– Это могила.
Оборачиваюсь.
Тот. Улыбается.
– Где они? Что ты с ними сделал?
– Не хочешь знать, чья это могила, Костя?
– Я не Костя.
– Мы оба – кости.
– Я не Костя!
– Кто носит сюда белые гвоздики, чтобы они вяли на черной земле?
– Что ты с ними сделал, Тот?! Где Гена, где Валерия, где Юрий Васильевич, где Даша?
– Лучше спроси, что я сделал с тобой.
– Ты не уничтожишь мою жизнь! Твоя имитация раскрыта! Всё кончено, Тот!
– Всё кончено, – Тот улыбается. – Всё кончено. Красивая фраза, красивый финал. Всё кончено.
– Это ты подстроил – конфеты, загадки, номер в телефоне, сухой цветок! Теперь украл моих друзей! Что ты с ними сделал?
– Лучше спроси, что я сделал с тобой. Чья это могила? Для кого эти цветы?
Хочу приблизиться, но не выходит. Останавливаюсь в метре, будто между нами стеклянная стена. Тот медленно заводит руку за спину и так же медленно возвращает ее. В руке что-то есть.
– Нет! – кричу я. Боль стучится в висок, как в дверь. Сжимаю ладонями голову.
– Узнаёшь? – Тот надевает маску. Лицо моего папы.
– Нет! – кричу я и начинаю оседать. Во рту делается кисло и тепло, невидимый кулак размеренно бьет меня в висок: тук-тук, тук-тук. Хватаюсь за оградку, чтобы на упасть на колени.
– Знаешь в чем твоя проблема, Костя?
Я смотрю на маску. Не дождавшись ответа, Тот продолжает, явно наслаждаясь:
– Когда смотришь в зеркало, всегда видишь кого-то другого.
Падаю на колени. Задыхаюсь.
– Больно? – Тот склоняется надо мной.
Могу только смотреть. В глаза Тота на лице моего отца.
– Вспомнил, что я сделал с тобой, или нужна подсказка, мой мальчик?
Воняет тухлой водой. Пытаюсь повернуться на бок, но не получается, слишком тесно. Колочу во все стены по очереди. Бью локтями в нижнюю, на которой лежу. Стены влажные, мне не хватает воздуха, меня душит нарастающая вонь – сырая земля и погибшие цветы. Меня душит нарастающая вонь… меня душит… душит…
Я в ящике. Здесь вода. Много воды. Топит. Душит. Папа, спаси, я в…
– Вспомнил?
Я смотрю на цветы, на белые гвоздики, увядшие, я чувствую их запах. Я трогаю лепесток, он отлетает и катится по земле от небольшого ветерка. Под цветами маленькая бронзовая табличка, вколоченная в землю.
– Чья могила? – лицо Тота нависает надо мной. Он улыбается. Уже без маски.
Смотрю на цветы. Скорчиваюсь рядом с ними, как будто сам завял. Я еле дышу, потому что не могу дышать, не получается.
– Твоя могила.
Смотрю на цветы. Под ними не видна надпись. Пусть будет так – пусть будет не видна.
– Нет, – шепчу я.
– Ты трус, Костя. Ты бежал, но не убежал. Ты надеялся, что отец спасет тебя, но он не спас. Он пил пиво, пока…
Смотрю на цветы. Затыкаю уши вялым движением, недостаточным движением, не получается не слышать.
– …пока я убивал тебя. Одиннадцать лет назад. Костя, я убил тебя. Рассказать, как?
– Нет, – шепчу. – Я живой.
Смотрю на цветы.
– «В пустую могилу королева кости положила и присыпала землей». Отгадай последнюю загадку?
– Я живой, – шепчу. Прилипаю спиной к оградке рядом с цветами, опускаю лицо.
Стены влажные, мне не хватает воздуха, меня душит нарастающая вонь – сырая земля и погибшие цветы. Меня душит нарастающая вонь… меня душит… душит…
– Нет.
Его не найдут. Он исчез – его больше нет. Я знаю это не головой, я знаю это внутренностями, чертовыми кишками знаю, что его больше нет.
Я знаю, где он был в последние минуты жизни. Я знаю, что он чувствовал. Я знаю, черт возьми, что с ним стало. Откуда я знаю?
– Нет, нет!
– А если да? – Тот улыбается.
Хватаю его за лицо, за улыбку, за зубы и швыряю – о землю, о дерево, об ограду, он ломает ограду, я ломаю ограду, на костяшках кровь, красные зубы, красная улыбка Тота, красные глаза, красное закатное небо, от неба отражается красное море – там, где был луг, в снегу, мертвенно бледный с черными прогалинами, луг – там теперь море, красное море, шумит, бьет, к чертям бьет тело Тота о камни.
Тот разбился. А я остался.
Я.
Кто я?
Не знаю, сколько так просидел. Стало серо вокруг. Море перестало биться и затихло. Сердце тоже перестало биться. Давно перестало – одиннадцать лет назад.
Осторожно отодвинул цветы. Табличка.
«В пустую могилу королева кости положила и присыпала землей».
– Отгадай загадку, – говорю себе.
«Костя Королев. 28/02/2000–2/03/2008», – надпись на табличке.
«В пустую могилу Королёва Кости… положила… присыпала землей».
Убираю табличку – это легко, она слабо закреплена, вбита в рыхлую землю. Копаю. Прямо руками. Земля крошится. Снимаю сантиметр за сантиметром. Пока не натыкаюсь пальцами на что-то.
Тетрадь. Страницы пострадали от сырости, посерели от тьмы, в которой пришлось лежать… сколько? Год? Месяц? Неделю? Не знаю. Я ничего не знаю. И что внутри, что записано ровным крупным почерком – не знаю! Я этого не знаю, черт возьми! Я не открываю тетрадь. И никогда не открою. Перед глазами мутно. Расплывается. Голова разрывается от ответов на мои вопросы. Не хочу их слышать. Не хочу знать.
Кладу табличку на место – под старой елью, кладу, как было, аккуратно, возвращаю увядшие гвоздики, лепесток к лепестку, скрючиваюсь рядом, как еще один высохший изнутри цветок, я застыну здесь, замру, меня никто – ушел и не вернулся – не найдет никогда, усну с тетрадью в руке, так и не открыв, и ее клетчатые листы скукожатся тоже, вместе со мной, все мы – я и клетчатые листы – превратимся в никому больше не нужные белые лепестки, нас унесет ветер, мы исчезнем прямо в воздухе, рассыпемся в пыль от старости, от затхлости, от горя, от солнца и моря, от воды – она соленая, как слезы, мы не вернемся, мы не поживем, потому что жить – это слабость после всего этого, потому что жить – это грубая дикая сила, мы, не разбирая дорог, упадем трухой куда попало, нас спутают с осенними листьями, когда придет осень, нас спутают со снегом, когда наступит зима, а летом смешаемся с грязью, ведь грязь – это высохший труп большого сборного человека, лишенного жизни – убогой, глупой, вечной утробной боли…
– Витя! – далекий окрик. Вижу черные расплывающиеся силуэты, бегущие, машущие руками и ногами, чтобы бежать, чтобы двигаться – зачем? – ко мне.
– Знала, что найдем тебя здесь, – она резко садится рядом, но не обнимает, понимает, что не надо, по моему лицу понимает. – Нашел тетрадь?.. Открывал?
– Нет. Я не знаю что там, – уверяю ее, а сам уже знаю что там. Помню.
Она хочет вытянуть тетрадь у меня из рук, но я вцепился, она хочет отобрать, наверное, чтобы оградить меня, чтобы спасти. Глаза полны жалости. Большие карие глаза совсем рядом. В них слезы.
– Мама, оставь его. Пусть им займется специалист.
– Я убил Тота.
– Что?
– Сбросил его со скалы. Тот разбился, а я остался.
– Что?
Она уже у ограды. Смотрит вниз. Перебитым на ветру голосом произносит:
– Там никого нет.
– Его размозжило о скалы. Они красные от крови. Белые скалы в кровавых пятнах, как вырванные больные зубы.
– Там никого нет, – тихо повторяет она и смотрит большими глазами.
– Мама, у него глюки. Пусть им займется специалист.
– Уйдите, – говорю и отворачиваюсь. Ближе подтягиваю к себе колени. Вижу кусок моря за деревьями. Оно совсем синее, значит, небо тоже. Неба не вижу. Пусть уйдут, пусть оставят меня, пусть не стоят надо мной, пусть не обсуждают меня и не советуют специалистам заняться мной. Пусть они, черт возьми, просто уйдут!
– Вика, Анна Ивановна, вы идите, – говорит она. – Дома подождите нас.
– Одна справитесь? – спрашивает Анна Ивановна.
Но она уже не слушает, не отвечает. Присела рядом и обняла меня за плечи. Тоже повернулась к морю.
– Я люблю осень, стихи и море.
– А я только музыку. Хочу играть на пианино. Просто играть.
Она молчит в ответ.
Я знаю, у нас дома нет пианино.
– Мы купим, – говорит она спустя минуту. – Купим пианино. И ты сможешь играть сколько захочешь.
Играть? Смотрю на пальцы. Я не умею играть.
Смотрю на море. Оно темнеет вместе с небом.
– Тебе очень плохо? – спрашивает она слишком тихо, может, чтобы я не расслышал и не ответил, потому что от моего ответа ей тоже станет очень плохо.
– Мне никак. Мне пусто.
Я все еще держу тетрадь в руке, как будто боюсь выпустить, как будто она тогда сразу потеряется, пропадет без вести, вместе с буквами внутри. С моей жизнью внутри. С его жизнью.
Тетрадь смялась от моей хватки.
– Я открою ее.
– Уверен?
– Нет. Но все равно открою.
Тогда она поднимается и отходит на несколько шагов – оставляет меня один на один с тетрадью.
Листаю задом наперед, начиная с последних событий. Мне так проще.
28.02.2019.
– С днем рождения, Илья.
– Ты уже поздравляла сегодня, – смущенно напомнил я. Соскользнул с подоконника – нехорошо как-то сидеть, развалившись, когда рядом стоит Валерия.
– Поздравлений много не бывает. И вот, – она достала что-то из сумочки и протянула мне. Маленькая зеленая коробочка в белую полоску. Открыл.
– Зачем ты, не надо было, – смущенно пробормотал я. Внутри оказался брелок для ключей в виде серебристого рояля с поднятой крышкой.
– Увидела и сразу подумала о тебе. О том, что ты любишь играть на фортепиано. Просто играть.
Ощупал карманы – вдруг рояль все еще там, вдруг… но откуда ему быть? Пусто.
22.02.2019.
– Пустота. Ее не преодолеть. Я пробовал.
Валерия молчала. Теперь мы оба смотрели на белый блик, плавающий в моем кофе.
– Пустота? – сказала она наконец.
– Да.
– Илья.
– Что?
– Я должна тебе кое-что вернуть. То, что забрала.