Никаких документов о тех, кто прошел через тюрьму – не осталось. Почему они были уничтожены, непонятно.
Но ведь надо что-то ответить начальству, и поэтому начальник начальника тюрьмы пишет еще одно разъяснение в Москву:
29 апреля 1954
Начальник тюрьмы майор Волков
Сообщаю, что ввиду отсутствия данных учета, установить, проходили ли через тюрьму Гогоберидзе Леван и Зинаида Ринберг, не удалось.
Что касается возможности установления связи и переговоров заключенных на прогулочных дворах в 1939 году, то следует отметить, что такая возможность была, так как прогулочные дворы были разделены заборами в одну доску и имелись в заборах щели, через которые заключенные могли наблюдать и переговариваться (мужчина и женщины). В 1952 году прогулочные дворы переделаны в две доски, и возможность для переговоров исключается.
Итак, дырки при новом начальнике забили, теперь все хорошо.
Тем временем Люся Петросян пишет письмо Анастасу Микояну о своем незаконном аресте. И прикладывает бумагу о Леване Гогоберидзе. Может быть, в этом и было дело? И она просто добивалась, чтобы ее заметили (ведь писала в анкете, что одинокая) и помогли с реабилитацией. Не надо забывать, что ее выслали в Енисейск на вечное поселение, как всех проходящих по повторным статьям – “повторников”. Но была еще ее подруга, которая, как писала и говорила на допросах Люся Петросян, могла подтвердить, что они вместе видели Левана Гогоберидзе во Владивостокской пересылке. Однако оказалось, что Зинаида Ринберг умерла в лагере в 1952 году.
Тем временем Люсю Петросян реабилитировали и выпустили на свободу. И, возможно, что расстрелянный Леван Гогоберидзе, сам того не желая, помог Люсе Петросян раньше вырваться на волю. Но, может быть, она все-таки видела его?
В одном из последних запросов, подшитых к делу от 24 июня 1954 года, Елена Гогоберидзе написала отчаянные строки:
Как и раньше, так и сейчас для меня остается непонятным, неужели так бесследно мог исчезнуть человек, что могучий государственный аппарат не может обнаружить его следов, даже если он не жив!
Конечно, государственный аппарат давно все обнаружил и все прекрасно знал об убитых и умерших в лагерях, но система, построенная на многолетней лжи, никак не хотела обнаруживать эту ложь.
В деле находилась еще копия записки, отправленной арестованным Леваном Гогоберидзе к жене Нине Варфоломеевне Гогоберидзе, которая и сама скоро будет арестована.
Я написал Серго <Орджоникидзе>, сдал, сегодня даю показания, но все это, родная, теперь только для архива, авось, когда наша Лана узнает правду обо мне. Все мои показания ничего не значат против показаний 5–7 подлецов. Еще и еще прошу, требую, будь мужественной и стойкой, не поддавайся черной травле всякой сволочи: помни, что у Ланы ты одна единственная. Целую мою Лану, нежно, нежно…
Дочке Лане тогда было шесть лет. Когда она вырастет – станет известным грузинским режиссером Ланой Гогоберидзе, автором десятка фильмов, один из которых, “Несколько интервью по личным вопросам” с Софико Чиаурели, был очень популярен в середине 1970-х годов. Сейчас, на 2019 год, – она жива, ей девяносто лет. Она живет в Тбилиси.
Повесть-сноскаСергей Ермолинский между Курцио Малапарте и Михаилом БулгаковымДокументальная повесть
Иностранец в Москве
“Погожий весенний день 1929 года. У нашего дома остановился большой открытый «Фиат»: это мосье Пиччин заехал за нами. Выходим – Мака, я и Марика. В машине знакомимся с молодым красавцем в соломенном канотье (самый красивый из всех когда-либо виденных мной мужчин)”, – так писала Л. Е. Белозерская в своих мемуарах о появлении в их доме итальянского журналиста Малапарте, сыгравшего в истории, которая будет рассказана, решающую роль.
“…Курцио Малапарте (когда его спросили, почему он взял такой псевдоним, ответил: «Потому что фамилия Бонапарте была уже занята»[56]), человек неслыханно бурной биографии, сведения о которой можно почерпнуть во всех европейских справочниках, правда, с некоторыми расхождениями. В нашей печати тоже не раз упоминалась эта фамилия, вернее псевдоним. Настоящее имя его и фамилия Курт Зуккерт. Зеленым юношей в Первую мировую войну пошел он добровольцем на французский фронт. Был отравлен газами, впервые примененными тогда немцами. На его счету немало острых выступлений в прессе: «Живая Европа», «Ум Ленина», «Волга начинается в Европе», «Капут» и много, много других произведений, нашумевших за границей и ни разу на русский язык не переводившихся”[57].
Сергей Ермолинский. Фотография из следственного дела.
1940
В воспоминаниях Любови Евгеньевны Белозерской вместе с Макой (Михаилом Булгаковым) и Курцио Малапарте возникает некая девушка по имени Марика. В то время она проживала вместе с Булгаковыми в их квартире на Большой Пироговке. По всем воспоминаниям, она была очень красива и происходила из Тбилиси, полуармянка-полуфранцуженка; уже почти год пользовалась гостеприимством четы Булгаковых. Спала в столовой, на старинном диване-ладье, называемой “закорюкой”. Тогда ей было всего двадцать лет, в Москве ей удалось устроиться на работу на Кинофабрику, а потом, как она писала в автобиографии, в Госкино. Любовь Евгеньевна, человек очень компанейский, уговорила Марику остаться у них, пока у нее не наладится жизнь в Москве.
В небольшой квартире Булгаковых они жили весело и дружно: разыгрывали шарады и принимали гостей. Необычная красота Марики в свое время привлекала и Маяковского, он ухаживал за ней еще в Грузии, а потом и в Москве, но сердце ее склонилось к другому человеку. Судя по неоконченному роману Курцио Малапарте “Бал в Кремле”, в котором было много автобиографических подробностей, Марика весной 1929 года стала его помощницей-секретарем. В СССР он работал над книгой “Техника государственного переворота” и “Добряк Ленин”). “В основном я проводил дни в Институте Ленина, – вспоминал итальянский писатель, – который тогда еще не был открыт для посетителей: этой возможностью я был обязан Луначарскому. Моя юная секретарша Марика Ч. – грузинка из Тифлиса, которую порекомендовала мне мадам Каменева, сестра Троцкого и директор «Интуриста», облегчала и ускоряла мою работу. Она переводила неопубликованные труды и письма Ленина, официальные документы об Октябрьской революции, о роли Ленина и Троцкого в этих памятных событиях, помогала мне собрать драгоценный материал…”[58] Это то немногое, что мы знаем о встречах молодых людей, которые постепенно переросли в любовный роман.
Однако некоторые подробности романа Марики и Малапарте появились в книге “В России и в Китае”, когда в 1956 году, уже будучи знаменитым итальянским писателем, возвращаясь из Китая в Европу, он заехал в Россию. В главе “Марика как вчера” писатель рассказывал, как ходил по изменившемуся городу и вспоминал о частых встречах с Марикой на Новодевичьем кладбище в 1929 году, о прогулках через Лужники на Воробьевы горы.
“От трамвайной остановки к монастырю нужно было больше километра идти по грязной тропинке, поросшей кустами ежевики, за которыми виднелись зеленые пруды – спустя целую жизнь, – писал Малапарте. – …Милой Марике едва тогда было двадцать лет. …Мы садились на скамейку около могилы композитора Скрябина или на шершавый могильный камень Дениса Давыдова… Бывало, долгими часами мы молча сидели, прижавшись друг к другу, и смотрели на весеннее небо над Воробьевыми горами по ту сторону реки, смотрели, как оно медленно меняло цвет… Не знаю, любила ли меня Марика. Иногда мне казалось, что она все-таки хоть немного в меня влюбилась, притом как я сам был в нее влюблен…”[59] Удивительно, что все эти годы он помнил девушку и, оказавшись в России, поехал на Новодевичье кладбище, подспудно надеясь встретить ее там. Место для романтических прогулок возникает, конечно же, неслучайно. Квартира Булгакова на Пироговке, где обитала юная Марика, была совсем недалеко от Новодевичьего кладбища, там и встречались влюбленные. Наверное, Малапарте провожал ее до дома; они долго стояли у дверей или заходили вместе в квартиру Булгаковых.
Кто же такая была Марика Чимишкиан, Марика Ч.? В ее биографии очень много пробелов и умолчаний. Многие свидетельства ее жизнеописателей основаны на обрывочных воспоминаниях, которые записывали за ней булгаковеды в середине 1980-х годов. Единственные документы, написанные ее собственной рукой, – поздний рассказ о знакомстве в Тифлисе с Булгаковым и Белозерской и автобиография, составленная в мае 1953 года. Попробуем же шаг за шагом из фрагментов составить портрет Марики Чимишкиан (Чмшкян), полуармянки-полуфранцуженки из Тбилиси, которая сопровождала итальянского писателя в прогулках по Москве и стала главной героиней романа “Бал в Кремле”.
Курцио Малапарте.
1930-е
Итак, она родилась, как она сама пишет, “в гор. Тифлисе (теперь Тбилиси) в 1904 году 13 июня. Отец – по образованию юрист, работал при окружном суде в качестве присяжного поверенного. После 1917 года состоял членом коллегии защитников. Умер в 1927 году. Мать – домашняя хозяйка…”[60] Почему-то Марика Артемьевна никогда не упоминала, что происходит из известной актерской семьи. Ее родной дед был знаменитый в Тбилиси Чмшкян Геворг Арутюнович – актер и режиссер (1837–1916), а бабушка – Чмшкян Сатеник Ованесовна (1849–1906), известная в Грузии армянская актриса. Возможно, это и побудило юную Марику выбрать актерскую карьеру в кинематографе, но об этом позже. Это были бабушка и дедушка по линии отца-юриста.
О происхождении матери становится понятным из письма, которое в 1926 году пишет Марика своему дядюшке и одновременно крестному Федору Густавовичу Беренштаму в Ленинград. Это был очень известный художник, архитектор, а до революции – директор Библиотеки Императорской Академии художеств. Родился он в Тифлисе в семье потомственного почетного гражданина, пионера книготорговли на Кавказе Фридриха Августа (Густава Васильевича) Беренштама (1829–1884) и Каролины Анны (Каролины Ивановны) Беренштам, урожденной Монье. В 1881 году Ф. Г. Беренштам поступил на архитектурное отделение Императорской Академии художеств Петербурга. Обучаясь в Петербурге, Федор Густавович не забывал Кавказ. В Тифлисских периодических изданиях (журналах “Гусли”, “Осколки”) печатались его рисунки, появлялись оригинально им оформ