– Встречаешься с Дашей Сусловой?
Вот это номер. Ей-то что?
– Мы знакомы.
Так себе ответ. Знакомы, ага. Хорошо знакомы. Очень хорошо знакомы. Очень-очень хорошо знакомы.
– Она говорит, ты ее парень.
– Да, но… ведь мы в любом случае знакомы.
Вот дурак.
Валерия смеется. Я ее насмешил.
– Ладно, давай еще раз пройдемся по Рахманинову, – говорит она. Глаза у нее блестят или мне кажется?
Улыбаюсь как дурак. Смотрю в ноты и улыбаюсь.
Всё-таки я самый настоящий дурак. Одновременно и насмешил, и отрубил себе возможность встречаться с Валерией. Не станет же она всерьез обо мне думать, зная, что я несвободен. Вот черт. Но мои губы все равно, против воли, растягиваются в глупой улыбке.
Мы идем по освещенной только вывесками улице. Фонари здесь не работают, зато есть пара магазинов, из окон которых свет падает прямо нам под ноги. В остальных местах темень непроглядная.
– Мама вчера удивилась, когда увидела гору конфет на столе, – поведал мне Гена.
– Зато будет с чем пить чай, – утешил я.
– Это да, – кивнул Гена. – А еще я сочинил интермедию. И подумал.
– И подумал тоже? Молодец, – после разговора с Валерией настроение у меня хорошее. Ничего особенного не произошло, мало того, она узнала, что у меня есть девушка. И тем не менее, сияю, как начищенный рубль. Даже несмотря на ночной кошмар. Дурак-дураком, в общем.
– Илья, слышишь меня? – позвал Гена и заглянул мне в лицо. – С тобой все нормально?
– Конечно. О чем ты там подумал?
– Ну, – он нерешительно замялся.
– Ну?
– Подумал, что эти конфеты, ну, которые ты ищешь, могут быть и в других магазинах.
Настроение у меня чуть подкосилось.
– Я их больше не ищу, Гена.
– Почему? То есть, хорошо. Не ищешь и ладно.
– Да.
Впереди высокий парень. Стоит и смотрит прямо на нас, как мы приближаемся. Наверное, резко развернуться и пойти в другую сторону будет совсем глупо? Вообще-то я не боюсь. Не знаю, что со мной. Слабая тревога трепыхается в груди, как муха между рамами окон. Но не боюсь.
Тем более, я не один, а с Геной. Так себе утешение, конечно. Нам нужно в магазин музыкальных инструментов, что за поворотом.
– К Даше пойдешь сегодня? – спрашивает Гена.
– Тебе-то что? – отвечаю. Получается грубовато. Не свожу глаз с парня, он все ближе. Обычный. Не понимаю, что меня так напугало.
Стоп. Я не напугался. Кто сказал, что я напугался?
– Да подумал, если не идешь к Даше, может, ко мне зайдешь? Покажу тебе интермедию.
Ближе. Просто стоит и смотрит на нас.
Не на нас. На меня.
– Так что? – спрашивает Гена.
– Да. Не знаю, – говорю тихо. Сейчас поравняемся.
– Что «да, не знаю»? – не понимает Гена.
Парень не отводит от меня взгляда, а когда почти оказывается позади, начинает медленно растягивать губы в улыбке, все так же глядя на меня.
Остался позади. Чувствую спиной, что продолжает смотреть. Что ему надо?
– Так придешь? Какой-то ты потерянный, – Гена смотрит на меня, затем оборачивается назад. – Знакомый?
– Что, какой знакомый?
– Тот парень – твой знакомый? Улыбался тебе.
– Что ты сказал? – шепчу я. У меня подкашиваются ноги.
– Говорю, улыбался тебе. Знаешь его?
– Нет, ты сказал…
Я осекся. «Тот парень». Тот.
Я обернулся. Остановился. Парень стоял и смотрел нам вслед, словно у него других дел нет.
– Почему тогда не поздоровался, раз знаешь его? – всё вопрошал Гена. Я схватил его за рукав и потащил за поворот:
– Уходим.
Дыхание загнанно бултыхалось в груди, как большая рыба в тесном аквариуме. Зашли в магазин, я принялся внимательно изучать каждую гитару, одну за другой, скрупулезно, не упуская ни единой детали. Старался успокоить дыхание, чтобы оно не сильно шумело в тихом магазине.
Гена выбрал шнур для колонок, за которым и приходил, и мы покинули магазин.
На психологии мы сидим с Геной, через один ряд впереди – Даша с подругой. Еще чуть дальше – Валерия. Психология проходит в самом большом, лекционном, кабинете. Здесь не так, как в музыкальных классах: нет пианино, зато очень много рядов парт, чтобы поместились студенты всех отделений. Я мало кого знаю лично, так только, в лицо. Психология началась в этом семестре. На прошлом уроке мы нарисовали семью животных и сдали рисунки преподавателю. Я тогда подумал, что с концами, но теперь увидел эту кучку макулатуры на краю учительского стола.
– Что ж, друзья, я пущу рисунки по рядам, пусть каждый возьмет свой, – сказала Анна Ивановна, психолог. Она подала стопку девушке за первой партой, вернулась к своему столу, встала рядом с ним, сложила руки одну в другую и едва улыбалась. Наверное, нелегко быть психологом: надо все время выглядеть нормальным. Я еще плохо знал Анну Ивановну, но мне казалось, что психолог должен быть женщиной в годах с ярким веселым взглядом и сильно напомаженными губами. То есть, выходит, психолог – это кто-то вроде тамады, готовой в любой момент развлечь публику. Анна Ивановна же молода, на вид лет под тридцать, жидкие волосы собраны в хвост, желтый пиджак, черная юбка и трудновыполнимая улыбка на лице. А еще она слишком часто стоит с перекрещенными ногами. Вроде, это закрытая поза. Значит, ей есть что скрывать. Так написано в учебнике по психологии в разделе «Физиогномика». Мне Гена читал вслух. Когда он увидел Анну Ивановну впервые, сразу же записал всю литературу, которую она продиктовала, а после пары бросился в библиотеку за учебниками по психологии. И уже вечером зачитывал мне наиболее интересные главы.
– … каждому из вас.
– Что? – шепотом переспросил у Гены. – Что она сказала, я прослушал?
– Говорит, что написала на листочке с рисунком короткий вывод. Каждому, то есть всем.
До нас как раз дошла сильно поредевшая стопка. Я взял ее в руки и принялся листать. Интересно, как выглядел рисунок Валерии? И еще более интересно, какой вывод написала на ее рисунке Анна Ивановна? Мне этого не узнать. Я нашел свой рисунок и перевернул.
«Не хватает внимания со стороны отца. Прохладные отношения с другими членами семьи. Возможно, психологическая травма в детстве. Рекомендация: проконсультироваться с психологом».
Это с ней что ли? Я рассердился. И, чтобы Гена не успел заметить и прочитать мой «вывод», сунул лист в тетрадь.
– Что тебе написали? – спросил Гена.
– Да бред.
– А мне, что я неуверенный в себе и мне нужно больше общаться со сверстниками. И про отца, – добавил он после паузы и тоже положил листок с нарисованной семьей куцых угловатых животных в тетрадь.
– Что про отца?
– Ну, его не было на рисунке. Она написала: трудности с отцом.
– У тебя же его и так нет. Не только на рисунке.
– Ну да, – кивнул Гена.
Она всем так пишет: «трудности с отцом»? На моем-то рисунке он изображен, но вывод примерно такой же.
– А что тебе нужно обратиться к психологу, она написала?
– Нет. А тебе?
– Тоже нет, – я уставился на обложку своей тетради.
– …немного поиграем. Разбейтесь на пары.
Я посмотрел на Гену, а он на меня.
– Каждый из вас завяжет глаза и наладит тактильный контакт с партнером.
Тактильный? Я снова посмотрел на Гену. Знал бы заранее, выбрал бы Дашу. Теперь поздно: если переиграю, Гена может обидеться.
– Как только повязка окажется на ваших глазах, возьмите руки партнера в свои и постарайтесь запомнить, какие они на ощупь.
– А потом? – подала голос девушка, которую я пару раз видел в коридоре с домрой в руках: все время куда-то бежала.
– Потом вы выйдете из-за парт, перемешаетесь. И ваша задача будет, ощупывая руки всех, кого встретите, найти своего партнера.
Мне досталась черная повязка. Я вертел ее в руках, оттягивая момент. Пусть сначала остальные завяжут глаза: лучше им не смотреть, как я буду трогать Генины руки.
Когда все начали вставать с мест и двигаться на голос учителя, моя повязка была еще у меня в руках. Я смотрел на этих потерянных человечков, безумно, хаотично двигающихся и улыбающихся своей слепоте, и невольно сравнивал их с музыкальными звуками. Которые только в сочетании друг с другом образуют связную мелодию. Вот и люди так же, слепо мечутся в поисках нужных рук.
Тут я поймал на себе выжидательный взгляд Анны Ивановны и поспешно завязал глаза. И тоже превратился в хаотично передвигающегося, потерянного человечка. Я запомнил, в какой части кабинета Валерия, и направился туда в надежде, что мне удастся подержать ее руки в своих хотя бы недолго.
Меня кто-то схватил за руки, потом отпустил. Пока я пробирался к тому месту, где, по моим представлениям, должна была обитать Валерия, меня хватали за руки и отпускали еще несколько раз. Сам я никого не хватал. То тут, то там возникали девчачьи смешки.
– Замечайте, какую стратегию выбираете, чтобы найти партнера, – проговорила Анна Ивановна. – Кто-то ищет активно, перебирает руки всех, кто попадается на пути. У кого-то своя стратегия: например, идти по кругу или по спирали. А кто-то не проявляет никакой активности, просто ждет, когда игра закончится.
Я знал, что в последнем случае она намекает на меня. Это я не проявлял никакой активности, слонялся, не понимая уже, в какой стороне искать Валерию. Да и надо ли ее искать? Я действительно ждал, когда кончится игра. Сколько пройдет времени, прежде чем можно будет снять повязку? Я начинал чувствовать себя неуютно без опоры на зрение. Бесцельно бродил, встречая чьи-то непрошенные руки без особого энтузиазма. Генины руки я среди них не узнавал, что странно. Был уверен, что он старательно меня ищет. Но почему-то никак не найдет.
Вновь чьи-то руки. С тонкими длинными пальцами – такие хорошо иметь, если ты пианист. Уж я-то знаю: у меня не такие. На ощупь пальцы, хоть и тонкие, но не женские. Руки схватили мои и не отпускают. Это не Гена точно. Кто-то ошибся, приняв меня за своего партнера.
Палец щекотно скользит по моей ладони – вверх-вниз, словно прощупывая линии. Затем я чувствую всю его ладонь – она обхватывает мое запястье. Когда я уже порываюсь снять повязку, он всовывает мне в руку что-то… бумажное? С тихим шелестом. Не твердое, не мягкое, маленькое, прямоугольное. Я инстинктивно сжимаю это что-то пальцами и слегка сминаю. Шелест.