Она посмотрела на Владимира, и он, не зная, то ли принять игру, то ли встать и уйти, пожал плечами.
— Обсудим.
— С врачами — боже упаси. Женщина, которая в порывах страсти, припадках нежности и проявлениях чувственности видит суть происходящих биологических процессов, конченная как любовница подсознательно. «Венозная кровь прилила — пещеристое тело заполнилось ею, увеличиваясь в объеме в полтора-два раза», — и это вместо того, чтобы просто и по-человечески сказать — встал. Учительницы, по моим наблюдениям и жизненному опыту, правильны до безумия. Пушкин, Гоголь, Муму — ах, ах! Ну, плюс-минус, конечно. Воспитательницы глупы и несамостоятельны, видят в каждом мужчине ребенка — это у них профессиональное, так что…
— Так что нет на белом свете настоящих женщин, — подытожил Владимир.
— Ну почему же, — улыбнулась Лариса, — а я?
Владимир невольно скользнул взглядом по ее лицу. Шутит?
— Волосы свои. Никаких «Клэрол». Губы, как в кино, сексапил номер пять.
Он отвел взгляд, но получилось — не в сторону, а вниз, на белеющую в вырезе грудь.
— Номер четыре. С половиной. Мало? Добавлю. При нынешнем техническом прогрессе…
— Будет тебе, — сказал Владимир, — и так тошно.
Она встала и смешно, на цыпочках, сделала несколько шагов.
— Ладно, остывай. А вот совет все же прими. Найди хорошую бабу, чтоб затрахивала до потери пульса. Сразу все образуется, и о разводе думать забудешь. Тебя как зовут?
— Владимир.
— Держи, Вовик.
Она вырвала из блокнота листок, нацарапала на нем номер телефона.
И ушла.
С Ольгой он все-таки развелся. Не потому, что слесарю — слесарево, а кесарю — кесарево, и ему, мужчине, все можно, а жена — не смей. У самого рыльце в пушку. Чуть-чуть. Две связи на стороне за восемнадцать лет не бог весть что. Мало безгрешных мужей. Но, изменив, а точнее, наскоро переспав с соблазнившей его особой, он долго потом мучился, винил себя во всех смертных грехах, и, стараясь как-то оправдаться и перед женой, и перед собственной совестью, засыпал Ольгу подарками.
В тот вечер он, уже успокоившись, дожидался жену и пытался понять ее. Как обычно, корил себя. Все прямо из «СПИД-инфо». Вопрос: жена встречается с другим. Как себя вести? Ответ: не рубите сплеча, не подавайте вида. Наденьте самое красивое платье… тьфу, костюм. Сводите в театр. Цветы, ночь любви, медовый месяц. Что-то новое. Слова, подарки, позы. Начните семейную жизнь сызнова. Возможно, вина в вас самом?
К восьми вечера виноватый во всем Владимир был «готов». Конечно, неправ он. Сейчас придет Оля, тихая, виновато прячущая глаза, а на кухне ее уже ждет ужин, цветы. Завтра сходят в театр, и все пойдет по-новому.
В десять часов вечера хлопнула входная дверь.
Владимир бросился в коридор. Оля, оглядывая себя в зеркале, поправляла прическу.
— Ну, что встал как столб. Разгрузи сумку. Пальто помоги снять. Учу тебя, учу, все без толку.
Внутри Владимира щелкнул переключатель «штиль — буря». Сдерживая себя, он помолчал, посчитал до десяти, погладил дернувшееся веко.
— Ты где была, Оля?
Стирая губную помаду, Ольга терпеливо, как ребенку, со вздохом пояснила:
— У мамы. Приходила Елена Андреевна. Посидели. Попили чаю с тортом. Хотела и тебе кусочек принести… да ты ведешь себя в последнее время плохо.
Внутри Владимира что-то взорвалось. Он шагнул к Ольге, и рука сама сделала то, чего он никогда не делал с самой дрянной женщиной. Пощечина получилась неловкой — наполовину в лоб, наполовину в ухо, но сильной. Ольга отлетела от зеркала, вата с помадой, нарисовав ей на щеке длинную красную полосу, полетела в глубь коридора.
— Ты… — сквозь туман видя испуганное лицо жены, прохрипел Владимир, — блядь…
Во время развода на вопрос судьи о причине распада семьи он, глядя в сторону ответил:
— Из-за куска торта.
Секретарь удивленно воззрилась на него, потом на судью:
— Что, так и записать?
— Запишите, что не сошлись характерами, — сказал Владимир.
На примирение он не согласился, да Ольга в горячке этого и не требовала. Они разменяли квартиру, и он стал жить в другом районе, тяжело привыкая к холостяцкой жизни.
Ольга появилась через два месяца, тихая, присмиревшая. Они поговорили, спокойно, по-человечески. Обещание перемениться не убедило Владимира возобновить отношения. Он почувствовал вкус свободы — не разгульной пьяной жизни, а свободы самостоятельно принимать решения, поступать так, как считает нужным он, а не кто-то другой. Неожиданно у него оказалось много денег, и он приобрел то, что в недалеком прошлом казалось ему несбыточной мечтой — персональный компьютер. Они несколько раз встречались с женой, но — черного кобеля не отмоешь добела. Натура жены быть всегда, везде и во всем впереди прорывалась как тщетно сдерживаемое деревянной перегородкой пламя. В конце концов они по-дружески чмокнули друг друга — взаимно! — в щеки и расстались друзьями навсегда.
Ларисе Саготиной он позвонил через месяц после развода. Никаких планов он не строил, просто тоскливо было сидеть одному весенними вечерами. Хотелось даже не постели, а общения, тепла.
Она взяла трубку сразу, будто с того самого вечера сидела у телефона и ждала звонка.
— Мне бы Ларису…
— А я себе туфли новые купила, — похвасталась она с ходу.
— По этому поводу я приглашаю тебя в театр.
— Неужели я похожа на худосочных поклонниц богемной элиты?
— Ну, тогда в ресторан.
— Что ты, что ты! Я ведь не дама высшего света и не проститутка.
Он засмеялся:
— А кто же ты?
— Я домохозяйка.
— Тогда я приглашаю тебя… — Владимир запнулся.
— Домой? — подхватила она. — Приглашение принято. Ваш адрес, сэр?
Она появилась так быстро, что Владимир не успел даже вскипятить воду для кофе. Вошла в прихожую и встала напротив него, глядя в упор темными глазами.
— Ты так быстро, — заизвинялся Владимир, — я не успел приготовиться.
Лариса выпустила из рук сумку, сделала шаг вперед, обняла его за шею. Теплое дыхание, аромат духов и едва уловимый запах женского тела напомнили Владимиру, что он мужчина и что он уже второй месяц один. Ее рука скользнула по груди Владимира, опустилась к поясу, последовала ниже.
— А по-моему, ты вполне готов, — прошептала она.
Владимир поставил чашки с чаем на поднос, извлек из холодильника бутылку бальзама, гроздь бананов и пошел в комнату. Лариса разметалась на махровой оранжевой простыне и, притихнув, смотрела в потолок.
— Заскучала? — спросил Владимир и присел рядом. — Сейчас я тебя развеселю.
— Мне сегодня приснилось, как ты меня в глаза целуешь, — сказала Лариса с грустью. — Это к разлуке. Ты меня скоро бросишь, да?
Владимир едва не выронил поднос на ее обнаженное тело.
— С чего ты взяла?! — фальшиво возмутился он. — Таких женщин как ты не бросают. В командировку еду, это да. Недельки на две.
— Куда?
— В Екатеринбург. Учиться на старости лет посылают.
Она повеселела. Изогнулась кошкой на постели и сказала игриво:
— Уедешь, заведешь себе какую-нибудь…
— Лариса, перестань, — мучаясь от лжи, взмолился Владимир, — никто, кроме тебя, мне не нужен.
— Ты знаешь, Володечка, за что я тебя люблю?
— За что?
— За то, что когда ты меня целуешь вот сюда, — Лариса чуть раздвинула ноги и коснулась живота повыше курчавых волосков, — глаза у тебя становятся влажными от нежности.
Он грохнул поднос на пол и бросился к ней.
Лариса ушла от него поздно вечером. Долго красилась в прихожей, наводя глянец на припухшие от поцелуев губы, морщилась, расчесывая сбитые в ком волосы.
— Ты когда уезжаешь?
— В понедельник.
— Через три дня… Мы уже не увидимся до отъезда?
— Нет, скорее всего. Надо собраться, то да се. Мама просила помочь по хозяйству.
— Две недели, — закатила глаза Лариса. — Я не вынесу.
Владимир ласково обнял ее.
— Но ведь я вернусь, — сказал он, чувствуя себя предателем.
Лариса вышла в пахнувшую летом темноту, постояла секунду и, достав из сумочки два телефонных жетона, свернула в проулок.
Металлический диск номеронабирателя как в замедленном кино отсчитал положенное количество импульсов. В трубке раздался приятный женский голос:
— Квартира Скобелевых. Слушаю вас.
На лице Ларисы отразилось смущение.
— Простите, пожалуйста, кажется, я ошиблась номером.
— Ничего страшного.
Надавив на рычажок, Лариса набрала этот же номер вторично. В трубке коротко пикнуло.
— Здравствуй, Аллочка, — сказала Лариса в тишину, — я письмо получила позавчера, от мамы. Пишет, что очень болеет и просит приехать к ней. Я тебя очень прошу, сестренка, съезди к старушке. Я не смогу. С билетами сейчас запросто, поэтому возьми с понедельника. В остальном все в порядке. Копошусь на кухне, Гена на прежнем месте в этой же должности. До повышения ему как до Камчатки.
Она положила трубку и застучала каблучками в сторону своего дома.
Семья Скобелевых — муж, жена и их маленькая дочка — не подозревая о болезни бедной старой мамочки, продолжала мирно смотреть телевизор. Милый Ларисин голос, переключившись в ГТС от одного абонента к другому, прервался в распределительном шкафу на углу улиц Орской и Либкнехта. Укрепленный за изгибом металлической планки диктофон размером с коробок спичек, пропустив первый звонок, с приходом второго переключил линию на себя и записал для Аллочки сообщение ее сестры.
«Аллочка» появилась у распредшкафа в восемь утра. Редкая толпа граждан, выглядывая из-за далекого поворота желанный трамвай № 6, не обратила внимания на чернявого молодого мужчину с монтерской сумкой на плече. Поковыряв в отверстии ключом с трехгранным вырезом, он для вида потыкал «крокодилами» в клеммы, одной рукой прижал трубку с диском посередине к уху, а другой рукой искусно извлек диктофон. Потом с брезгливо-скучающей миной подневольного работяги захлопнул шкаф, сложил инструмент в сумку и потопал прочь. В ближайшем подъезде он спрятал сумку в целлофановый пакет, натянул ветровку и, приоткрыв дверь подъезда, стал ждать.