон — человек, в котором комиссар привык видеть прежде всего врага. И вот теперь он изменился. Или это изменился сам Гренс?
Постепенно, с тех самых пор, как Вильсон оставил работу с неофициальными агентами и возглавил отдел, Гренс научился уважать шефа. Потому что тот, кто приспособился быть начальником Эверта Гренса, уже достоин уважения. Но кроме того, кто лучше Вильсона умел поощрить в подчиненных инициативу, а потом вмешаться в нужный момент, иногда не без гонора, если так было нужно.
Удобный человек с удобными манерами. Поэтому то, что видел сейчас перед собой Эверт Гренс, не могло его не радовать.
— На самом деле, Вильсон, я не верю, что ты мог продаться. Но ты допустил ошибку, это точно.
— Какую ошибку?
— Ответь мне на один вопрос… ты по-прежнему живешь один?
— Прости, не понял.
— Некоторое время я был почти уверен, что ты с кем-то встречаешься. Этого ведь не скроешь. Хоть я сам и не… но знаю, как это выглядит со стороны — любовь. А если ты с кем-то встречаешься, Вильсон, стало быть, кого-то впустил в свою жизнь. Возможно, настолько, что совершенно утратил бдительность.
Эрик Вильсон выпучил на него непонимающие глаза.
— Так с кем ты встречашься?
Глаза выпучились еще больше.
— С кем?
Молчание.
— С кем, Вильсон?
— Тебя это не касается.
— Возможно. А всего этого? — Гренс показал на сейф.
— То, с кем просыпаюсь, завтракаю и ложусь в постель, не имеет к этому никакого отношения.
Эверт Гренс поднялся, подошел к все еще открытому сейфу и толкнул дверцу. Дождался щелчка, означающего сцепление металлических поршней.
— Ну, хорошо. Оставим того, с кем ты встречаешься, в покое. Допустим, что это не она или не он узнали секретный код и получили доступ к содержимому сейфа. Но все равно, Вильсон, нехорошо ведь выйдет, если это получит огласку. Я имею в виду, во‑первых, то, что ты утратил контроль над тем, за что отвечаешь. И потом… ты привлекал к работе неофициальных осведомителей, о которых никогда не говорил вслух. А это не совсем законно.
— Мне не нравится твой тон, Эверт. Ты как будто угрожешь мне?
Дверца сейфа захлопнулась с глухим звуком.
— Меня не интересует, что тебе нравится, а что нет, тем более если это способствует раскрытию преступлений. Но проблему с тоном, который тебе не нравится, я могу уладить, если только ты дашь мне для этого необходимые инструменты.
— Что за инструменты? Прекрати наконец говорить загадками, Эверт.
Комиссар хлопнул по бронированному косяку, как по плечу старого знакомого. Потом набрал на табло наугад несколько цифр и медленно повернул ручку, словно желая показать Вильсону, что отныне сейф нужно будет запирать только так.
— О’кей, Вильсон, что касается нежелательного тона. Обещаю тебе хранить молчание по поводу всего, что произошло в этом кабинете, и попробую найти то, что было украдено. Но за это, Вильсон, ты справишь полицейское удостоверение нашему новому сотруднику, который выглядит примерно так.
Тут Эверт Гренс показал шефу фотографию Пита Хоффмана в его новом обличье. С дисплея на Вильсона смотрел потрепанный жизнью мужчина с одутловатым лицом и кривоватым носом.
— Кто он?
Вильсон ткнул пальцем в Хоффмана, и Гренс успел подумать, что маскировка выдержала проверку. Конечно, это был всего лишь снимок на дисплее мобильника, увидеть человека в жизни — совсем другое дело, потому что человек — это не только телосложение и черты лица. Тем не менее реакция Вильсона показалась комиссару многообещающей.
— Я спросил то же, когда увидел его в первый раз. Не могу ответить на твой вопрос, Вильсон, но именно этот человек поможет нам найти того, кто взломал печать. И для этого ему нужно полицейское удостоверение, всего на три дня. Документы должны быть готовы завтра утром. Неплохо было бы дополнить их рекомендательным письмом с обстоятельным описанием выдающихся способностей инспектора полиции округа Сити Вернера Ларсона с твоей подписью.
— Вернера Ларсона?
— У тебя есть другие варианты?
— То есть ты приказываешь, а я исполняю… Ты совсем сошел с ума, Эверт?
— Не совсем, похоже.
— Никто и никогда не заставит меня выписать удостоверение полицейского на имя человека, не имеющего никакого отношения к полиции.
— Но как же так, Вильсон? Или мы не пользовались услугами неофициальных осведомителей? И никто не вламывался в твой кабинет и не похищал оттуда секретные документы? Ведь если…
— Хватит, Эверт.
— Молчу.
— Хватит, достаточно.
Гренс ушел к себе, оставив начальника сидеть за столом, уставившись на запертый сейф. Едва переступив порог своего кабинета и закрыв за собой дверь, комиссар набрал на мобильнике тот же номер, что и несколько часов назад. Марианна Хермансон только что прибыла в дом по Регирингсгатан, 79, в еще один подъезд с криминалистами, судмедэкспертами и мертвецом с двумя пулевыми отверстиями в голове.
— Все то же самое, Эверт. Вне всяких сомнений, здесь работал один и тот же стрелок.
— А жертва? Это действительно он?
— Очень похоже, на первый взгляд по крайней мере. Сорок пять лет. Найденное в бумажнике удостоверение личности и в самом деле выписано на Эрмира Шалу. Я пробила по нашим базам — это он. Совпадает рост, особые приметы — татуировка с изображением воткнутого в камень меча на предплечье, родимое пятно на правом ухе и заметный шрам на шее.
— Отлично. Теперь уезжай оттуда, у тебя еще два задания.
— Два? Найти Душко Заравича и задержать за что угодно на семьдесят два часа — вот все, что ты говорил.
— Я говорил это, и Заравич должен сидеть за решеткой до наступления полуночи. Тогда руки у того, кто может больше, чем мы с тобой, будут развязаны. Но буквально только что появилось кое-что еще. Работенка, которую я хотел бы тоже поручить тебе…
— Вот как?
— Речь пойдет об Эрике Вильсоне.
— Что-что?
— Он что-то скрывает.
— Каждый из нас что-то скрывает.
— Да, но далеко не каждый скрывает нечто, связанное со взломом полицейского отделения.
В трубке стало тихо. Гренс слышал дыхание Марианны Хермансон и топот криминалистов по лестнице на заднем плане. Где-то рядом судмедэксперт негромко начитывал на диктофон рапорт.
— Ты еще здесь, Хермансон?
— Что ты такое сказал, Эверт? Что наш с тобой шеф взломал собственный кабинет?
— Я сказал только, что он причастен к пропаже секретных бумаг, похищенных из отделения. Документов, которые могут стоить жизни не одному человеку.