ы еще одно убийство.
– Да вы что?! – выдохнул Шурик. – Мы никого не убивали! Мы тут вообще ни при чем. Это Хоботов, гад…
И опять осекся, поняв, что проговорился второй раз.
– В ваших оправданиях разобраться очень сложно, – покачал головой Бергер. – Я этим и заниматься не стану. Другие люди все поставят на свои места – те, кому по должности положено.
– Но почему, почему? – бессвязно забормотал Шурик. – Говорю же, это произошло случайно. Во всем виноват Хоботов! Он без тормозов! Это всем известно! И нам наврал, будто никого не видел, будто вообще не приезжал… – Шурик путался в словах и, похоже, сам хорошенько не разбирал, что говорит. – А с тобой Малютин решил просто поговорить. Просто поговорить!
– О чем? И почему, ради того чтобы вызвать Кирилла на разговор, понадобилось устраивать всю эту историю с мобильником и эпилепсией? – наклонился к нему Бергер. – Кирилл был убежден, что вы и в самом деле хотели взорвать самолет, а он вам нечаянно помешал. Но я думаю иначе. Видимо, не так просто все обстояло тогда, в парке Кулибина, верно? Что-то он все же мог там увидеть… Что?! Чего вы испугались? Может быть, того, что Кирилл мог догадаться: там произошел вовсе не несчастный случай, а тщательно задуманное убийство?
– Нет! – завопил Шурик так, что даже беззаботный Финт спохватился и ринулся к хозяину. Подбежал, залаял на Бергера и Кирилла… Все-таки какое-то соображение в голове у этого пса было.
– Нет! – снова выкрикнул Шурик, пытаясь перекричать бульдога. – Не было убийства! Это в самом деле был несчастный случай! Я там вообще нечаянно оказался, просто для подстраховки!
– Заткнись, Финт! – рявкнул Бергер.
От изумления пес послушался. Сел на лапы, уставился круглыми глупыми глазами…
– И что вы должны были подстраховать? – спросил Бергер на полтона тише, но с той же грозной интонацией. – Вернее, кого? Не того ли человека, которому Симанычев передал дискету? Дискету, которая лежала в конверте с пометкой txt? В том конверте, который притащил нам Финт?
Он шел ва-банк практически без козырей-доказательств, только с джокером-догадкой. И даже сам удивился эффекту, который произвели его слова.
Шурик лопнул, как мыльный пузырь. Веселое выражение стареющего мальчика напрочь слиняло с его лица. Морщины врезались в кожу, брылы обвисли еще сильней.
Джокер выигрывал! И Бергер снова бросил его на стол.
– Я думаю, что Симанычев шантажировал вас. Вас и Малютина. И подстраховывали вы именно его! В парке не было никакой женщины. Вы нарочно описали жену Симанычева, чтобы сбить с толку следствие. Вы не знали, что она именно в тот вечер праздновала новоселье и имела безусловное алиби. Симанычев купил ей квартиру – подозреваю, что именно на те пятнадцать тысяч долларов, которые заплатили ему вы. Хорошие деньги! Симанычев принес вам в парк дискету с компроматом. И тогда вы убили его. Мало того! Вы не поверили, что информация не продублирована на его личном компьютере! Вы взяли из барсетки ключи – вернее, это сделал Малютин, – а потом он же ринулся на квартиру шантажиста. И пока вы морочили голову нам с Кириллом, а потом милицейской бригаде, Малютин стер всю информацию в его ноутбуке и на всех дискетах – просто так, на всякий случай. А возможно, заметая следы.
Да… джокер начинает и выигрывает!
От такой осведомленности (вернее, наглости) Шурик окончательно потерял голову.
– Да, мы ему заплатили! – выкрикнул он. – Заплатили пятнадцать тысяч баксов! А он принес пустую дискету. Потребовал еще пять… мы собрали, принесли. И взяли с собой ноутбук, чтобы проверить дискету на месте. Договорились, что сначала проверим ее, потом передадим деньги. Но Симанычев начал кочевряжиться. То отдаст дискету, то нет… Потом стал приставать… ну и получил из баллончика в морду! Кто ж знал, что он отбросит копыта?!
– К кому он стал приставать? – резко спросил Бергер. – К Малютину, что ли?
До Шурика наконец-то – наконец-то! – дошло, что молчание – золото. Он стиснул зубы так, что желваки заиграли на щеках.
И тут нарушил свое мертвое молчание Кирилл.
– Почему вы все время говорите – Малютин, Малютин? – спросил он. – Я не видел в парке Малютина. Я женщину какую-то видел. Мельком, правда, но…
«Красив, но глуп!» – вспомнил Бергер слова своей подруги об известном эстрадном певце. Все-таки Алина – умница и выражается порою – ну не в бровь, а в глаз!
– Кто эта женщина, Александр Васильевич? – снова ринулся он в наступление на Шурика, но все, все – время джокера кончилось. Шурик мигом учуял слабину противника и нашел в себе силы собрать-таки остатки самообладания!
– Ничего не знаю! – рявкнул он, и Финт отозвался агрессивным эхом. – Меня вы поймали, да. А больше я ни про кого ничего не скажу. И больше вы меня ни на чем не поймаете.
– Это верно, – кивнул Бергер, неприметно поглядев на часы.
Ага, бурная беседа длится менее четверти часа. То есть запас времени еще есть. Но терять его никак нельзя…
– Это верно, что мне ловить вас практически не на чем. Тот, кто поработал с компьютером Симанычева, – будь это некая дама или все же Виктор Сергеевич Малютин, – видимо, успели сообщить вам, что никакой информации там не осталось. Вы знаете также, что на работе у Симанычева компьютера не было. То есть вы считаете себя в полной безопасности…
Шурик оживал на глазах. Финт тоже успокоился, перестал рычать и тявкать.
– Да, пожалуй, доказать что-то я бессилен. Ну и ладно. Пусть с этим разбирается следователь Татьяна Пояркова. А другой следователь, как я подозреваю, будет разбираться с делом о попытке взрыва самолета.
– Да не было никакого взрыва! Никакой попытки не было! – фыркнул Шурик. – Шутка…
– Это вы так говорите, – любезно улыбнулся Бергер. – Вы, псевдоэпилептик. Но вы, к несчастью, не способны просчитывать последствия собственных шуток. А следовало бы подумать, кого теперь потянут и кто предстанет перед судом. Вы можете себе представить, кто станет разбираться с этим делом о диверсии? Отнюдь не милиция! Не районная прокуратура и даже не городская. Слетятся вороны такого высокого полета, что вас с Малютиным расклюют на части за эти шуточки. А если еще пришьется обвинение в преднамеренном убийстве… Докажите, что ваша сообщница случайно побрызгала на Симанычева этой перцовкой! Докажите, что она не знала, что у бедолаги аллергия на нее!
– Господи… – простонал Шурик, снова впадая в шоковое состояние. – Чего вы от меня хотите?
– Я? – пожал плечами Бергер. – Я в данном случае действую как лицо неофициальное. Можно сказать, частное. Мне необходима неофициальная информация о том, чем вас достал Симанычев. Вы, должно быть, не в курсе, что против него было заведено уголовное дело – о вымогательстве с использованием служебного положения…
Тут Бергер помолчал, давая возможность Шурику освоиться с информацией. Если он сделает выводы, что Бергер работает именно в этом направлении, – это его личное дело, пусть что хочет, то и думает.
Он заговорил снова:
– Обещаю: если я буду убежден, что ваши проблемы не имеют отношения к тому, другому делу о взятках, если уверюсь, что Симанычева не убили, я ни слова не сообщу о вас официальному следствию. Но вам с Малютиным придется возместить вот этому парню весь нанесенный ему ущерб. Как моральный, так и материальный.
Ему удалось взглядом пресечь попытку Кирилла вмешаться.
– Это пожалуйста… – пробормотал Шурик. – Мы все возместим… А в каком размере?
Итак, разговор перешел на деловые рельсы!
– Торг, мне кажется, здесь неуместен, – пожал плечами Бергер. – Да вы рассказывайте, рассказывайте!
Катерина Дворецкая,19 октября 200… года, Париж
Ну и зря я бежала, между прочим. У входа в метро Бертрана нет. Люди спускаются и поднимаются, мелькают фигуры. Недвижимы только двое – продавец жареных каштанов и какой-то пидермон в попугайно-пестрой одежде. То озираюсь по сторонам в поисках Бертрана, то разглядываю своих соседей от нечего делать.
Каштаны продает маленький тощенький араб с унылым выражением носатого лица. Сует свою жаровню всем проходящим мимо, но никто и смотреть не хочет на обугленные до черноты, многажды разогретые каштаны. Между прочим, ничего в них особенного нет, кроме экзоти́к: как же, жареные каштаны в Париже… Чепуха все это. Наши семечки, подсолнечные и особенно тыквенные, в сто раз вкусней, хоть и мусора от них в сто раз больше.
Пидермон нетерпеливо переминается с ноги на ногу, и солнышко играет на носках его ярко-желтых, просто-таки клоунских ботинок. Волосы его торчат от геля, как множество рожек у молоденького чертика. Кстати, сам-то этот ошибка природы с первой молодостью давно простился! Ему бы не стоило этак вот выпендриваться. Как писал Пушкин, «мне не к лицу и не по летам». В смысле, ему не к лицу. Пидермону.
А вот интересно, мальчик он или девочка? Вчера-то, наблюдая на пляс Пигаль уже упоминавшуюся парочку, я определила «половую принадлежность» с одного взгляда. А сейчас что-то затрудняюсь. С одной стороны, жуткая прическа, кошмарный прикид, нарумяненные щеки и даже вроде бы подкрашенные губы. С другой – спортивная, худощавая фигура, вообще несомненная мужественность в осанке, а главное – эти глаза, которые отчего-то так и мечут в меня дерзкие искры. Может, он бисексуал?
Ловлю очередной убийственный взгляд – и вдруг осознаю, что уже видела эти лукавые зеленоватые глаза.
Иисусе! Да ведь это никакой не бисексуал! Это Бертран!
Поняв, что узнан, он подмигивает, а потом показывает глазами вниз, на лестницу, ведущую в метро, и начинает спускаться, чуть качнув головой. Понимаю это как сигнал не приближаться к нему, что и делаю. Таким образом, мы держимся на расстоянии друг от друга, до тех пор пока не оказываемся в вагоне. Тут мы садимся на сиденье, повернутое спинкой к прочим пассажирам, и можем наконец-то переглянуться как надо.
Странная штука – физическое влечение… Вроде бы перед тобой совсем не тот человек, которого ты любишь, да и одет как пугало огородное, а с тобой что-то такое происходит, тебя словно бы токи какие-то пронзают…