ью и оставить вас в покое.
Турецкий помолчал, и вдруг лицо его изменилось.
— Послушайте, мне только сейчас пришло в голову... Если вас до сих пор не попытались убрать или изъять документы Русакова, если Клемешев явился сам посреди ночи с повинной головой... что это может означать, как вы думаете?
— Н-не знаю, — вопросительно посмотрела на него Наташа. — Да все что угодно! От него всего можно ждать!
— А я, кажется, догадываюсь! — сказал Турецкий. — Вы уверены, что он не испытывает к вам тех чувств, в которых распинался?
— Абсолютно! — коротко бросила Наташа.
— А вот я не уверен, — с легкой улыбкой посмотрел на нее Турецкий. — Вы красивы, умны, наконец, вы дочь известного в городе человека, крупного руководителя...
— Я знаю, что он только использовал меня, — горько сказала Наташа.
— Вот-вот! — оживился Турецкий. — Это ключевое слово! Не кажется ли вам, что и сейчас вы
стали ему зачем-то очень нужны. Причем нужны живой и здоровой! Значит, скорее всего, за вашу жизнь мы можем пока не беспокоиться. Но... его интерес к вам мы тоже могли бы использовать в наших целях. Хотя в этом мало радости, понимаю...
— А в чем может состоять этот его интерес? — спросила Наташа.
— В данном случае я могу только немного пофантазировать, — сказал Турецкий. — Разве нельзя представить себе вот такую комбинацию: вы были самым близким человеком Русакова, защитника народных интересов, борца с коррупцией, авторитет которого после смерти только повысился. Он теперь в глазах тысяч людей стал мучеником за правду, героем. И если Клемешев, которого, вполне вероятно, пытается ввести во власть криминальный мир, выставит свою кандидатуру на губернаторских выборах, то как было бы славно, если бы рядом с ним оказалась вдова героя! Вы даже не представляете, насколько это важно в подобных делах и какое производит впечатление на обывателя!
— Да-да, очень похоже на правду! — кивнула Наташа и нахмурила брови, припоминая. — Как это он говорил сегодня ночью? «Будь мне сестрой, подругой, знакомой, кем угодно... » — И то вдохновение ненависти, тот ведьминский азарт, который нахлынул на нее ночью, вновь вернулся и охватил ее всю. Она даже порозовела, и глаза ее зловеще сверкнули. — Так-так! — воскликнула она. — Подождите! Но неужели он может надеяться, что я, будучи в здравом уме и твердом рассудке, позволю ему торить дорогу к трону губернатора, пользуясь именем и репутацией Володи?
— Возможно, — сказал Турецкий, — он недооценивает вас, нынешнюю. Он помнит вас той девочкой и забывает сделать поправку на время, на то, что вы стали другим человеком, в том числе и благодаря близости с Русаковым. А может быть, он строит свои планы, исходя из краткости временной дистанции. Ему просто нужно, чтобы вы помелькали эти полтора-два месяца рядом с ним на публике, а там, коли дело выгорит, о вас можно будет снова забыть.
— Противно все это, конечно, до крайности, — брезгливо поджала губы Наташа. — Так и разит этим подлым дешевым политиканством, которое так ненавидел Русаков. И все-таки это шанс.
— Хорошо бы еще, — сказал Турецкий, — чтобы мы сейчас не ошибались и наши построения соответствовали тому, что замыслил господин Клемешев. Ну а теперь нам пора в город. Надеюсь, наш извозчик не убрался подобру-поздорову... Сегодня вечером я буду ждать вас в своем кабинете в прокуратуре.
— Знаете, конечно, у страха глаза велики, но я не удивлюсь, если у него есть свои люди и в прокуратуре. И даже ваш кабинет может прослушиваться.
— Не исключено. Достаточно того, что вы рассказали мне сейчас. А там имя Клемешева вообще вслух не упоминайте. В основу ваших показаний ляжет то, что вы мне уже рассказали.
— А теперь поступим так, — сказала она. — Ни к чему мне с вами показываться в городе в одной машине. Чем черт не шутит! Высадите меня где-нибудь на полпути, лучше всего в Шумиловке. Доберусь автобусом.
— Хорошо. Хотя... мне и жаль.
50
Когда Турецкий вернулся в город, было уже около часа дня.
Покинув еще утром сторожевой пост у дома, где жила Наталья Санина, Данилов продолжил розыск очевидцев в вузах и общежитиях города, а Рыжков остался бдеть и вести скрытное наблюдение за всеми «входящими и исходящими». Вообще говоря, всякие такие оперативные штуки не входили в их служебные обязанности, но Турецкий не в службу, а в дружбу попросил их поработать за оперов: в
целях сохранения секретности ему нужно было предельно сузить круг лиц, участвующих в расследовании.
Минувшей ночью ничего угрожающего их подопечной обнаружено не было. Правда, во втором часу приезжал на черной «Волге» мэр города Клемешев, а минут через двадцать снова вышел из подъезда и побрел один пешком вниз по холму, где почему-то оставил машину. Однако ничего примечательного в этом факте следователи не нашли. Дом был «сливочный», для «слуг народа», к коим мэр, хотя и ушедший в отставку, безусловно относился.
Но когда Турецкий вошел к номер своих младших коллег, Данилов уже был в гостинице и торопливо уплетал что-то, разложенное, по русскому обычаю, на газетке.
На вопрос начальника, не звонил ли кто, только воздел руки к потолку:
— Не то слово, шеф! Народ обзвонился! Вы же теперь тут телезвезда.
— Ну да, рабыня Изаура.
— Изаура не Изаура, но среди прочих из секретариата губернатора был звоночек. Ну о-очень любезный... и о-очень настоятельный....
— Иди ты?! — оживился Турецкий. — И давно?
— Минут десять назад.
— Замечательно, Майкл! — потер руки Турецкий и прошелся по номеру с видом матадора, только и ждущего выхода на арену и встречи с быком. — Сегодня, знаешь ли, вообще урожайный денек!
— Вы тоже чего-нибудь нарыли?
— Пока молчу, чтоб не сглазить. А вы мне вот что скажите, уважаемый коллега, как вы относитесь к начертанному на скрижалях Конституции праву гражданина на тайну переписки? — И не дал ответить своему помощнику: — Лично я считаю сие неотъемлемое право гражданина священным, если, конечно, на него не покушается сам губернатор.
— Ничего не понимаю! — решительно заявил Михаил. — Вы это о чем, Александр Борисович0
— Жуй и молчи! — зловеще усмехнулся Турецкий. — Ибо я неотразим. Я тут послал кое-кому любовную записку и немедленно получил приглашение на интимное свидание.
Что-то мурлыкая себе под нос, он заглянул в записную книжку и набрал номер:
— Секретариат губернатора? Это говорит следователь Турецкий. Будьте добры, передайте господину Платову, что я у себя.
— Одну минуточку! — просто-таки сочась подобострастием, откликнулся вышколенный секретарь. — Соединяю!
Коротко переговорив с Платовым, Турецкий обернулся к Михаилу с выражением иронического торжества на лице:
— Знай наших! Аудиенция назначена немедленно! И внизу уже встречают. Вот это сервис!
Взглянув на часы — в половине шестого он должен был начать прием тех граждан, что откликнутся на его телеприглашение, — Александр Борисович торопливо занялся имиджем: наспех освежился под душем, побрился, напялил свежую рубашку и отправился на площадь Свободы в резиденцию губернатора области. За ним даже прислали джип с мигалкой, так что неслись по осевой и примчались минут через двадцать. И едва только назвал себя, тотчас услышал уведомление, что его уже ждут и он будет немедленно принят.
Через пару минут Турецкий уже оказался в огромном кабинете. Протянув руку для рукопожатия и широко улыбаясь, Платов шел ему навстречу. Поздоровались и сели друг против друга.
— Как продвигаются ваши дела, господин Турецкий?
— Туговато, — вздохнул Александр Борисович. — Колоссальный объем работы, сотни людей. Приходится искать некоторых очевидцев...
— Вам удалось выяснить, кто организовал эти массовые беспорядки?
— Пока ничего. Вернее сказать, пока еще очень
мало, — развел руками Александр Борисович. — Я расследую дело о массовых беспорядках — это статья двести двенадцатая Уголовного кодекса, а также ряд преступлений против жизни и здоровья, в том числе и об убийствах, это статья сто пятая Уголовного кодекса.
— А вот правительственная комиссия работу уже закончила. Сегодня утром они улетели в Москву — и вице-премьер, и представители МВД, и депутаты.
— Да, мы встречались, — заметил Турецкий. — Правда, очень коротко, и, насколько я мог понять, они пока что ни к чему не пришли.
— Заключение будет опубликовано только завтра. Верите, я и сам пока не знаю, что там. Но что бы они ни решили, понятно, что рассчитывать мы можем только на настоящих специалистов по расследованию преступлений этой категории.
Платов выразительно взглянул на Турецкого, нахмурился, вытащил из пачки и закурил сигарету «Парламент», и лицо его стало очень серьезным. Турецкий тоже закурил, выжидательно глядя на этого могущественного человека, в руках которого были жизни нескольких миллионов россиян.
— Все, что здесь произошло: и первая демонстрация студентов, и этот ужас воскресенья, и отвратительный спектакль, в который кто-то посмел обратить прощальный митинг, — все это, разумеется, звенья одной цепи. Это вам не просто война компроматов, это чистой воды провокация — масштабная, продуманная, должен признать, достаточно ловкая. И цель у нее одна: сделать меня, по сути, основного претендента, идущего на перевыборы на второй срок, практически неизбираемым. Им надо опорочить меня, превратить в козла отпущения...
— Я понимаю, — сказал Турецкий. — Но чем я мог бы вам помочь? Ведь вам, как законодателю, известно, что мы, юристы, должны быть вне политики, абсолютно нейтральны, ну и так далее...
— Ах, бросьте! — сказал Платов. — Есть абстракции писаных законов и есть реальная жизнь.
Поймите, это мой регион! Я действительно патриот своей земли, не на словах! Тут мои предки лежат, деды и прадеды! Я отдал ему всю свою жизнь. Единственная моя задача — вытащить область из ямы, избавить ее от произвола Москвы, от криминального беспредела, наладить жизнь! Вы же видите, Александр Борисович, кто рвется к власти. Если они сумеют тут воцариться, то, что случилось в воскресенье, покажется детской песенкой и аукнется по всей России! Для них ведь победа на выборах здесь только первый этап, только трамплин.