16.33 (Остался 1 день, 5 часов и 29 минут)
— Вон там, смотри. Черная «Ауди» перед большими воротами. Видишь? Он протянул руку, повернул голову… Теперь он набирает код. Лицо такое, как будто…
— Я его знаю.
Пит Хоффман и Гезим Латифи сидели на крыше обшарпанного складского помещения и наблюдали за двухэтажной белой виллой, охраняемой все теми же двумя мужчинами, которых Пит заметил во время своей первой разведки. Тот, кого они ждали, появился спустя без малого пять часов. Телеобъектив в руках Латифи был куда более современным, чем оборудование, которое попадалось Питу на глаза в полицейском участке. Похоже, этот прибор принадлежал лично Латифи и давал безупречно четкую картинку. У водителя был холодный взгляд, как у хищной птицы. Высокий лоб, бледная кожа, бакенбарды с проседью. Ворота открылись и закрылись. Он въехал во двор и пропал из зоны видимости. Но вскоре зажегся свет на первом этаже в холле, а потом на лестнице и на- верху.
— Я подозревал, что это он, но не мог утверждать этого наверняка.
— Кто он, Латифи?
— Тот, кого ты ищешь.
Латифи повертел колесико на боку камеры, и лицо на снимке увеличилось, заполнив весь экран.
— Косовский албанец, из Приштны. Последние несколько лет ошивался в окрестностях Шкодера.
На вид мужчине было около пятидесяти. Латифи наводил курсор увеличителя на разные участки изображения, что позволило разглядеть сначала тончайшие золотые серьги в форме обручей, а потом родимое пятно на шее, — из тех, с какими рекомендуют провериться у онко- лога.
— Хамид Кана. Во многом похож на твоего Короля, за исключением разве того, что пока жив. Он из тех, чье имя не меньше дюжины раз встретишь в списках подозреваемых, и при этом ни одного обвинения. Из тех, кого отпускают за недостаточностью улик.
Теперь свет зажегся и в «башне», в окне замелькала фигура в костюме. Села, предположительно за письменный стол, развернув что-то похожее на монитор.
— Этот дом, как и весь квартал к северу отсюда, при коммунистах принадлежал партийным инструкторам. Они и жили, и работали на этих виллах. Партийный инструктор — что-то вроде албанского варианта русского политрука. Партийный функционер, наделенный большой властью.
Латифи достал из сумки потертую карту, развернул на плоской, нагретой солнцем крыше и пальцем очертил прямоугольник на месте двухэтажного дома.
— Вот где он сидит. И мы примерно знаем, как это выглядит изнутри.
Латифи улыбнулся.
— Государственная бюрократия имеет свои плюсы. Все должно быть расчерчено и одобрено, чтобы потом можно было проконтролировать. В результате я отыскал в архиве карту и это…
В свернутой карте оказалось несколько разрозненных листков. План дома, за которым они наблюдали.
— В «башне», по закону жанра, должен быть кабинет партийного инструктора. Здесь ты можешь рассмотреть его во всех подробностях, Ларсон.
Есть люди, которым всегда все ясно без всяких объяснений.
— Это на случай, если ты когда-нибудь захочешь его навестить.
Латифи развернул чертежи и протянул Хоффману.
— Потому что если ты приехал сюда ради того, чтобы узнать, кто принимает звонки из Стокгольма, чтобы руководить контрабандой оружия, то больше искать тебе не- чего.
Оба разглядывали изображение на дисплее камеры.
Мужчина с птичьими глазами, золотыми обручами в ушах и нездоровым на вид родимым пятном.
— Ты уверен?
— Абсолютно уверен, Ларсон. Убежден. Во всяком случае, он крупная фигура. Даже если не руководитель всей операции. И не кто иной, как я вписал всю собранную о нем информацию в реестры подозреваемых. И не кто иной, как мой непосредственный шеф каждый раз преуменьшал или вовсе подтирал улики, чтобы не довести дело до задержания или суда. То же самое он проделывал и в отношении Короля Золтана, — один из многих моих коллег на довольстве у оружейных контрабан- дистов.
— Черт подери, Латифи, не понимаю, как тебе удается держаться?
Албанский полицейский пожал широкими плечами:
— Мне тоже надо кормить семью.
Латифи снова улыбнулся, и Хоффману показалось, что улыбка так и не сходила с его лица с тех пор, как они остановили машину возле складского помещения и взломали две двери, чтобы взобраться на крышу.
— А иногда бывает и так, Ларсон, что некто появляется бог знает откуда и просит тебя понаблюдать за двухэтажной белой виллой. А ты, в свою очередь, получаешь возможность лишний раз побороться с системой. И тебе легче идти на работу, если знаешь, что твой шеф скоро лишится своей главной кормушки.
21. 03 (Остался 1 день и 59 минут)
— Гренс?
— Да, это я.
— Это Хоффман. Ты один?
— Говори.
— Я только что послал фотографию на твой телефон.
— Открой, мы посмотрим ее вместе. Я поставлю звук на динамики…
— Узнаешь?
— Нет.
— Уверен?
— Эти птичьи глаза, родимое пятно — я вспомнил бы, если б когда-нибудь его видел.
— Хамид Кана, это тебе о чем-нибудь говорит?
— Впервые слышу.
— Это ему звонили охранники с Биргерярлсгатан. Он сидел в комнате на втором этаже белой виллы. Предположительно этот человек сменил Короля Золтана на его посту. Или же близок к тому, кто сменил.
— Точно?
— Ты сам, Гренс, уговаривал меня доверять Латифи. Если мы все еще держимся этого правила, то да, это точно.
— Времени две минуты десятого.
— Вижу.
— В нашем распоряжении сутки, Хоффман, чтобы найти того, с кем этот человек работает в Швеции. Того, кто совершил три убийства за последнюю неделю, и того, кто угрожает твоей семье. Через сутки нам придется отпустить Заравича, а он в любой момент может добраться до бумаг, где написано, кто посадил его на шесть лет, лишив возможности проститься с умирающим сыном. И тогда, Хоффман, против тебя, Зофии и детей ополчится весь криминальный Стокгольм. В таких случаях, поверь, они держатся вместе. Мой обыск прошел не так, как было задумано, и мне нечего предъявить прокурору, чтобы уговорить его задержать Заравича в Крунуберге еще на несколько дней.
— Я делаю, что могу.
— Давай ты будешь делать только то, что нужно, хорошо? Меня не интересует, каким образом, но ты должен узнать имя этого человека.
В Шкодере поздний вечер.
Пит Хоффман озирается в пустом баре.
Часы на стене будто отсчитывают последние секунды до взрыва.
Салфетка, которую он обычно хранит на дне кобуры, развернутая, лежит на столе, между бутылками с местным пивом и мобильником, в котором только что отзвучал раздраженный голос комиссара Гренса. Пит трогает пальцем край салфетки с длинными цепочками заполненных буквами клеточек. Это кроссворд, или нет, — план, которому он следует, вычеркивая выполненные пункты. Остались две цепочки, два пункта, которые нужно будет выполнить. Два незачеркнутых слова.
Выжить — одиннадцать букв:
Л-О-К-А-Л-И-З-А-Ц-И-Я
Выжить — девять букв:
К-Р-И-П-Т-О-К-О-Д
Пит склоняется над салфеткой с карандашом в руке, чтобы вычеркнуть первое слово. Но медлит и оставляет все как есть.
Сначала он должен заставить говорить человека с птичьими глазами. Пит готов зайти далеко, комиссар Гренс это почувствовал, поэтому и предупредил. Но мертвец не откроет ему никакого криптокода.
Питу нужно проникнуть в дом, охраняемый двумя вооруженными мужчинами. В маленькую комнатку в «башне». Очень может быть, что этот человек подвергался пыткам и раньше, но за эти несколько часов Пит должен его сло- мить.
Потому что именно этот мужчина дергает за нитки, управляющие действиями шведских марионеток.
Потому что часы тикают.
07.09. (Осталось 14 часов и 53 минуты)
Сыр, джем, ванильный йогурт, крекеры, апельсиновый сок. И себе — чашка кофе.
Они рано проснулись. И не потому, что так было нужно, напротив. Всем было бы проще провести это время во сне. Но в половине шестого Луиза заплакала и разбудила Расмуса и Хюго. Сейчас все они сидели на диване, еще несколько дней назад принадлежавшем другим людям, перед накрытым к завтраку уродливым стеклянным столиком. На телеэкране, который мальчики обычно использовали для своих игр, люди только тем и занимались, что стреляли друг в друга. Зофия прикрыла глаза и на какое-то короткое время оказалась совсем в другом месте. Дома, самым обычным утром, перед самым обычным завтраком. Звон ложек о стекло, хруст крекеров, когда все одновременно жуют.
Открыв глаза, Зофия не нашла в себе силы озирать чужую квартиру, видеть за окном квартал, по которому никогда не ходила.
И только новости по телевизору были все те же. По одной программе ведущий комментировал кадры далеко не мирной демонстрации перед саммитом в Париже. Американский президент обещал снизить налоги. Миротворческое подразделение ООН было обстреляно во время перевозки продовольствия в Западную Африку.
И шведские сюжеты, казалось, повторяли новости недельной и двухнедельной давности. Штурм отделения полиции в Мальмё. В Нурсборге застрелен молодой человек двадцати лет. Два школьника получили тяжелые ножевые ранения в Бергшё.
Зофия повернулась к Луизе поправить салфетку под подбородком и сунуть в рот остатки молочной каши и пюрированного банана, когда Расмус вдруг закричал, не то смущенно, не то удивленно:
— Мама! Смотри!
Поначалу Зофия не поняла, в чем дело, и как ни в чем не бывало продолжала вытирать Луизе подбородок и щеки. И только после того, как Расмус во второй раз закричал «смотри!», повернулась к телеэкрану.
Кадры из жизни в последние годы все более неузнаваемой Швеции сменились другой картинкой, так же мало походившей на тот мир, в котором Зофия рассчитывала жить после того, как Пит в последний раз вышел из заключения.
Война — вот как это выглядело. Так бывает, когда ракета по чьему-то недосмотру взрывается не на поле сражения, а в жилом квартале. Дом, которому был посвящен этот репортаж, стоял в одном из стокгольмских пригородов и был уничтожен, сметен с лица земли мощным взрывом, разрушительные последствия которого сказались и на соседних строениях. «Бомба, — равнодушно констатировал журналист, — была приведена в действие меньше часа назад. Часть жителей окрестных домов уже эвакуи- рована».