— Еще бы, — с раздражением сказал капитан. — Все по Уставу. В армии прав тот, у кого больше прав.
— Да ладно тебе, — примирительно сказал Зобов. — Не заводись. Говорил не говорил — какая разница. Шучу я так. Веселый я, понял.
— Чего веселиться-то, — сказал Ефимов. — Поводов не вижу.
— А я без повода. Чтобы вы… мы тут не перегрызлись все. Ну ладно. Старший сержант!
— Я, господин генерал!
— Отставить. На время нашей непредвиденной здесь задержки… Стоп! Задержка у баб бывает, когда залетят. На время пребывания здесь нашей теплой компании субординацию можно исключить. Зови меня просто Виктор Сергеич. Тем более что ты теперь по званию старший сержант, а это почти что равняется полковнику. Понял?
— Так точно, Виктор Сергеич!
Капитан засмеялся. Зобов довольно кивнул головой.
— Поскольку времени у нас — немерено, заводи-ка, сержант Галиуллин… звать-то тебя как?
— Хамид.
— Заводи-ка, Хамид, своих роботов. После сна я чувствую прилив сил, и должен этого гада, который в меня давеча стрелял, кончить.
— А может, в картишки? — предложил капитан и достал из ящика стола колоду замусоленных карт.
— Азартный ты, Парамоша! — обрадовался Зобов. — Ну давай, на щелбаны. Сейчас я тебе по котелку настучу. Хамид! Иди наверх, зови сержанта. Карты четверых любят.
— Я схожу, — вызвался Ефимов. — Разомнусь чуток.
Галиуллин сел за стол и стал тасовать колоду.
— Виктор Сергеич, — сказал он, оглядываясь на дверь, за которой исчез капитан. — У меня нехорошие предчувствия.
— Конкретнее, — сказал Зобов и подсел к нему поближе.
Ефрейтор бросил карты на стол.
— Неизвестно, сколько мы здесь еще будем, Виктор Сергеич. Может, неделю, может, месяц, а может, вообще…
— Отсюда не выйдем, — подхватил Зобов. Очень может быть.
— А длительное пребывание нескольких людей в замкнутом пространстве отрицательно сказывается на психике. Тем более что напряжение постоянно возрастает — в квадрате. Возможны срывы. А тут оружие. Автоматы, «Макаровы»…
— Вон ты про что, — усмехнулся Зобов. — Не бойся, сержант. Я об этом загодя побеспокоился. Зря, что ли, я себе топчан облюбовал? В матрацах ведь не только золотые червонцы прячут. Расслабься, все будет хорошо.
— Так вы оружие там спрятали? — удивился Галиуллин, воззрившись на топчан. — Такой вроде маленький…
— Оружие без патронов, что мужик без… В общем, дубинка. А пару рожков да четыре обоймы затолкать куда хочешь можно. Раздавай! Что козыри?
— Крести.
— Давай выберем из колоды покрупнее. Пусть капитан с сержантом шохами играют. Куда он делся? За смертью его посылать.
По винтовой лестнице застучали кованые сапоги. Вбежал запыхавшийся Ефимов.
— Его нигде нет!
— Сержанта? — быстро спросил Зобов. — Хотя, кого же еще… Входной люк смотрел?
— Смотрел. Мертво.
— Туалет? Подсобку? Аккумуляторную?
— Смотрел. Нет нигде.
— Та-ак, — мрачно протянул Зобов. — Не было печали… Карты отменяются. Всем искать. Не мог же он сквозь броневую сталь просочиться. Еще раз — по всем помещениям. И смотреть в оба. Идите, а я покумекаю пока.
Капитан с ефрейтором ушли. Зобов машинально сложил карты в кучку и, задумчиво глядя на царственные лица, стал одну за другой бросать их на стол.
Ефимов с Галиуллиным вернулись почти одновременно.
— Все обнюхали, Виктор Сергеич, — доложил капитан. — Как сквозь землю провалился. Два стула, на которых спал, на месте, а самого нет.
— Не может этого быть, — решительно заявил Зобов. — Не иголка же. Что там, на площадке? Отверстия, люки есть?
— Там отверстие в стене. Выходит в вентиляционную шахту, — сказал ефрейтор. — Но оно маленькое, человек не пролезет.
— Пролезет, не пролезет… Где вход в венткамеру?
— В аккумуляторной, Виктор Сергеич. Но по ней вверх наружу не подняться — в центре вентиляторы, а наверху металлическая сетка. И сам вход плитой забран.
— Неси инструмент, — распорядился Зобов.
Галиуллин побежал в подсобку. Капитан вытер ладонью потное лицо.
— Ну вот, начинается, — произнес он озабоченно. — Сюрприз. С ума сходить начинаем. Оружие бы куда прибрать, Виктор Сергеич, от греха подальше.
— Уже, — сказал Зобов, — прибрал.
Капитан замолчал. Потом нерешительно спросил:
— А куда? Мне не скажете?
— Боишься, что я палить начну? — усмехнулся Зобов.
— Да кто знает…
— В матрасе, — сказал Зобов. — Автоматы и два ПМ на месте, а патроны там. Доволен?
Ефимов промолчал.
Вернулся ефрейтор, таща сумку с инструментами. Они прошли по коридору в помещение аккумуляторной. Прикипевшие за годы к металлу гайки поддались с сухим скрежетом. Когда они открутили последнюю, металлическая плита, едва не задев аккумуляторные батареи, повалилась на пол. Зобов заглянул внутрь и отшатнулся.
На полу венткамеры лежал, мертво улыбаясь им, сержант второго года службы Фетисов.
Глава 16НА ЗЛАТОМ КРЫЛЬЦЕ СИДЕЛИ…
— Нно… Шта у тебя там…
Министр обороны неуловимо переменился в лице, быстро поправил сползшие с переносицы очки в тонкой золотой оправе и, перед тем как начать доклад, заглянул в принесенную с собой коричневой кожи папку. Он и так на «отлично» знал тексты нескольких листов, в которых опытный референт кратко и ясно изложил события, происшедшие за минувшую неделю. Результаты призыва на срочную службу тех, кому положено было в ближайшие два года есть несладкий солдатский хлеб. Отчет о выплате зарплаты кадровому составу армии, которую с трудом удалось наскрести из всех мыслимых источников в ущерб другим статьям расходов государства. События в Чечне, касающиеся его ведомства — после окончания войны таковых было немного. Ход подготовки к реорганизации армии — бесконечный процесс, грозивший из-за хронической нехватки средств затянуться на долгие годы.
Все было, в общем, неплохо, насколько может быть хороша предлагаемая осетрина второй свежести к столу Самого, если другие потчуют совсем уж гнилым продуктом.
Больше всего министра беспокоил принесенный ему начальником Генштаба доклад.
Министр говорил уверенно, четко и с уважением, умело пряча страх перед сидящим напротив человеком — постаревшим, явно сдавшим в последние годы, но оставшимся таким же грозным, как и всегда.
Президент слушал рассеянно. После болезни еще не до конца прошла привычка прислушиваться к тому, как стучит сердце — сдавший и заново восстановленный опытными хирургами мотор. В первые дни после операции он, лежа в постели и глядя в окно на мотающиеся под порывами ветра верхушки елей, постоянно чувствовал его — маленький комочек спрессованных беспрерывной работой мышц. Казалось — вот замерло, остановилось. Нет, снова тукнуло, пошло, разгоняя кровь по ослабевшему телу. Потом закрутили дела — поездки, встречи, текучка.
Президент знал все, о чем ему собирался сообщить министр обороны — или почти все. Источников было много — начальник охраны, например, которому по штату было положено как бы между прочим, в двух-трех словах намекнуть о происходящих в стране делах. Или пресс-секретарь, который умело акцентировал внимание Самого на отдельных моментах бурной российской действительности. Президенту он нравился — уверенный в себе, спортивный и подтянутый, чем-то похожий на каратиста с черным поясом. Или… да мало ли их, своих людей.
Поэтому еженедельный доклад министра обороны был чем-то вроде ответа ученика на экзамене у учителя, который досконально знает все способности подопечного и в уме уже поставил ему соответствующую оценку.
Министр обороны закончил доклад и не торопясь стал доставать из папки последний, самый тяжелый листок бумаги.
— Да не тяни ты кота за хвост, — не выдержал президент. — Шта у тебя там, бомба, шта ли, понимаешь?
Министр обороны постарался улыбнуться.
— Вчерашнее сообщение с Камчатки, Борис Иваныч. Из ракетной части особого назначения 35232. Там… э… некоторые сложности.
— Ложку дегтя напоследок приготовил, — усмехнулся президент. — Политик. Давай, корми.
Министр обороны стал читать, поминутно поправляя очки на вспотевшем носу. По мере того как он излагал ситуацию, президент становился Президентом — лицо его стало жестким, глаза потемнели. Теперь он не пропускал ни одного слова.
— Тэ-ак, — сказал он зловеще, когда министр замолчал. — Допрыгались, мать вашу. Прохлопали, понимаешь, ушами. Она что же, не демонтирована была?
— Включили в план демонтажа в следующем году, — сказал министр. — Основное внимание было уделено европейской части. План утвержден… — министр замялся, — высшими инстанциями.
— А ты куда смотрел? — грозно сказал президент. — План кто составлял? Твое министерство?
— Я тогда в замах ходил, Борис Иваныч…
Президент махнул рукой.
— Валите один на другого. Шта делать думаешь?
— Вступили в переговоры. Пока на нашем уровне, но, я думаю, надо премьера подключать. Дело серьезное.
— Переговоры… А обезвредить его, шта, нельзя? У вас на такой случай подготовлено что-нибудь?
— Вся безопасность стратегических ракет упиралась в невозможность подбора и рассекречивания кодов запуска. В связи с событиями последних лет в стране замена кодов не проводилась. Ожидали, что демонтируют.
Министр обороны замолчал на секунду и мужественно произнес:
— В связи со случившимся я готов… Рапорт об отставке…
— Уйдешь, когда я скажу, — перебил президент. — В отставку, понимаешь, захотел. Я тебе отставлю. Значит, так. Информация должна быть сохранена в тайне. Понимаешь? Если хоть одно слово просочится — голову сниму. Подключай всех, кого сочтешь нужным. ФСБ, контрразведку — всех. И чтобы там у меня без этих внутриведомственных разборок! Мне докладывать ежедневно, в особом случае — сразу, без промедления. Куда ракета нацелена?
— Лос-Анджелес, Борис Иванович.
— Ладно. Позвоню. Хошь — не хошь, а ему сообщить надо. Шта еще?
Министр достал из папки несколько фотографий и протянул президенту: