Седьмой должна была стать распечатка документа из телефонной компании, занимавшейся локализацией номера, добытого из мобильника одного из сотрудников охранного агентства, но в этот момент уединение Хоффмана и Гренса нарушил звонок в дверь, который повторился еще и еще раз.
— Ты кого-то ждешь, Гренс?
Звонки продолжались, все более нетерпеливые.
— Я давно уже никого не жду, — ответил комиссар. — Я сам выбрал себе такую жизнь, и вот теперь у меня гости, второй вечер подряд. Я становлюсь популярным.
Комиссар направился к двери — на звук, гулко отдававшийся от стен в просторных комнатах.
— Да? — крикнул он в запертую дверь. — В чем дело?
— Это я, Марианна.
Гренс невольно поежился.
— Ты никогда не навещала меня раньше.
— Значит, не было повода. Открой и не заставляй меня стоять на лестничной площадке. Или мне побеспокоить твоих соседей?
Гренс отпер, но встал у Марианны Хермансон на пути, когда та попыталась войти в прихожую.
— Ты так и не ответила на мой вопрос.
— Я хочу задать тебе тот же вопрос, Эверт.
— Я…
— Впервые за десять лет я позвонила в твою дверь, и ты меня не впустишь?
Хермансон еще раз попыталась протиснуться между дверной рамой и Гренсом.
— Что ты от меня скрываешь, Эверт?
Не так давно Гренс попросил Свена Сундквиста присмотреть, даже проследить за ней. Не будучи уверен в Марианне Хермансон, как и во всех остальных коллегах, один из которых, очевидно, переметнулся на сторону врага.
— Скрываю? Нет… или да, но…
В этот момент пришло решение. Комиссар взял Хермансон под руку и через прихожую повел на кухню, где сидел человек, которого она никогда раньше не видела.
— Вот тот, кого я от тебя действительно скрывал. Потому что был вынужден делать это.
Мужчине было лет сорок пять, с учетом того, как плохо он выглядел. Трудно оценить возраст человека, до такой степени себя запустившего.
— У нас здесь свое расследование, как видишь. И оно касается, даже пересекается с тем, которое мы с тобой и Свен начали несколько дней назад в отделении полиции и с которым, я надеюсь, связана причина твоего появления в моей квартире.
Марианна смотрела на доску, на которой, похоже, были представлены установленные в ходе расследования факты. Очевидно, здесь проходило что-то вроде неофициального следственного совещания. Марианна переводила взгляд то на Гренса, то на его напарника.
— Что все это значит, Эверт?
— Я все объясню, но только после того, как ты объяснишь, зачем пришла.
— Частное расследование? И этот человек… которого ты от меня скрывал?
— Я решил, что…
— Мы с тобой коллеги, Эверт. И делаем общее дело.
— Ты все поймешь, но после того как расскажешь сама… Ты первая.
— А твой… знакомый, он что, тоже будет слушать?
— Он тоже будет слушать.
Она посмотрела на мужчину за кухонным столом Эверта Гренса и попыталась уяснить для себя, до какой степени шеф утратил рассудок. После чего повернулась к комиссару:
— Душко Заравич.
— Что Душко Заравич?
— Я не разделяю твоих предположений. Человек, ввязавшийся в нечто, связанное с тем, что на этой доске, или с нашим официальным расследованием, не будет вести себя так, как Душко Заравич. Потому что ни ты, Эверт, и ни один из троих твоих недавно застреленных приятелей не стал бы пировать на свадьбе в день расправы, не позаботившись даже о дополнительной охране.
Тут она снова покосилась на незнакомца. Но он никак не отреагировал на эти слова, и Хермансон спросила себя, что бы это могло значить.
— Мы звонили в его дверь — двенадцать человек. Но есть одна проблема. Вломиться на гангстерскую свадьбу в Бреденге значит наделать много шума. Поэтому тот, кому предстоит произвести арест, должен явиться туда во всеоружии.
— У тебя есть мой приказ.
— Твой да, но не Вильсона, нашего с тобой общего начальника. И знаешь почему? Потому что я, — та, кому предстоит провести эту операцию, — так и не смогла объяснить ему то, чего не понимаю сама.
— Ты арестуешь Заравича на основании моего приказа, этого вполне достаточно. Перед Вильсоном я отвечу сам. И еще я хочу знать, как ведет себя Заравич? Он что, и в самом деле без охраны?
— Именно. Но я…
— Так арестуй его. Или же…
Но в этот момент снова вернулось то самое чувство, которое Гренс решил игнорировать, после того как показал Хермансон доску с материалами секретного расследования и Хоффмана в его новом обличье. Неприятное, неясное ощущение, что у коллеги, которой он еще недавно доверял как самому себе, возможно, на этот раз совсем другие планы.
— …или же ты не хочешь этого делать?
— Прости, не поняла.
— У тебя проблемы с выполнением моего приказа, о которых ты не хочешь мне говорить?
— Послушай меня, Эверт. Проблема только в том, что ты что-то от меня скрываешь, и я не понимаю почему.
Это был не ответ.
— В таком случае я сделаю это сам.
— Ты не сможешь это сделать, Эверт, только не на этот раз. Потому что Вильсон сказал «нет». Боюсь, переубедить его тебе будет куда труднее, чем меня.
— Отлично. Это как раз то, что я намерен сделать — переубедить. Мы едем в отделение, все трое. Немед- ленно.
— В Крунуберг? — Марианна недоверчиво покосилась на незнакомца. — С твоим напарником по кухонному расследованию?
— Ты не оставляешь мне выбора, Хермансон. В машине я все объясню. Я и мой напарник, который уже был нашим с тобой напарником во многих других расследованиях. Его мы высадим по дороге, а сами доедем до отделения. И если Вильсон, который тоже пока не знает, кто на самом деле этот наш общий напарник, будет и дальше упорствовать, я задам ему тот же вопрос, что и тебе: существуют ли проблемы с арестом Заравича, о которых вы не хотите мне говорить?
На лестнице полицейского отделения они расстались. Пит Хоффман скрылся в метро, а Гренс и Марианна Хермансон отперли дверь электронными ключ-картами и зашагали по длинному коридору. Гренс никак не мог понять, что больше всего возмутило его подчиненную, — то, что она не смогла разглядеть Пита Хоффмана в облике обрюзгшего господина, или преступная организация, перешедшая последнюю черту, поставив на кон жизни ни в чем не повинных детей. Или это все-таки была обида на шефа, так долго водившего ее за нос и открывшегося только после того, как она не оставила ему выбора. Скорее всего, и то, и другое, и третье вместе.
Ситуация не стала менее напряженной, когда Гренс, уже в лифте, поднял вопрос о Вильсоне, за которым велел следить. Ведь Хермансон до сих пор ни разу не отчиталась по этому заданию.
Она долго молчала, стараясь не показывать своей злобы. Потом фыркнула и повторила, что по-прежнему отказывается шпионить за их общим начальником и предпочитает вместо этого сосредоточиться на захвате гангстера, — задании, которое, по крайней мере, входит в круг ее профессиональных обязанностей.
Эрик Вильсон уже ждал их за столом в своем просторном кабинете. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что два его лучших следователя в чем-то не поладили друг с другом. Вильсон не стал тратить время на бесполезные дискуссии.
— Я беру сторону Марианны, — заявил он. — Никаких арестов.
— Прости, я, кажется, не расслышал.
— Ты все расслышал верно, Эверт.
— Все равно не могу в это поверить. Ты не мог бы выражаться яснее, Эрик?
— Для задержания Заравича нет никаких формальных оснований. Так тебе понятней?
Тут Гренс, который только что собирался сесть, внезапно переменил свое решение, проследовал в другой конец комнаты и как бы невзначай остановился возле сейфа, слегка на него опершись.
— Зачем нам снова играть в эту игру, если мы оба знаем, чем она закончится?
Гренс повернулся к сейфу, постучал пальцами по запертой дверце, так что можно было расслышать, как застучали стопорные поршни.
— Даже не представляешь себе, насколько мне неудобно снова напоминать о секретных кодах, по какой-то неизвестной причине гуляющих за стенами этого кабинета. И о полицейских агентах, с которыми мы, оказывается, никогда не работали. Что, если…
— Ты серьезно, Эверт? Сколько раз ты еще намерен использовать этот трюк?
— Ровно столько, сколько потребуется. А если мы с тобой все-таки договоримся, я хотел бы, чтобы взамен на мое молчание ты, во‑первых, дал добро на задержание, которое мы с Хермансон планируем сегодня провести, и, во‑вторых, выписал мне ордер на обыск.
— Только после того, как узнаю, на каких основаниях ты собираешься провести то и другое.
— У меня нет для этого никаких оснований, но тебе ведь не впервой улаживать такие дела с прокурором.
— На этот раз все не так просто.
— А когда оно было просто, Вильсон? Когда мы засылали своих агентов в банды? Или когда неизвестные лица взламывали сейф с секретными документами в кабинете начальника отдела?
Эрик Вильсон всплеснул руками, признавая себя побежденным, — по крайней мере, на этот раз.
Гренс прошептал «отлично, теперь у меня есть эти семьдесят два часа», одновременно выпроваживая Марианну из кабинета. Хермансон отправилась на гангстерскую свадьбу в Бреденг, а он, заперев за ней дверь, остался один на один с шефом.
— А теперь мы перейдем к другому расследованию.
— Какому еще расследованию? — удивился Вильсон.
— Внутреннему. О взломе сейфа. Кто из нас продался, подставив под угрозу жизнь нашего агента и его семьи?
Начальник отдела, уже паковавший документы, которые хотел взять домой, замер на месте. Но не вздохнул, что было совсем не в его стиле.
— Ты предпочитаешь действовать за моей спиной, Эверт. А я за твоей.
— Вот как?
— Я пригласил профессионалов, и они обследовали здесь все, что можно, включая секретную комнату в архиве, — Вильсон кивнул на запертую дверь. — Нигде никаких следов взлома. Ни отпечатков пальцев, ничего другого. Меня не взламывали, Эверт.
— Как же так?
— В том-то вся и штука. Чтобы сюда проникнуть, нужен электронный ключ. Зеленый жетон с персональным кодом, который считывается специальным устройством в замке. В этот момент происходит идентификация входящего — в центральном компьютере, который управляет здесь всем. Плюс система видеонаблюдения, мимо которой мышь не проскочит. Любая попытка проникновения в этот кабинет и в архив фиксируется. И за последние полгода никто не открывал этот сейф, кроме меня, и никто, кроме архивариуса, не входил в секретную комнату.