— Я думал, вы возьмете на себя охрану моего предприятия в целом.
Все как всегда, включая предлог, под которым Пит на этот раз проник в логово противника. Как владелец охранной фирмы, он знал, какие вопросы задают обычно потенциальные клиенты на первой встрече.
А. Я чувствую, что меня кто-то преследует. Не могли бы вы выяснить, кто это может быть?
B. Из офиса исчезают товары. Помогите мне найти вора.
C. Моему предприятию нужна надежная охрана. Возьметесь?
Пит соглашался только на пункт С, хотя давно понял, что почти во всех случаях причиной обращения была обыкновенная неуверенность в завтрашнем дне, разве только отчасти обусловленная реальной внешней угрозой.
— И еще мне хотелось бы знать, сколько это стоит. У вас есть прайс-лист?
Пит переводил взгляд с одного мужчины на другого. Оба были не здесь. Бегающие глаза, нервы натянуты до предела — Хоффман прекрасно понимал, почему.
Потому что сегодня утром в доме, за которым они наблюдали, так и не зажегся свет. И мальчик с красным рюкзаком так и не вышел в школу. И не было никакой мамы с коляской на прогулке. Еще пару часов назад эти двое сидели в машинах возле ворот его дома — смотрели во все глаза, слушали, может, даже подошли к воротам и позвонили. Они уже знали, что семья, сделавшая весь этот шантаж возможным, бесследно исчезла и вся их затея летит к черту.
— Прайс-лист?
— Да.
— А где находится ваше предприятие?
— В Вестерторпе.
— Стало быть, за пунктом таможенного досмотра. И какова площадь? Сколько квадратных метров?
— Сотня будет.
— И только один вход?
— Да.
— Сейчас трудно назвать точную цифру, но…
Охранник смолк и уставился на потенциального клиента. Как будто что-то разглядел сквозь накладные мешки под глазами и карие контактные линзы.
— …это прояснится не раньше, чем мы осмотрим все на месте. Но могу сориентировать вас по стоимости установки…
Он опять замолчал, так же внезапно. Покосился на коллегу. Разговор без слов, Хоффман нащупал обе наплечные кобуры, справа и слева под пиджаком. Пистолет в левой, нож в правой — он приготовился.
— …около семидесяти пяти тысяч крон. Плюс сервисное обслуживание — около восьмисот крон в месяц.
Один стоял прямо перед Хоффманом, другой чуть наискосок за спиной.
Пит ожидал нападения, которого все не было.
Похоже, маскировка в очередной раз выдержала испытание.
— Где у вас здесь туалет? А то жара, знаете…
Хоффман огляделся, и тот, что стоял сзади, показал в сторону голубой двери возле входа на кухню:
— Там. Слив — меньшая нижняя кнопка.
Запершись в туалете, Хоффман обследовал пол, стены и потолок. Убедившись, что камер нет, достал портмоне из коричневой кожи, купленное в секонд-хенде Армии Спасения, и вытащил из него сантиметровый микрофон, переводчик весом в несколько граммов и закрепил все это в самом низу щели между стенкой и дверной коробкой. Потом достал ручную гранату, которую Расмус нашел в почтовом ящике и к которой Пит снова приклеил пластмассовые руки, ноги и шляпу. Отныне ей предназначалось стоять на раковине в этой туалетной комнате. После чего нажал на слив и пустил воду в кране, — пусть думают, что он моет руки. Дверь в туалет оставил чуть приоткрытой, чтобы по крайней мере одну из оставленных им вещей можно было заметить, проходя мимо.
— Спасибо, вы меня просто спасли.
Нервно сжатые губы, беспокойно бегающие глаза — теперь все это вернулось. За те минуты, пока он был в туалете, охранники снова вспомнили минувшую ночь и загадочное исчезновение семьи, за которую они отвечали. От Пита, очевидно, ждали теперь одного — чтобы он как можно быстрей отсюда убрался. Да и сам Пит не желал сейчас ничего другого.
— Семьдесят пять тысяч, вы сказали?
— Да, примерно так.
— Боюсь… видите ли, у меня совсем маленькое предприятие. Дайте мне подумать, о’кей?
Его прощальное рукопожатие было слабым, какого только можно ожидать от рыхлого, немолодого мужчины.
Он ни разу не оглянулся, — ни в прихожей, ни когда проходил мимо лифта, ни на лестнице. На четвертом этаже вытащил из-за плафона глушитель с таймером. Выйдя из подъезда в жаркий летний день, сел в машину и стал ждать разговора, который надеялся услышать.
Белый кирпичный фасад. Даже лужайка перед домом как будто чуть зеленее, чем у соседей.
Танцующие эльфы под яркими гипсовыми грибами, мелькающие в кустах садовые тролли, пестрые клумбы вокруг ухоженных яблонь и красные от ягод смородиновые кусты. Те, кто здесь жил, так любили свой дом, что комиссар, на дух не переносивший искусственных цветов, не знал, куда поставить ногу, чтобы ненароком что-нибудь не испортить.
Стажеров он оставил в местном отделении полиции для сбора информации о девушке, которую, как он теперь уже знал, звали Ханна Ульсон. Пусть пообщаются с коллегами в неформальной обстановке, ознакомятся с документами, по той или иной причине не попавшими в официальные реестры. Просто прогуляются по городу, — молодые часто недооценивают, как много это может дать для расследования. Больше, во всяком случае, чем хождение по домам с расспросами, где порой складывается обстановка, мягко говоря, не лучшим образом способствующая доверительной беседе.
Стука в дверь никто не услышал, и Гренс был вынужден воспользоваться звонком в виде позолоченного колокольчика, звук которого походил на птичью трель.
— Да?
Женщине было чуть за пятьдесят — блестящие серебристые волосы, коричневый летний загар, взгляд приветливый, но настороженный. В глубине прихожей комиссар заметил мужчину — высокого, худощавого, в очках, какие раньше были в моде у преподавателей.
— Инспектор Эверт Гренс. Криминальная полиция округа Сити, Стокгольм.
— Мы знаем. Бывшая зведующая отделом опеки предупредила нас о вашем приходе.
Фру Андерсен? Но она говорила, что не общается с семьей Ульсон вот уже много лет. Стало быть, теперь позвонила.
— Тогда она, наверное, объяснила вам и причину моего визита.
— Да, но, честно говоря, ни я, ни мой муж не настроены беседовать с вами на эту тему.
Голос женщины звучал не менее приветливо, когда она показывала на стоявшего в стороне супруга. Пожалуй, несколько более резко, немного устало, но все так же собранно и спокойно.
— Для нас было бы лучше, если бы вы немедленно ушли.
— Я приехал сюда не для того, чтобы так сразу уйти. Не раньше, во всяком случае, чем вы ответите на мои вопросы.
— Мы не обязаны отвечать на вопросы, касающиеся нашей дочери, ваши или кого-либо другого.
— Это так, с юридической точки зрения. Но ведь есть еще моральная сторона. Это ведь я много лет назад на руках, в буквальном смысле, вынес вашу дочь из ее прошлой жизни, опекал ее в течение многих недель. Папа на час, можно сказать и так. Но именно это дает мне моральные основания требовать от вас того, за чем я сюда явился, — поговорить со мной о ней.
Эверту Гренсу стало не по себе. Моральные обязательства — этот козырь он берег на крайний случай. Сам комиссар ужасно не любил подобных разговоров, но это было единственное, что могло подействовать в сложившейся ситуации, где прочие аргументы звучали бы не более весомо, чем трель позолоченного колокольчика.
Женщина с серебристыми волосами как будто удивилась и немного смутилась. Во всяком случае, начала проявлять к комиссару хоть какой-то интерес.
— То есть это вы?.. ничего не понимаю. Но это случилось так давно, а вы пришли только сейчас?.. Есть что-то новое?
Смущения, удивления как не бывало. Теперь все это сменилось страхом.
— Что вам известно о Ханне такого, чего мы не знаем?.. Мы давно потеряли всякую надежду, но, когда, после стольких лет, какое-то шестое, родительское чувство подсказывает тебе, что случилось самое худшее… это ведь, так или иначе, означает, что все закончилось… Вы меня понимаете, комиссар?
Наконец она пригласила его в дом, — мимо заставленной, но убранной прихожей, кухни, которая выглядела так, словно в ней каждое утро пахло свежими булочками, мимо двух спален, — одна с супружеской кроватью, другая с обыкновенной. Достаточно было заглянуть в последнюю, чтобы понять, что здесь жила молодая девушка.
— Комната Ханны, — подтвердила хозяйка подозрения комиссара. — Как видите, ее детские игрушки, куклы до сих пор стоят на столе и полках, хотя Ханна давно выросла. Мы ничего не захотели здесь менять с тех пор, как она пропала.
Приемная мать девочки провела комиссара в гостиную и жестом предложила расположиться в дорогом кресле. Ее супруг появился в дверях с подносом, на котором дымились три чашки кофе. Гренс немного растерялся. Похоже, Ульсоны не сомневались в том, что ему известно больше, чем им.
— Когда она пропала?
— Что?
— Вы сказали, что она пропала.
— Да.
— Когда?
Женщина наклонилась вперед, внимательно вгляделась в лицо комиссара. Словно хотела понять, не шутит ли он.
— Разве не поэтому вы к нам приехали? Не потому, что знаете о ней теперь больше, чем тогда?
Она была права, при том что даже не представляла себе, насколько ошибалась. Эверт Гренс и в самом деле сидел в этом кресле, потому что узнал о девочке нечто новое. Но он явился сюда вовсе не для того, чтобы делиться этими сведениями. Во всяком случае, не раньше, чем сам поймет, как ими распорядиться, чтобы еще ближе подойти к Ханне Ульсон.
— И все-таки я хотел бы попросить вас рассказать все, что вам известно об этом. Я приехал к вам, чтобы предотвратить еще одно ее исчезновение, на этот раз окончательное. Ведь, если я вас правильно понял, ее здесь больше нет?
Мужчина и женщина снова переглянулись. Так общаются люди, прожившие вместе достаточно долгое время, — без слов. От их внимания не ускользнуло, конечно, что комиссар то и дело озирался по сторонам и заглядывал в другие комнаты, как будто искал что-то, чего никак не мог найти.
— Фотографии, вы их ищете?
Это впервые заговорил приемный отец. У него был теплый, внушающий доверие голос, какой хотел бы иметь сам Гренс. Приветливый без подхалимства и с естественным достоинством. Таким людям нет необходимости кричать.