— Подъем, — равнодушно сказал ПОшник. — Минута сроку, форма четыре.
Полагая, что минута — время достаточное, чтобы сначала оглядеться, а потом уже встать, Владимир осторожно поискал взглядом свое оружие — бомжовский «бокфлинт».
— Мне долго ждать? — вопросил ПОшник через пять секунд. — Я, блин, тебе кто — няня Ирина Родионовна?
Последовавший за этим изыском пинок в коленную чашечку заставил Владимира поторопиться. Он вскочил на ноги и увидел на пороге комнаты еще одного громилу, на плече у которого висела «боковуха».
«Если человек дурак, то он обязательно уснет в самом опасном месте и продрыхнет до обеда», — подумал Владимир. Он стал соображать, как выпутаться из сложившейся ситуации. Быстро перебрал в уме все возможные и доступные способы и, спускаясь по лестнице вслед за ПОшником на первый этаж, как можно доброжелательней произнес:
— Мужики, если вы кого-то ищете, то только не меня. Я здесь человек пришлый. Отдыхающий я. Санаторий «Калчи» знаете? У меня путевка, язва, семья. Работаю инженером. В ваших разборках не участвую. Вы бы меня отпустили.
Они вышли на улицу, и Владимир сразу поскучнел, поняв, что дурочку гнать бесполезно. Вся центральная часть Калчей была запружена ПОшниками. Возле крыльца томились пятеро грязных, заросших щетиной мужиков и одна дамочка неопределенного возраста. Владимир догадался — облава, и сейчас их могут повести на допрос, а могут запросто расстрелять.
«Нет, расстрелять не должны, — решил он, присоединяясь к задержанным. — Из-за вшивой кучки лиц неизвестной масти задействовать такую массу людей. Они кого-то ищут — наверное, в связи с ночной перестрелкой».
Владимир вспомнил про рюкзак с биноклем, пластиковой взрывчаткой и потрепавшейся картой, и сумрачное состояние его превратилось в тоску. Попробуй теперь отболтайся, что ты не спецназовец, а простой отдыхающий.
— Быстро строиться! — рявкнул комПО и для убедительности добавил: — Мудаки.
Великолепную семерку построили, подравнивая жиденькую колонну пинками и матюками. Пропустив вперед себя, как и полагается воспитанным людям, лицо женского пола, аборигены в сопровождении толпы солдатни двинулись по центральной улице Калчей.
Вели их недолго — по крайней мере, когда показались аккуратно подстриженные кусты и багровые фасады коттеджей, Владимир так и не успел придумать убедительного объяснения предметам, оказавшимся в его рюкзачке. Возле забора их уже ждали трое охранников.
— Где вы их насобирали? — брезгливо сказал один, кивнув на сбившихся в кучу пленников. На помойках, что ли?
— Товар что надо, — захохотал комПО. — Ты на бабу посмотри! Стал бы?
— Если встал бы, — отшутился охранник. — Погоди, сейчас самого приглашу.
Закуривая сигарету, из дверей вышел Мещеряков. С крыльца окинул всех семерых быстрым взглядом и тут же приказал комПО:
— Второго, третьего и пятого справа — к е… матери. Бабу туда же. Типичные «санитары». С остальными малость побеседую. Надо знать, чем живут народные массы.
Указанных людей выволокли из кучки, надавали напоследок пинков и приказали топать обратно в Калчи. Не веря своему счастью, те трусцой припустили по дороге в поселок. Адъютант неторопливо подошел к оставшейся троице.
— Ну что, народ? — спросил он. — Как жизнь в Калчах? Ничего себе?
Оба соседа Владимира, перебивая друг друга, начали убеждать адъютанта, что они спокойные и мирные люди, никого не трогают, а просто сидят себе тихонько в погребе, по ночам ловят рыбу и питаются ею, и их надо, конечно же, немедленно отпустить.
Владимир стоял молча и ясно чувствовал, как он отличается от двух камчадалов. Адъютант, конечно, тоже понял это.
— Заткнулись, — сказал он пленникам. — А ты кто таков?
— Отдыхающий, — сказал Владимир. — Санаторий «Калчи». Болезни органов пищеварения, язва, короче. Нахожусь здесь уже вторую неделю. Вот и все.
— Обыскали? — спросил Мещеряков командира подразделения охраны.
— В карманах ничего нет, — ответил тот. — А вот в рюкзачке интересные вещи имеются. И ружье при нем находилось.
— Да этих ружей, — позволил себе усмехнуться Владимир, — в брошенных домах на батальон хватит. И рюкзак там же подобрал.
Адъютант взвесил в руке его пожитки, расшнуровал завязку и заглянул внутрь.
— Интересно, — сказал он, доставая бинокль. — Импортная штучка, дорогая.
— Мне тоже понравилась, — сказал Владимир. — Я как увидел, прям руки затряслись. Ну скажите, неужели бы вы такую не взяли?
— Взял бы, — согласился Мещеряков. — А это что такое?
Он извлек из рюкзака «шоколадку» и стал вертеть ее в руках. Владимир напряженно следил за его действиями.
«Если вздумает ломать — отскочить не успею», — засвербила в голове мысль. Адъютант приоткрыл обертку, потрогал светло-коричневую плитку пальцем, понюхал.
— Не знаю, что, — сказал он, — но явно не шоколад. — И бросил взрывчатку обратно в рюкзак.
Карту он рассматривал дольше, особенно тот район, где неправильным черным многоугольником были обозначены Калчи.
— Интересные вещички, — сказал он, складывая карту в рюкзак. — Нашел, говоришь?
— Ей-богу, — поклялся Владимир и для убедительности перекрестился.
— Крестное знамение неправильно делаешь, — мимоходом отметил адъютант. — И врешь неубедительно.
— Я вру? — возмутился Владимир, но Мещеряков уже не слушал его — повернулся и пошел к коттеджу.
— Этого — ко мне, — бросил он через плечо.
Владимира подхватили под руки и потащили следом. Они зашли в кабинет.
— Электричество денег стоит, — сказал Владимир, оглядывая кабинет. — Лампочки зачем горят?
— Тебя не спросили, — ответил адъютант и устроился за столом. — Присаживайся.
Владимир сел на краешек роскошного кожаного дивана, погладил ладонью тонкую глянцевую кожу.
— Воняет тут у вас чем-то, — сказал он, принюхиваясь.
— Пельмени варили, — откликнулся адъютант и брякнул на стол тяжелый «стечкин».
Владимир посмотрел на пистолет, на адъютанта.
— Лекарство от дурных намерений, — пояснил тот. — Хочу предупредить тебя: вздумаешь силу пробовать — пристрелю. Понял?
— Чего же не понять? — кротко согласился Владимир. — Звучит убедительно. Только, — он улыбнулся, — эта штука тогда у меня должна быть. У меня дурных мыслей нет. Я — смирный.
— Юморист, — сказал адъютант, откидываясь на спинку кресла. — Люблю таких.
— В качестве пельменей?
— Как получится. Можно и в качестве фарша. Но лучше все же использовать как тесто — эластичное и послушное. Выбирай.
— Скудное меню, — усмехнулся Владимир. — Мне все же хотелось бы в своем естестве остаться.
— Похвальный выбор. А поэтому, я думаю, разговор будет откровенным и приятным — как у двух закадычных приятелей.
— Интересная мысль, — сказал Владимир. — Я не ослышался? Разговор, а не допрос?
— Именно так, — подтвердил адъютант, — но до тех пор, пока я не почувствую, что мой собеседник неискренен. Тогда…
Он с выражением глубокого сожаления развел руками.
«Сучок, — подумал Владимир, — лепишь тут Деда Мороза, а сам зубами клацаешь. Значит, я для тебя спецназовец? Хорошо это или плохо? Это отвратительно. Это — верная смерть. Сейчас пойдут расспросы про цель прибытия в Калчи, состав группы, дальнейшие намерения… И ведь не отопрешься, факт, как говорится, на лице. Будет рукоприкладство… Ох, как я это не люблю!»
— Не знаю, насколько правдоподобно все это звучит, — сказал Владимир, — и может быть, за это заявление меня вынесут отсюда ногами вперед, но я решительно заявляю: к сегодняшним ночным художествам я не имею никакого отношения.
Мещеряков удивленно вскинул брови.
— Знаешь крылатое выражение — «не верю»? — спросил он. — Ты похож на актера, который пытается убедить зрителя в том, что он Отелло, но получается, увы, отвратительно.
— Почему?
— Да, потому, что вот это, — адъютант похлопал ладонью по рюкзачку, лежащему на столе, — гораздо убедительнее, чем все твои слюни и честные глаза. Экипировочка, дорогой мой…
— А что в ней особенного? — сказал Владимир. — Все эти предметы могут принадлежать и охотнику. Бинокль, шоколад, карта… Криминала не вижу.
— Бинокль и карта — да, — согласился Мещеряков. — Оптика, конечно, не тривиальная, стоит кучу денег, но я готов допустить, что обычный российский работяга испытывает слабость к биноклям стоимостью свыше тысячи баксов. Но вот продукт, похожий на шоколад, заставляет меня сомневаться.
— А в чем дело? — пожал плечами Владимир.
— Да брось ты, — засмеялся Мещеряков. — Что я, пластиковой взрывчатки не видел? Если хочешь знать, я славно поторговал ею в свое время. Под чутким руководством Зобова, конечно. И потом — ты такое страшное лицо сделал, когда я этот пакетик в руках держал. Повторюсь актер ты никудышный.
— Наверное, — неохотно согласился Владимир. — Но все же я утверждаю, что никакой я не спецназовец, и все эти вещи не мои.
— Осталось выяснить, чьи же, — сказал адъютант. — Жду правдивого и подробного рассказа.
И Владимир, не торопясь и тщательно фильтруя информацию, поведал трогательную историю про папочку, стремящегося к родному сыну Димочке на Камчатку, но волею судеб попавшему в руки злых оборотней-вулканологов. Адъютант кивал головой, поддакивал, но в его тоне и взгляде светлых глаз было нечто такое, что тревожило Владимира знает, сука, что-то, ловит. Владимир закончил рассказ на том месте, где он остался один в избе-развалюхе на окраине Калчей. Адъютант долго смотрел на Владимира и вдруг расхохотался.
— Чего? — неприязненно спросил Владимир. — Я все как на духу.
— Все — не все, отсмеявшись сказал Мещеряков. — Но одно для себя я уяснил точно — ты не спецназ.
— Так я о чем и говорю, — с облегчением согласился Владимир. — Не моя это взрывчатка.
— Ты не спецназ, — повторил адъютант. — И это меня радует, потому что именно с тобой я жаждал встречи все последние дни.
И Владимир ощутил неприятный холодок в груди, подумав, что права поговорка: не кажи гоп, пока не перепрыгнешь, но еще мудрее продолжение: и перепрыгнув, не говори гоп — посмотри, куда ты прыгнул.