Потому что если я однажды ее перейду — я буду не я.
Они столько раз спорили об этом — о праве отнимать жизнь у другого, быть может, в обмен на свою.
Но так и не пришли к единому мнению.
Пит перевязал лодыжки и запястья охранников кабельной стяжкой, обвязал рты шейными платками и вытащил оба мобильника из перепачканных кровью карманов брюк. Взял руку одного охранника, приложил указательный палец к сканеру отпечатков пальцев. Мобильник разблокировался. Первым делом Пит стер все защитные коды и заменил новыми комбинациями цифр. Потом проделал то же самое с мобильником другого охранника. В одном из телефонов обнаружился номер, на который они звонили последний раз. Оставалось локализовать собеседника территориально.
Это был он, кто дал им задание следить за семьей Пита. Тот, за кем стояла организация, угрожающая его семье. Тем же способом — при помощи отпечатков пальцев — Пит разблокировал и ноутбук на письменном столе. С той только разницей, что на этот раз прикладывал к сканеру не указательные, а большие пальцы. Беглый просмотр нужных файлов подтвердил худшие ожидания — сообщения и электронные письма представляли собой шифровки. Но у Пита, так или иначе, было главное — телефонный номер. А с закодированными текстами можно было поработать у Гренса в квартире.
Когда комиссар остановился возле местного полицейского участка, стажеры доедали мороженое на скамейке. Оба тут же заняли свои места в машине. Первые несколько миль ехали в тишине. Гренс не чувствовал ни малейшего желания общаться, и будущие полицейские уважали этот его выбор.
Мыслями комиссар оставался все в том же ухоженном доме, от которого стремительно удалялся в сторону столицы. Он приезжал туда, чтобы получить представление о том, как лучше наладить контакт с выросшей девочкой, заодно позаботиться о ее защите. Ни в одном из этих пунктов он не достиг цели, зато узнал о своей бывшей подопечной много нового.
А именно, что Зана Лилай стала Ханной Ульсон.
Что Ханна Ульсон с некоторых пор стала задавать приемным родителям много вопросов, на которые у них не было ответов.
Что, когда ей исполнилось четырнадцать лет, ее жизнь изменил один разбившийся насмерть мальчик. Точнее, всего лишь ускорил процесс поиска самой себя, словно шок взломал в мозге некую блокировку. В результате девочка сожгла фотографии. Попыталась стереть с лица земли Ханну, как сам Гренс когда-то Зану.
И что потом она исчезла, скрылась в неизвестном направлении и больше не объявлялась.
— Как ваши дела, комиссар?
Гренс не отрываясь смотрел на пустую дорогу. Разговорчивый стажер молчал почти час, но на большее его, по-видимому, не хватило.
— Ну, в том доме, я имел в виду…
— Давайте начнем с вас. Нашли что-нибудь?
— Нашли.
— Вот как.
— Кое-что насчет того инцидента с балконом. Кое-что касательно расследования исчезновения приемной дочери Ульсонов.
Лицо Лукаса светилось гордостью. Ему не терпелось рассказать обо всем и получить похвалу. И они ее услышали, не только Лукас, но и его сокурсница, — заслуженная награда от скупого на комплименты Гренса. Это была хорошая идея, оставить обоих стажеров в местном отделении полиции, где они получили доступ к информации, которой сам Гренс не располагал.
Во-первых, документы закрытого расследования падения мальчика с балкона. Свидетелей самого инцидента так и не нашлось, в этом пункте все согласовывалось с показаниями Ульсонов. Зато многие участники вечеринки утверждали, что накануне несчастного случая парень настойчиво добивался внимания четырнадцатилетней Ханны Ульсон. Он был ее бойфрендом. Приставания будущей жертвы несчастного случая несколько раз выливались в громкую перебранку. Гренс задался вопросом, намеренно ли замалчивали этот факт приемные родители, или же действительно не знали об этом.
Обнаружилось нечто не менее важное и в документах другого расследования, закрытого за недостаточностью информационного материала, а именно след пропавшей Ханны. Спустя пару дней после ухода из дома она устроилась официанткой в одном кафе в Мальмё, где продержалась пару месяцев, прежде чем исчезнуть и оттуда. Звонок приемным родителям из Албании был последний раз, когда она выходила на связь.
Именно эта новая информация снова и снова возвращала мысли Гренса к дому без фотографий, от которого он сейчас отдалялся со скоростью сто двадцать километров в час. Но потом зазвонил мобильник, и машина угрожающе запетляла на пустом шоссе, когда комиссар запустил руку в карман рубашки.
— Да?
— Это Хоффман.
Гренс прижал трубку к уху. Этот голос ни в коем случае не должен был просочиться в салон, даже если в нем не было никого, кроме стажеров, в жизни не слыхавших ни о каком Пите Хоффмане. Неофициальный напарник Гренса, в прошлом агент полиции, мог выйти на свет только в самом крайнем случае.
— Я перезвоню тебе через несколько минут.
Гренс остановился через полмили, свернув с шоссе на ту же площадку для отдыха, где останавливался утром. Вышел из кондиционированного салона на жару и зашагал к столикам со скамьями и мусорными корзинами, одновременно набирая номер Хоффмана.
— Это Гренс.
— Мне нужна твоя помощь в локализации теле- фона.
— Звонок с твоего телефона? Нужна локализация принявшего звонок мобильного?
— Нет. Ни тот, ни другой мобильник не мои. Речь идет о номере, на который был сделан звонок.
За одним из столиков только что расположилась семья. Термосы с кофе, тетрапаки с соком, бутерброды в алюминиевой фольге. Гренс кивнул в ответ на их приветствие и отвернулся в сторону елового леса.
— Это не так легко сделать даже в случае официального расследования, а уж в твоем…
— У тебя наверняка есть обходные пути.
Взгляд Гренса упал на огромный, гладкий камень. Так захотелось присесть на него, подставить солнцу лицо и на минуту забыть их всех, и живых, и убитых.
— Да, у меня есть обходные пути.
Гренс опустился на камень, поверхность которого и в самом деле оказалась на удивление гладкой. Как будто природа специально отполировала ее, чтобы людям было удобно сидеть.
Теперь оставалось сделать еще один звонок. Потому что за десятилетия работы в полиции Гренс действительно обзавелся неофициальными контактами не только в налоговой службе, но и в крупных телефонных компаниях.
— Мне нужна вся информация, какая только у тебя есть. Скинь номер на мой мобильник.
— Не сомневаюсь, что ты справишься, Гренс. Поэтому я и взялся за это… Лови.
Комиссар услышал звук, сигнализирующий поступление сообщения, одновременно с тем, как Хоффман, распрощавшись, дал отбой. Посидев на камне еще немного, Гренс набрал сотрудника телефонной компании и после недолгого торга запустил операцию по расшифровке номера, который должен был дать как Хоффману, так и ему самому новое направление поиска.
Они проехали еще пару миль, прежде чем разговорчивый Лукас не выдержал в очередной раз.
— Комиссар?
На этот раз молодой стажер не ограничился тем, что устроился на соседнем сиденье. Он повернулся к Гренсу, даже передвинулся, так, что сидел почти что между сиденьями, и уставился на инспектора.
— Да?
— Я тут подумал одну вещь.
— Неужели?
— Вы горите.
— Что?
Лицо Лукаса приблизилось почти вплотную.
— Мы уже разговаривали об этом на пути сюда, ну… о вашем возрасте и моем отце. В общем… раньше я и подумать не мог, что полицейский после стольких лет службы может так отдаваться своему делу. Вы буквально горите на работе, смотреть приятно. Я тоже так хотел бы… Но знаете… кое-что меня беспокоит. Вы понимаете, что сейчас, пока мы с вами здесь сидим и разговариваем… она может быть уже мертва? Вы готовы к этому, комиссар?
Гренс так и не ответил на этот вопрос, — не хотел да и не имел на это силы.
В глубине души он как никто другой понимал опасения молодого человека. Беспокойство приемной семьи было вполне оправданно и вошло в резонанс с его собственным. Прощальная реплика Гренса о том, что все будет хорошо, была не более чем неуклюжей попыткой хоть как-то утешить Ульсонов. Потому что чем больше комиссар углублялся в поиски девушки по имени Ханна Ульсон, тем больше прояснялась в его голове мысль о том, что Ханна Ульсон мертва.
Часть четвертая
Давно я не чувствовала ничего подобного.
Или даже никогда раньше, я почти уверена.
Даже в груди все стихло, — именно в той точке, где обычно пробуждается тревога. Это черное и твердое, что клевало и разрывало меня изнутри, — его больше нет.
Не представляю себе, куда двигаться дальше, после того как мы сейчас приземлимся. Хотя что за беда. Я вижу горы, окружающие аэропорт в Тиране, и такую теплую солнечную дымку, и облака. Пальмы выстроились в ряд — я спокойна, пока они меня защищают.
Тумас и Анетта сделали все, что могли. Они оберегали меня, совсем как эти горы, но так и не проникли в мое сердце — в то самое место, где есть только я и ничего другого. Меня мучит совесть. Наверное, я должна как-то дать о себе знать, если нет другого способа ее успо- коить.
Исчезнуть — там, куда я стремилась всю жизнь.
Я не понимаю языка, на котором здесь говорят, только отдельные слова, но это тоже не имеет никакого значения. Так говорили мои папа и мама, и Элиот, и Юлия. Речь убыстряется, как горный поток, и для меня она как музыка.
Салон такси прокурен, тканевая обивка пассажирского сиденья в нескольких местах прожжена сигаретами. Сначала я села в автобус рядом с коренастой пожилой женщиной, но так и не дождалась отправления. Я спросила шофера, который не говорил по-английски, тем не менее в конце концов меня понял. И он знаками, которые вычерчивал на салфетке, объяснил мне, что автобус отправляется по мере заполнения и ждать этого можно довольно долго.
Оставалось такси, хотя это и стоило намного дороже. Я откладывала, по мере возможности, когда работала в кафе на Мёленвонгсторгет в Мальмё. Там была маленькая зарплата, но хорошие чаевые, и я смогла бы кое-как здесь продержаться два или три месяца на свои сбережения.