Мама ждет меня дома, с тортом. Я ускоряюсь.
Пройдя арку, вижу, что рядом с подъездом кто-то стоит. Странно, думаю, на улице день (или утро?), а во дворе один единственный человек, и тот неподвижно застыл рядом с моим подъездом.
Иду вперед. Останавливаюсь. Перехватывает дыхание.
Это папа.
Он… это его лицо.
Не понимая, что делаю, выхватываю из кармана телефон и набираю – «Папа». Не сразу соображаю, что «Папа» – это не папа. Но поздно.
00:00. 00:01. 00:02.
Смотрю на папу у подъезда. Он поднес трубку к уху. Он улыбается.
– Папа, – хриплю я в трубку.
Как же глупо вот так стоять в десятках метров друг от друга и разговаривать по телефону, а не лично. Как глупо.
– Я не спас тебя, – говорит папа. Голос автоматичен. Я уже слышал этот голос. Это не папин.
Бегу к нему.
Маска. Срываю. Под ней еще одна – мое лицо. Срываю. Еще маска – папино лицо. И еще – мое.
Маски не кончаются.
– Прости меня, Костя, я не спас тебя.
– Я не Костя! – кричу ему. – А ты не папа! Ты… ты… Тот.
Я трясу его за плечи, трясу, и от этого маски сами слетают с его лица – моя улыбка, папина, моя, папина, моя…
– Что ты с ним сделал?! Что ты с ним сделал?! – слышу я свой голос будто издалека.
Просыпаюсь.
Валерия, утес, поцелуй – это явь.
Маска папы – сон.
И почему всякий раз забываю, что цветы поливать Гена просил через день? В любом случае, уже пришел. Снял обувь, и вот стою перед подоконником в Гениной комнате. Цветок с маленькими листьями, тот, что любит влагу больше всех – совсем высох.
– Я поливал его вчера и позавчера. Что с ним такое?
Трогаю землю – сухая. Смотрю на банку с водой – полная.
– Что происходит?
Звоню Гене. «Абонент вне зоны доступа сети».
Поливаю цветок. Слышу звук капель. Но капает не с него, а с широколистной пальмы. На полу рядом с ней – лужа.
Стиснув зубы, иду с банкой на кухню, выливаю почти всю воду в горшки, земля в них мгновенно влажнеет. Ставлю банку на пол. Поворачиваюсь, чтобы уйти.
На столе конфета.
«В пустую могилу
королева кости положила
и присыпала землей».
Бросаю фантик в мусорное ведро.
VI. Ракоход(проведение темы в обратном движении, от последней ноты к первой)
Делаю глоток и захлебываюсь пеной.
– Что за черт, – ругаюсь себе под нос. Пена попала на рубашку, и я тру ее пальцами. Осталось мокрое пятно. Высохнет – будет заметный желтоватый развод. Придется стирать: завтра на работу.
Снуют люди, я лавирую, как могу, между ними. Мне надо к лабиринту. Где он? В этом парке черт ногу сломит. Этот парк сам как лабиринт. И затеряться не грех.
– Извините, не подскажете, где здесь зеркальный лабиринт? – спрашиваю у первой попавшейся старушки. Она крепко держит за руку радостного мальчугана – видать, внука.
– Ась?
– Где зеркальный лабиринт, не подскажете? – повторяю я раздраженно.
У мальчика слух лучше, чем у бабушки. Он вздергивает руку в сторону, противоположную той, куда я шел.
– Там рядом еще будка со сладостями, – поясняет мальчик и в доказательство поднимает обкусанный вафельный рожок со стекающей розовой каплей на боку.
– Спасибо.
Иду в указанном направлении. Сколько я плутал? Часы дома оставил. Я ускоряюсь. Уже вижу крышу будки, на которой написано: «Живи в сладость!»
Подбегаю. У лабиринта вереница людей. Так же было, когда я уходил. Облегченно выдыхаю. Все в порядке, значит, очередь еще не подошла. Ищу глазами.
В очереди его нет. Озираюсь, верчу головой – может, в стороне стоит? Он скромный мальчик, мог и посторониться, если кто-то толкнул или еще что.
– Илья! – кричу. Поворачивается какой-то неформал с длинными волосами. И сразу отворачивается: понимает, что не его зовут.
Подхожу к билетерше.
– Извините, вы не заметили, в лабиринт заходил маленький мальчик лет восьми? Волосы светлые, глаза как будто испуганные.
– Думаете, всех упомнишь? Хотя… вроде был такой. Зашел с братом.
– С каким братом? – одними губами переспрашиваю я. Удивительно, но билетерша меня слышит.
– Высоким пареньком, тоже светловолосым. И глаза тоже какие-то странные.
– Можно мне? – я делаю движение внутрь лабиринта, но билетерша ловит меня за локоть и на удивление крепко держит.
– Куда без билета?
– Я только посмотрю. Там мой сын.
– Билет купите вначале.
– Давайте я вам деньги отдам, – достаю бумажник.
– Вход только по билетам.
– Там мой сын! Внутри – мой сын! – кричу я. Краем глаза замечаю: на меня смотрят. Сам не понимаю, почему вдруг нервничаю. Ощущение, что мне выворачивают внутренности, дергают и вымучивают. Чего я так паникую? Посмотрит в зеркала да выйдет. – Пустите меня, пожалуйста, – прошу. – Я позже билет куплю и принесу. Обещаю.
Билетерша с сомнением щурится. Очередь сзади меня недовольно рокочет.
– Ну ладно, только быстро.
Я вбегаю в лабиринт. Дурацкие фольгированные листы ДВП, вот и весь лабиринт. Спешу вперед, пробегаю все изгибы, все тупики, – здесь не так-то просто заплутать, почти нет разветвлений. Выход с противоположной стороны от входа. Все просто, для малолетних детей. Стенки трясутся, когда я их задеваю. Стоит парочка настоящих зеркал – обычных, а также вогнутых и выпуклых – для антуража.
Пробегаю лабиринт еще раз, может, что упустил – какой-нибудь незаметный ход, какой-нибудь тупик. Отодвигаю настоящие зеркала – вдруг за ними есть лаз, но там всё та же фольгированная стенка.
Не знаю, сколько я так бегаю. Когда выхожу наконец, билетерша недовольно смотрит на меня.
– Может, он вышел из лабиринта? – беспомощно спрашиваю я. Взгляд билетерши смягчается.
– Может, и вышел. Выход-то с другой стороны. Посмотрите. Стоит, наверное, там и плачет.
– Нет, он… – голова идет кругом. – Мой сын не плачет.
Я бегу снова через лабиринт к выходу. Рядом карусель, «Веселые горки» и две скамейки. Но скамейки заняты чужими людьми. Озираюсь по сторонам. Минут десять стою на месте и верчу головой. Посетители парка уже поглядывают на меня, ну и плевать.
– Есть ведь система оповещения. Какая-нибудь администрация, или приемный пункт, или черт знает что еще, куда приводят потерянных детей, а потом сообщают об этом по репродуктору, – соображаю я. И бегу…
– Фуга – это бег, фуга – это бег, – бормочу я. И вдруг резко открываю глаза. Надо мной серый потолок с черными тенями ветвей. Тени шевелятся, как дрожащие длинные пальцы – ветер раскачивает деревья за окном. Зачем я приговаривал «фуга – это бег» во сне? И сколько сейчас времени?
Босыми ногами нащупываю тапки. Поднимаюсь, выхожу из комнаты. Часы в коридоре показывают полшестого. Только тогда вспоминаю сон – вспышкой, от начала и до конца. Мне снился папа, как будто я – это он. Сон оборвался, не завершившись.
Иду в мамину комнату. На кровати белый горб – завернутая в одеяло мама. Она спит, отвернувшись к стенке. Сажусь на пол рядом с ней. Сначала не решаюсь, а потом слегка толкаю в плечо.
– Мама.
Она просыпается не сразу. Медленно поворачивается ко мне. Потом долго смотрит, видимо, пытаясь сфокусироваться.
– Илюша, почему не спишь?
– Мама, когда мне было восемь и я потерялся…
– Что с тобой такое, бессонница?
– Мама, когда я потерялся, папа…
– Иди ложись, еще рано.
– Мама, он нашел меня?
Мама садится на кровати. Обхватывает руками обернутые в одеяло колени.
– Конечно, нашел. Ты был у будки со сладостями. Тот парень, который зашел в лабиринт вместе с тобой, сказал отцу, где ты.
– Будка совсем рядом с лабиринтом. Если бы я был там, он…
– Папа так обрадовался. Даже плакал. Обнял тебя и плакал. Помнишь?
– Нет.
– Он плакал.
– Папа не плачет.
Я поднимаюсь на ноги.
– В чем дело, Илюша? Ты не веришь мне? Не веришь, что нашелся?
– Мама…
– Тот день, когда тебя похитили, был несказанно солнечным, – она улыбнулась. – Папа нашел тебя и плакал.
– Папа не плачет, – повторил я тихо и вышел из комнаты.
Не иду в консерваторию. Ноги сами приводят меня на утес. Сажусь на оградку. Вчера мы с Валерией видели здесь цветы, белые гвоздики. Ищу глазами. Они под деревом. Еще больше пожелтели. Умирающие ни за что цветы. Зачем они здесь?
Достаю из кармана телефон – хочу позвонить Гене. Куда он пропал?
Звонок проходит, но трубку никто не снимает. Набираю еще раз. Гена не подходит. В другом кармане у меня ключи от его квартиры. Недолго думая, иду туда.
Цветок совсем сухой. Земля как песок.
С пальмы капает вода. Лужа возле горшка стала больше.
Банка полна воды.
Звоню Гене. Не отвечает. Звоню еще раз.
«Набранный вами номер не обслуживается или не существует».
Жду в коридоре. Через минуту появляется Валерия. Она удивлена, это видно. Сейчас удивится еще больше. Я вызвал ее с пары, чтобы спросить:
– Ты в цветах разбираешься?
– Что?
– В комнатных растениях.
– Илья, если это шутка… – начинает она, неловко улыбаясь.
– Это серьезно, поверь мне. Я не понимаю, что происходит. Гена уехал и теперь не отвечает на звонки. Когда звонил ему в последний раз, автоматический голос сказал, что нет такого номера, – я разволновался. Дыхание участилось и, мне кажется, стало слышным. На лицо Валерии упала тень то ли сочувствия, то ли тревоги.
– Успокойся, Илья. Хочешь, я ему позвоню?
– Хочу, – я кивнул, как малыш, которому предложили конфетку, чуть только он заплакал.
Валерия вбила номер Гены из моего трясущегося в руке телефона в свой. Мы с ней ждали, уткнулись взглядами в дисплей.
«Набранный вами номер не обслуживается или не существует». Я вдохнул и забыл выдохнуть.