– А, м-м-м.
Так это Валерия звонила. Если бы я знал.
– Нам играть на зачете ансамбль. В курсе?
Я мотнул головой.
– Романс Рахманинова играем.
Руки и ноги вдруг стали неудобными, не приспособленными к движениям и даже к стоянию на месте – а я застыл посреди класса, как дурак, и стоял.
– Может, сядешь за рояль? – иронично предложила Валерия. И я подумал, что да, это лучшее решение. Правда, мне еще играть. Пальцами. Тоже неудобными.
– Я повторю свою партию, а ты как хочешь, – добавила она и подняла скрипку на плечо. Я протиснулся к роялю, хотя места пройти было достаточно – но я именно протиснулся. Даже умудрился удариться коленом об него, когда садился.
Пялился в ноты минут пять, не понимая, чем соль отличается от си. Валерия не обращала на меня внимания, шпарила на скрипке. И за что меня поставили с ней в пару на ансамбль? Всегда ведь с Дашей играли.
– Попробуем? – она перелистнула ноты скрипичной партии в начало и поглядела на меня.
Я сглотнул. Придется читать с листа, а я рядом с ней вообще не соображаю.
– Да, – сказал я и мысленно обругал сам себя за такой ответ.
Кое-как, обрывками, с кучей остановок, мы проиграли произведение.
– К следующему уроку выучи, – строго, как преподаватель, сказала мне Валерия. И, к своему стыду, я только безропотно кивнул в ответ.
– И перезванивай, когда тебя просят. Хотела предупредить, чтобы хоть чуть-чуть подготовился.
Я снова кивнул, а она выпорхнула из кабинета.
– Где ты взял ту конфету?
– Которая с загадкой? Не разгадал еще?
– Гена, это важно. Откуда она у тебя?
– Не знаю. Мама в магазине купила, наверное. Где же еще? А что?
Любопытный Гена уставился на меня, а я не знал, что сказать. Мы приближались к кабинету полифонии, и надо было договорить, прежде чем зайдем.
– У вас остались такие же конфеты?
– Понравились? – улыбнулся Гена. – Или надеешься, что попадется еще какая-нибудь загадка? Я вот в детстве любил загадки. В детсаде были такие книжки с картинками…
– Остались или нет? – прервал я поток его воспоминаний. Гена обиженно сомкнул губы.
– Не знаю. Смотреть надо.
– Давай тогда сходим к тебе после пар?
Он обрадовался.
– Да, давай. Можно будет еще фугу посочинять вместе, да? А то у меня интермедия не выходит. Точнее, она выходит, но какая-то чересчур длинная. Она же короткая должна быть? Ну, не длиннее темы же?
– Сейчас спросишь у Юрия Васильевича.
Я взялся за ручку двери в тридцать шестой кабинет.
– Интермедия – это отрезок фуги между двумя проведениями темы. Как мост между берегами, – сказал Юрий Васильевич.
– А без моста бывает? – спросила Таня с первой парты.
Юрий Васильевич хитро улыбнулся, взял нотный сборник со своего стола, с третьей попытки расцепил схлестнувшиеся между собой старые страницы. Поставил на полочку для нот. Стал нестройно наигрывать тему. Я сразу узнал: фуга до мажор Баха.
– Классический пример безинтермедийной фуги. Полифоническая ткань емкая, стиснутая проведениями тем.
– Так значит, можно было сочинять совсем без интермедий, – уныло протянул Гена.
– Можно. Но я бы советовал вам писать с интермедиями.
– Почему? – заинтересовался Гена.
– Так проще. В интермедии используется любой материал – тематический или совершенно новый, это самая свободная часть фуги, здесь возможен полет фантазии. Что хочу, то ворочу.
– А-а-а, – понимающе кивнул Гена и записал в тетради: «Интермедия: что хочу, то ворочу».
Мы с Геной ехали к нему домой. Нас болтало в трамвае. Я смотрел в равномерно пыльное окно на людей, толкущихся на остановках. И сравнивал их с музыкой. Незнакомые люди, чьи макушки я видел из трамвая, были для меня неинтересными, банальными темами. Кто-то даже не был темой – как вон тот мальчик, он просто держится за мамину руку, а она ему что-то непрерывно рассказывает. Это она – тема, а мальчик лишь подголосок. Но он может со временем вырасти в самостоятельную мелодию, у которой появится свой подголосок. В виде подружки, например.
Я задумался. Интересно, а из нас с Дашей – кто тема, а кто подголосок? Или мы равноценны и звучим двухголосно? Может даже, из нас получилась бы неплохая фуга? А Валерия? Контрастная тема?
Что за мысли лезут в голову.
– …тогда сочиню много интермедий. Чтобы все разные были, – дошел до меня звук голоса Гены. Оказывается, он все это время мне что-то рассказывал. – И ракоход еще хочу.
– Ракоход?
Я удивился, но Гена подумал, я не знаю, что такое ракоход. Достал смартфон и стал тыкать пальцем в дисплей.
– «Ракоход, – начал он зачитывать, – это проведение темы в обратном движении, от последней ноты к первой. То же, что и ракоходная имитация». Это как если бы мы стали ходить задом наперед.
– Видел такой клип, – говорю. – Там парень шел задом наперед через лес, при этом запросто обходил деревья, потому что знал, где они.
– Откуда знал? Он же только сейчас идет.
– Да, но он идет задом наперед – из будущего в прошлое. То есть предполагается, что он уже прошел по этому пути. Улавливаешь?
– Нет.
– Да я тоже. Он шел и шел. И пел, что сносил бы даже ссоры со своей девушкой, лишь бы она была с ним.
– И что дальше? – заинтересовался Гена.
– Дальше парень зашел в машину. Она стала откатываться назад. Через разбитое стекло влетела девушка, стекло склеилось, стало цельным. Девушка очнулась, стала живой. Это была секунда до аварии.
– Жутко.
– Да.
Оставшиеся две остановки мы молчали. Я разглядывал макушки людей через пыльное стекло.
Пока Гена медленно стягивал с себя куртку, я в пару шагов оказался у него на кухне и уже осматривал конфетницу, как какой-нибудь сладкоежка. Гена появился через минуту.
– Нашел?
– Да, вот две.
Я извлек конфеты.
– Их там больше должно быть.
– Ты их ел – такие конфеты?
– Да. А что?
– Были там загадки?
– Не припомню. Ну, я бы заметил, наверное, да?
Я развернул обе конфеты – обратная сторона фантиков была пуста. Гена взял одну из конфет и засунул в рот.
– А ты отгадал первую загадку?
Я порылся в конфетнице, но больше таких не было.
– Нет, не отгадал.
– Может, это как в игре, – говорил Гена с набитым ртом. – Сначала надо отгадать эту – тебе подсунут следующую.
– Подсунут? – я подозрительно поглядел на него. Наивные глаза навыкате, круглое лицо. Самый простой парень из всех, кого я знаю. Гена.
– Да я шучу.
– Пойдем в магазин?
– Зачем?
– За конфетами.
– Предлагаешь купить все?
– Возьмем полкило.
– А если в них не будет загадок, вернешься и скупишь все?
– Не знаю, – я не хотел думать, хотел совком накладывать в целлофановый пакет конфеты. Так и сделал.
Дома мы с Геной вывалили содержимое пакета на кухонный стол и принялись разворачивать каждую. Все обертки оказались чисты.
– И что теперь будешь делать? – спросил Гена.
– Оставлю конфеты тебе, кушай.
– Спасибо, конечно. Но дались тебе эти загадки?
– Да просто.
– Да просто? Носишься с ними уже не первый день.
Я помолчал немного, а потом вдруг, неожиданно для себя, выложил всё Гене. Про папу и как он шутил, оставляя загадки в обертках. Гена слушал удивленно. Рассказал и о том, что папа пропал девять лет назад. Говорил, а внутри что-то переворачивалось, казалось, что не надо рассказывать. Но я всё говорил и говорил. Пока резко не замолк – будто кончились слова.
Гена после паузы осторожно сказал:
– Илья, а ты не думаешь, что…
– Что?
– Не думаешь, что твой отец жив и…
– Нет.
– Почему? Он ведь пропал без вести, – робко проговорил Гена.
– Бред.
– А кто еще…
– Замолчи, – внутри поднялось какое-то дикое чувство, мне захотелось ударить Гену.
А он сказал:
– Пойдем фугу сочинять, – и вышел из кухни. Вот так вот просто. Я постоял немного, успокаиваясь, а потом тоже пришел в его комнату. Гена уже сидел на табурете за пианино. На полочке он разложил свои рукописные ноты.
– А ты уже сочинил тему?
– Нет.
– Когда будешь?
– Не знаю.
– Я сочинил. Ну, помнишь, я играл тебе? Правда, ты не слушал.
Я посмотрел на сгорбившуюся у пианино полноватую фигуру Гены и мне стало его жалко. Я взял стул и подставил рядом.
– Давай посмотрим. Сыграй, – сказал я, и Гена сразу оживился. Начал наигрывать, сопровождая свою игру сосредоточенным пыхтением. Он закончил и сказал, глядя в ноты:
– Последний звук темы не гармонирует с начальным звуком в следующем голосе.
– Закончи тему на доминанте.
– Точно, – Гена встал из-за пианино, прошел к своему столу, покопался между кучами наваленных тетрадок и учебников, вернулся со стирательной резинкой и карандашом. Стер ноту фа, написал соль. – А ты почему тянешь? Время пролетит, не успеешь сочинить, – нудно заметил Гена. Иногда его рассуждения напоминали таковые заботливой мамаши. Наверное, сказывается то, что Гена вырос без отца. Правда, я, получается, тоже…
– Хочу сочинить особую тему. Только мою.
– А учитель говорил, что хорошо бы написать несколько, а потом выбрать.
– Это не для меня. Я найду единственную.
– Как настоящую любовь?
Это тоже удивляло в Гене: иногда он выражался так, словно пересмотрел женских сериалов.
– Да, наверное.
– Хочешь, чтобы она была похожа на тебя?
– Кто?
– Тема фуги.
– Наверное. Не знаю. Что-то вроде этого, да.
– А я вот не продвинулся дальше риспосты. Пытаюсь написать интермедию, но ничего не выходит, – он стал наигрывать интермедию. – Как думаешь, в жизни есть полифония? Ну, то есть, я хочу сказать, что вот мы изучаем, изучаем, а пригодится это? Может, мы должны что-то такое важное понять благодаря полифонии?