Сажусь.
Валерия еще мгновение задерживает на мне взгляд, а затем отворачивается. До меня вдруг разом доходит, что она неравнодушна ко мне. Только непонятно, в положительном или отрицательном смысле.
– Извините, – слышится из приоткрытой двери. Анна Ивановна наполовину высовывается в коридор. Перекидывается несколькими неразборчивыми фразами с невидимым нам человеком и снова появляется перед нами. Смотрит на меня. Опять. И говорит:
– Илья Королев, вас просят выйти на несколько минут.
Выхожу. В коридоре мама. У нее заплаканное лицо, красные щеки. И верхние веки набухшие, плотные, опускающиеся на глаза – я такие видел у незнакомой женщины на похоронах моего дедушки.
– Мама? – только и выговариваю я.
– Позвонила в консерваторию, сказали, что ты на уроке. Решила все-таки прийти, проверить, – говорит она ровным голосом. Верхние веки на четверть обрезают радужку глаз.
– Давай уйдем на лестницу, – я тяну ее за рукав. У меня ком в горле.
– Вика сказала, ты просто дуришь.
– По себе судит.
– А я звонила в больницы.
– Мама…
– Вдруг что-то случилось, упал в снег и лежишь. И никто ведь не поможет, – она начинает плакать. – Или сбила машина.
– Перестань, – я снова тяну ее за рукав, как маленький. Хочется обнять, но не могу. Для этого придется преодолеть какой-то барьер, который я не знаю, как преодолеть.
– Или… похитили.
– Боже, да кому я нужен?
– Когда тебе было восемь лет, тебя похитили.
– Да, – соглашаюсь я.
Что? Что она сказала?
– Я тогда потерялся, мам. В зеркальном лабиринте.
– Илюша, я так испугалась за тебя… – мама накрыла рот ладонью, чтобы сдержать рыдания.
– Со мной все в порядке, видишь же.
– …когда отец вернулся без тебя…
– Когда? Мама, я же здесь… Мам?
– …из парка аттракционов.
Стена поехала. Крутанулись лестничные перила, на миг мне почудилось, что мы с мамой на карусели. Но в следующую секунду голова встала на место. Реальность остановилась.
– Не хочу, чтобы это повторилось, – мама закрыла руками лицо и плакала. – Костя…
– Мама, я не Костя, – не своим голосом сказал я.
– Костя… то есть дядя Костя заходил. Он тоже переживает за тебя.
– Не надо.
– Илюша, пойми, он не сделал ничего плохого. Мы просто сходили в театр. Я не хочу, чтобы повторилось…
– Ладно, перестань.
– Чтобы тебя снова похити…
– Прекрати! Меня не похищали. Папа нашел меня. Я был у будки со сладкой ватой. А потом вы купили мне телефон, чтобы я больше не терялся, чтобы был на связи.
Мама прерывисто вдохнула.
– Пойду домой. На сегодня отгул взяла. Думала, искать тебя придется. Бегать по парку аттракционов, по улицам, по больницам. Пойду домой, посплю. Но разговор на этом не закончен, Илья. Вечером продолжим, – сказала мама строгим голосом. Но вид не вязался с голосом – тоскливый и безнадежный.
– Мама, я нашелся.
– Увидимся вечером, – кивнула мама автоматично.
– Я здесь, мама.
Она посмотрела на меня, как в густом тумане, когда на метр впереди ничего не видно, отвернулась и пошла по лестнице вниз.
Прозвенел звонок, и я вернулся за вещами. Все куда-то делись, осталась одна Анна Ивановна и разравнивала стопку с рисунками о стол. Услышав шаги, она повернулась.
– Илья, вам нужно зайти ко мне. Это важно.
– Не могу. Слишком занят – много задают.
– Это касается вашего психического состояния. Оно нестабильно.
– И ладно.
– Илья, такими вещами не шутят. Вам снятся кошмары?
– Вы это поняли по рисунку?
– Да или нет?
– Нет.
– Резкие смены настроения? Вдруг страх накатывает, а в следующий момент уже вроде как всё в порядке. Случается с вами такое?
– Не случается.
– Поймите, Илья, травмирующие воспоминания вытесняются из сознания. Так психика защищается от их разрушительного воздействия. Например, на ваших глазах кого-то сбила машина. Вам страшно. Но страх – штука неприятная, и вы засовываете его в самый дальний угол своей памяти, чтобы никогда не доставать. Или что-то произошло с вашим ребенком…
– У меня нет ребенка.
– … и психика играет с вами злую шутку – подменяет одно событие другим. Чтобы не травмировать…
– До свидания, Анна Ивановна.
И чего пристала? Лучше бы поговорила с моей мамой. Этот ее бессмысленный, безнадежный взгляд. Как будто я ушел вчера и так и пропал. Как будто она смотрела не на меня, а в пустоту. Ничего, это от бессонной ночи. Пройдет. Всё пройдет. Зря я ушел вчера. Зря.
– Хочешь мне что-то сказать? – с вызовом спросила Валерия.
Посмотрел в расписании ее кабинет, и вот я здесь. Она права, собирался ей кое-что сказать.
– Если хочешь, говори. А нет – так не отвлекай меня.
Я приблизился к ней.
– Я, значит, робкий и неуверенный?
– Да.
– И боязливый?
– Да.
Что говорить дальше, я не знал. Думал, Валерия станет оправдываться или рассердится, в любом случае, скажет больше одного слова. А она воззрилась на меня и чего-то ждет. Вспомнил свою неудачную попытку поцеловать. Снова оцепенел, как первоклашка.
– Придешь ко мне на день рождения? – выпалил я. Это не то, что я от себя ожидал. И почему когда рядом Валерия, моя крыша неумолимо едет?
– Когда? – растерялась она. Кажется, тоже ожидала от меня чего-то другого.
Я отступаю на шаг назад. Она права, я робкий и неуверенный.
– Через несколько дней, – говорю. Дурак. Надо сказать точную дату, это же день рождения. – Двадцать восьмого февраля.
– Последний день зимы. А где будешь справлять?
– В общаге.
Валерия мешкает.
– Ладно, приду.
– Хорошо. Тогда до дня рождения.
– Мы встретимся раньше. У нас послезавтра зачет по ансамблю, помнишь?
– Помню. Тогда до послезавтра.
Глупо как-то вышло. Пришел разбираться, называется. В деле с Валерией меня уже ничто не спасет.
Гена догнал меня у лестницы.
– Слушай, ты где ходишь? На психологию так и не вернулся.
– Я вернулся, все уже ушли.
– Не важно, – отмахнулся Гена. – Сейчас звонил тот парень: починил твой телефон.
– Тот парень? – переспросил я.
– Ну, из ремонтной мастерской. Я же оставил ему свой номер для связи. Говорю, телефон починил!
– Хорошо. Тогда пойду забирать.
– Сейчас? Еще ведь две пары.
– Мне срочно нужно.
– Настолько срочно? Зачем? – Гена округлил глаза. Я не собирался объяснять, зачем.
– Надо и всё.
– Тогда… – судя по лицу, в Гене боролись противоположные чувства. – Я с тобой тогда.
– Нет. Оставайся. Мне лекции потом дашь переписать.
– Ладно, – Гена сник.
А я направился к выходу.
– Повезло, все функции восстановились. Вода задела только периферию, – вяло сказал мне прыщавый парень и зевнул.
– Спасибо.
– Как договаривались, оплата двойная.
– Конечно.
Я заплатил и вышел. Телефон теперь был у меня в руках. Включить и посмотреть номер.
Решил пойти домой и там, в спокойной обстановке, посмотреть.
Решил идти пешком.
Пройдя половину пути, развернулся. Лучше сделать это в консерватории. Дома может быть Вика и точно есть мама. Она же взяла отгул. Из-за меня… Да, лучше в консерватории.
Блуждал переулками, пока не вышел на Новосельную. В конце этой улицы парк аттракционов.
Остановился. Долго смотрел на табличку «ул. Новосельная, д.25». Вчера ночью здесь был.
Лучше не возвращаться в консерваторию. Все-таки я прогуливаю пары. Если поймают, будет плохо.
Направился по Новосельной.
Дорожка из крупных квадратных плит. Между ними летом прорывается трава, а сейчас заледенелые полоски грязного снега. Помню, у меня была игра: на одну плиту можно наступить только единожды. Я прыгал с плиты на плиту. Между ними виднелись одуванчики – много одуванчиков. Было радостно – ведь в парке меня ждали аттракционы. Больше всего любил «Веселые горки». Они не такие крутые, как американские. Папа стоял за оградой, а я махал ему рукой на каждом круге. Первые два круга он улыбался мне, а потом уже смотрел куда-то вбок – то ли разглядывал колесо обозрения, то ли еще что. Но я все равно махал. Когда со мной на сиденье ехал еще какой-нибудь мальчик или девочка, а папа не смотрел на меня – тогда я делал вид, что машу кому-то другому. Чужому папе.
Показалась ржавая калитка. На вид скрипучая. Когда я подошел и задел ее пальцем, она выкрикнула испуганный скрип.
Дальше я увидел голову Микки Мауса. Огромная, с треснутыми облупленными ушами, она лежала сама по себе, окруженная сугробами снега. Микки Маус смотрел в небо и по привычке улыбался. Я подумал, что ему, должно быть, не до смеха, но сразу же понял, что это глупая затея – сочувствовать огромной голове мультяшной мыши.
Рядом с головой валялись «Веселые горки». Сиденья отдельно от корпусов машинок. Выпотрошенные «Веселые горки». Между рельсов аттракциона разрослись кусты. Сейчас, без листьев, они торчали вверх, как ноги мертвого паука.
Пахло гнилой листвой и мокрой землей. В проталинах стояла черная вода. Здесь совсем не было ветра из-за деревьев, плотно насаженных по периметру парка. Солнце днем делало из снега лужи, а ночью зимняя прохлада подмораживала и они покрывались корочкой льда. В одной из луж потонул билет. Я выудил его двумя пальцами. Билет сразу прилип к моей руке, как будто соскучился по человеку. Красные цифры и название аттракциона – «Зеркальный лабиринт».
Я огляделся. Где он был, я не помнил. Пошел наугад по дорожке из бетонных плит. Вокруг – обломки старых радостей, ржавое никому не нужное детство, пожранное унылыми зарослями, опутанное лысыми гибкими ветками.
Колесо обозрения, на которое смотрел папа, когда я катался на «Веселых горках», повалено и разобрано на части. Глыбы-кабинки точно черепа, несущая конструкция – обглоданные временем кости.
«Кости брошены».
Сунул руки в карманы и пошел дальше. Вроде бы лабиринт располагался рядом с какой-то будкой. В ней то ли продавали би