ырками. Кроме того, по полу были разбросаны мельчайшие кусочки пластика.
— Это то, о чем я подумал?
— Полагаю, что так.
— Большая куча. Тот телефон ты тоже разбил? Единственную связующую нить между тобой и шантажистом?
— Я решил, что пришло время это сделать.
— Ты отдаешь себе отчет, что произойдет, когда он в следующий раз попытается с тобой связаться? Ад и громы небесные…
— Они не знают, где находится моя семья. И где нахожусь я.
— Пока не знают, Хоффман. Пока…
— Они не узнают этого никогда, если у нас все получится.
Гренс отыскал в кладовке мешок для мусора, подержал, пока Хоффман ссыпал туда осколки.
— Поскольку это был больше, чем просто телефон, полагаю, ты сменил номер. Мне он нужен, если, конечно, мы все еще напарники.
— Я меняю их по два раза на дню. Шесть номеров — ты получишь их все.
Эверт Гренс поставил на стол две чашки с кофе — для себя и для гостя.
— Сядь.
— Опять совещание, комиссар?
— Можно сказать и так. Следственное совещание в самом маленьком полицейском коллективе.
Гренс улыбнулся и выложил напротив места Хоффмана два конверта.
— Поздравляю с успешной сдачей экзамена.
— Что такое, Гренс?
— Открой.
Пит Хоффман приоткрыл конверт указательным пальцем и вытащил из него черный кожаный чехол. Внутри, в левом отделении, оказалось новенькое удостоверение с надписью «Полиция» красными буквами и ниже, более мелким шрифтом, — «Полицейское управление. Стокгольм» под фотографией Хоффмана в его новом облике, с персональным номером, которого Хоффман раньше никогда не видел, и именем, которого он еще не носил. Справа, в пластиковом футляре, лежал латунный полицейский значок — «Стокгольм — 4514» и золотая ко- рона.
— Вернер Ларсон? — переспросил Пит.
— Не хуже, во всяком случае, чем любое из твоих прежних имен.
— Немного странно, Гренс, тебе не кажется? Все эти годы я был агентом полиции совершенно неофициально, хотя и вел вполне официальные расследования. А теперь, будучи всего лишь твоим «кухонным» напарником, получил это и стал настоящим полицейским.
— Да, потому что теперь тебе нужен полицейский значок. И еще кое-что…
В следующем конверте оказался билет на самолет и рекомендательное письмо на английском языке на имя вполне конкретного получателя, некоего Гезима Латифи. Из письма Пит узнал, что Вернер Ларсон получил образование в полицейской школе и за годы работы в управлении полиции Швеции показал себя образцовым специалистом.
— Латифи?
— Он работает в полиции города, куда был сделан интересовавший тебя звонок. Шкодер, в Албании, туда ты и поедешь.
— И этот Латифи занимается…
— Я искал человека, которому мы можем довериться. Связался с немецким коллегой, у которого большая сеть контактов и чутье на людей куда лучше моего. Он указал мне на Латифи как на одного из немногих тамошних полицейских, которого невозможно подкупить, — первое достоинство, когда речь идет об албанских коллегах. Кроме того, он просто приятный человек, мы почти час разговаривали по телефону. Уверен, что Латифи тебе поможет.
— Что именно я должен буду сделать?
— Главное — отыскать двух человек. Во-первых, преступника, поискам которого посвящено наше неофициальное расследование и который угрожает тебе и твоей семье, чтобы заполучить свою долю на шведском рынке нелегального оружия. И еще одного мафиози, санкционировавшего убийство трех «торпед», — расследование, которым мы занимаемся официально, в нашем полицейском отделении. Я почти уверен, что это один и тот же человек, который соединяет оба наших расследования с комнаткой в доме с белым фасадом. Я хочу знать, кто он, с кем работает в Швеции. И кто убивает людей от его имени на вверенном мне участке.
Пит Хоффман сложил кожаный чехольчик с его содержимым, положил на дно наплечной кобуры и поднялся, готовый отправляться в путь.
— Подожди, — остановил его Гренс. — Это только половина задания.
— О’кей, а вторая половина?
— Ты должен найти молодую женщину, которую, когда она объявлялась в последний раз, звали Ханна Ульсон, а теперь могут звать как угодно, если она вообще жива.
— Кто она?
— Та, за которую я очень переживаю.
— Из твоего другого расследования, о котором ты не хочешь говорить?
— Да. Главное для тебя — найти убийцу, именно так ты должен расставить приоритеты. Но, кроме того, буду благодарен, если на месте ты посмотришь материалы полицейских расследований с неопознанными женскими трупами и сопоставишь с информацией, которую найдешь здесь, — с этими словами Гренс выложил на стол третий конверт.
— Обрати особое внимание на приметы внешности, которые остаются неизменными — рост, цвет глаз, размер обуви, зубы, шрам после удаления аппендикса и тому подобное.
Тут Хоффман поднялся, но Гренс снова его остановил.
— И еще одно.
— Что?
— Зофия, дети. Я хочу знать, где ты их прячешь.
— Зачем?
— Я могу их защитить, пока ты будешь в отъезде.
Хоффман давно взял за правило рассчитывать только на себя. Оставаться одиночкой, — пока обстоятельства не вынудили его довериться комиссару Эверту Гренсу.
Только не в этом вопросе.
— Нет.
— Нет?
— Я знаю, что между нами не должно быть недомолвок, Гренс. Но это оставь мне.
— Мы должны доверять друг другу, Хоффман, при всей нашей подозрительности.
— Во всем, кроме этого.
— Только при таком условии наше кратковременное сотрудничество будет успешным.
— Сожалею, но только после того, как узнаешь, кто из ваших продался.
Его взгляд ясно давал понять, что Хоффман не намерен и дальше спорить на эту тему. Опытный следователь, Гренс знал, как это бывает, когда заданный вопрос уводит гораздо дальше, чем ответ, на который рассчитываешь. И пока комиссар допивал последнюю за этот вечер чашку кофе, Пит Хоффман успел сбежать по лестнице и остановить на улице свободное такси. Через двенадцать минут он был в западном Сёдермальме, в ателье, где его уже ждала знакомая гримерша, — с улыбкой, в которой можно было утонуть.
— Спасибо, что смогли обернуться так быстро.
— Это же срочно, как всегда.
— Как всегда.
Она уже выкатила ростовое зеркало на середину комнаты. На этот раз встреча с самим собой не стала для Хоффмана таким потрясением, как несколько дней назад. Он начинал привыкать к этому обрюзгшему бухгалтеру.
— Куда едете, Пит? Меня больше волнуют погодные условия — температура, влажность и тому подобное.
— Жара, как и здесь. Хотя, я думаю, для тех мест это нормально.
— И мы оставляем все как есть? Отечные веки, кривой нос с большими ноздрями, обвисшие щеки, подбородок и живот?
— Да, все как есть.
Устраиваясь в кресле, Пит подумал о том, как ему хотелось бы избежать всего этого — липкой массы, которую сейчас размажут по лицу, и гипсовых полосок, которые так долго затвердевают. При помощи слепков, оставшихся с его прошлого посещения, гримерша успела подготовить детали новой маски. Части прежнего лица отлипли под воздействием смывающего средства, после чего мастер наклеила новые. Проверила веки — они держались так же прочно, как щеки и подбородок.
— Так вы проходите еще некоторое время. Ваш живот стал еще чуть больше, поэтому в пакете две новые рубашки. И еще баночка клея на всякий случай. Проверяйте все как можно чаще. Этого не должно случиться, но на жаре, тем более если будете активно двигаться…
Следующая поездка в такси завершилась на бензозаправке близ Хаммарбю. Именно там Хоффман попросил водителя его высадить, в полутора километрах от дома. Это расстояние он преодолевал осторожно, то и дело озираясь на предмет возможной слежки. И вот он стоял здесь, на другой стороне улицы, в двадцати пяти метрах от тех, чьими жизнями дорожил больше, чем своей собственной. И снова чувствовал подступавшую к сердцу ярость, — совсем как в тот вечер, когда обнаружил младшего сына играющим с ручной гранатой, — ярость, от которой его начинало трясти.
Именно она и заставила Пита достать телефон. Он должен был позвонить, но не Зофии, до которой мог бы добежать в два прыжка. Возможно, это и приглушило бы тоску на некоторое время, но потом сделало бы ее еще более невыносимой. Нет, лучше поговорить с тем, кто может их видеть.
— Так поздно, босс? Что-нибудь случилось?
— Я уезжаю на несколько дней… так, небольшая поездка. Хотел удостовериться, что у наших новых клиентов все в норме. Я имею в виду маму с тремя детьми.
Хоффман отступил на пару шагов в сторону, чтобы не попасться в глазок камеры. Энди не должен был его видеть, пусть даже в этом облике.
— Свет не горит. Спят, наверное.
— О… да… а в остальном ничего нового? Я просто подумал… ты ведь наверняка их видел. Как они выглядят? Один из мальчиков как будто вел себя беспокойно, ты говорил?
— Потом как будто успокоился. Я видел его только мельком, мальчики предпочитают держаться подальше от окон. А мама… вы не говорили с ней по поводу телефона?
— Телефона?
— Она приняла еще один вызов, я видел через окно. Какого черта, босс… как мы можем что-то гарантировать, если они не следуют нашим инструкциям? Я имею в виду…
— Это моя оплошность, Энди. Приношу свои извинения. Я забыл, но обязательно поговорю с ней. Думаю, поймет. Она производит впечатление неглупой женщины.
— И вы все еще не знаете, почему они здесь? Что с ними случилось?
— Не более того, что это как-то связано с ее мужем.
Завершив разговор, Пит Хоффман еще долго разглядывал окна и стену дома, разделявшую их с Зофией.
Скоро, совсем скоро…
05.01. (Осталось 2 дня, 17 часов и 1 минута)
Ошарашить, сбить с толку — испытанное средство мастеров допроса. Но проснуться в тюремной камере не вполне протрезвевшим, после шумного свадебного торжества, быть разбуженным с похмелья раздраженным приветствием полицейского Эверта Гренса, брошенным в четырехугольное окошко, — что может быть более неожиданным? Добавьте к этому охранников и замок, чей металлический скрежет словно распиливает мозг на две половины, а стопорные поршни острым мечом вонзаются в череп, напрочь парализуя любую мысль в самом зародыше. А потом еще этот полицейский врывается, грохоча стальной дверью, вместе с женщиной, организовавшей весь этот бедлам. После этого можно понять Душко Заравича, встретившего комиссара и его коллегу лежа на койке спиной к двери.