– Этот Герасименко, – сказал Романовский напористо, – умнейший мужик, убедительно доказывает, что если всю мощь нашей цивилизации направить на решение проблемы бессмертия, то уже через двадцать пять лет возраст любого из живущих можно бы продлить до двухсот лет! А через сорок лет было бы достигнуто бессмертие. Круто?.. Как говорят теперь в правительстве, подражая шоуменам, наверно, завидуя, полный улет! Правда, пока для немногих само бессмертие. Каждого проходилось бы пропускать через сложнейший медицинский суперкомпьютер, но еще лет через десять бессмертие стало бы достижимо для каждого. Более того, каждый сможет выбирать тот возраст, в котором остановиться!.. Более того, можно прожить до старости, затем снова обновить организм до подростка… Здорово?
Вертинский морщился, неловко за такие статьи, зато Потемкин насторожился, настоящий политик, взглянул остро.
– Погоди-погоди, – сказал он. – Товарищи, не надо Владимира Дмитриевича забрасывать стульями. Академик Герасименко не тот человек, чтоб чокнулся на страхе смерти. Скорее он будет им выгодно торговать… Насколько я понял, Владимир Дмитриевич, вы хотите поймать на крючок…
Романовский кивнул:
– Верно! Эта малозаметная в Интернете статья может изменить ход истории… ничего, что я так напыщенно? Игната Давыдовича нет, я его заменю пока. Нет-нет, работать не буду, но поговорить я могу. Особенно когда с пафосом. Дело в том, что все, не достигшие сорока лет, после прочтения сей статьи почувствуют, что могут дожить до этого дивного времени! А ощутив, изалкают! Или возалкают. Дескать, стоит только прожить еще эти двадцать лет, и твою жизнь продлят до двухсот. А там уже рукой и до подлинного бессмертия!.. Здорово? Кто не захочет такой перспективы?.. Но существует одно «но». Герасименко сразу указывает, что это достижимо лишь в случае, если вся мощь нашей науки и техники будет направлена в эту сторону. На решение долголетия и бессмертия, а не на открытие новой прокладки с крылышками и особо модного тампакса со встроенной видеокамерой.
Потемкин сказал быстро:
– Хотя я и не Шмаль, но скажу точно: в России каждый третий – пенсионер, но все-таки две трети – это две трети.
– Да и пенсионеры, хоть и не доживут, – возразил Романовский, – захотят, чтобы их дети дожили. Не какие-то там далекие правнуки, к тому времени род может пресечься, а именно вот эти дети, что сейчас приходят к ним, родителям, и просят червонец на бутылку. Хоть и свиньи, но все– таки свои свиньи, родные. Родная кровь, так сказать! Эту статью надо напечатать во всех популярных изданиях! Устроить обсуждение по телевидению.
– Организовать, – сказал Вертинский.
– Что? – не понял Романовский.
– Организовать, – повторил Вертинский, – а не устроить. Пора вам обучаться азам государственного управления, вы же министр культуры, а не хрен собачий. Устроенное, простите, может выйти боком самим устроителям. А вот организованное…
– Тогда вы и возьметесь?
Вертинский покачал головой:
– Я – нет, дел много, но есть мастера, у них комар носа не подточит. Все будет проведено по высшему классу!.. Прямо с улицы нахватают простых людей для участия в дискуссии, но эти люди скажут именно то, что надо… Да вы не прикидывайтесь. Вижу, пытаетесь свалить черную работу на мои плечи! Как будто у себя на телевидении не организовывали нужные вам результаты всенародных опросов!
Романовский сказал невозмутимо:
– Но я должен был попытаться?
Я взглянул на часы, поднялся.
– Мой рабочий день начнется через десять минут. Пойду-ка я от вас, шибко умных. А вы шли бы по домам, а то Кремль скоро в спальный район превратите.
Часть II
ГЛАВА 1
С утра в приемной важного вида сановники, я почему-то все время видел их с широкими генеральскими лентами через плечо, у одних голубые, у других – красные, мундиры усеяны звездами из золота, усыпанными бриллиантами, все ордена размером с блюдце, на плечах – эполеты… Треть этих важных лиц я сам вызвал, остальных – мои управляющие департаментами, то есть Александра и Волуев.
Они еще не сговорились, кто при изменившемся раскладе старше, запускали вызванных ими по очереди, я принимал, выслушивал, давал ЦУ, так прошло время до обеда, наконец Волуев зашел сам и сказал многозначительно:
– Демонстранты уже накапливаются.
– Сколько им двигаться к Центру?
– Не меньше двух-трех часов.
– Что докладывает Ростоцкий?
– Просит не беспокоиться. И в самом деле, господин президент, наш министр внутренних дел на вас просто молится. Ему пытались всобачить в кабинет портрет Георгия Победоносца – отказался, икону Сергия Радонежского – отверг, а вот ваш портрет сам повесил на самое видное место!..
Я спросил с недоверием:
– Без всякого принуждения? Точно?
– Клянусь!
– Ах да, за ним же тоже телекамера…
– Обижаете, господин президент, – сказал Волуев с укоризной. – Вы ж ему такую власть дали! Последней свиньей бы себя показал… А само видеонаблюдение всех банков, офисов и концернов, которые вы разрешили объединить в одну систему под руководством МВД?.. Да еще послабление насчет применения огнестрельного оружия… Нет, он костьми ляжет, но сделает все, чтобы удар был показательным. Он все понял, господин президент!.. Кстати, можете посмотреть на некоторые сборища. Их уже снимают.
Я включил головной экран. Изображение прыгало, оператор явно пробирается в толпе, наконец выбрался на свободный пятачок, на экране мелькает цветное пестрое, словно деревенские петухи насиловали павлина. В кабинет ворвался шум, так на массовке все говорят вразнобой одну и ту же фразу, затем камера перестала мазать из стороны в сторону, я увидел толпу молодых и немолодых мужчин, веселых, взбудораженных. Большинство обнажены до пояса, несколько человек вообще в плавках, почти все обвешаны цепями, волосы выкрашены в зеленый, синий, фиолетовый, голубой, у многих длинные пряди убраны в кокетливые хвостики.
То один, то другой вскидывал над головой плакат, что-то выкрикивал, я не успевал разобрать слова. Распорядители, немолодые мужчины, сбивались с ног, выстраивая их в колонну. Наконец первыми поставили крепких парней, эти держат плакат со стандартной надписью, способной любому заткнуть рот: «Фашизм не пройдет!», кто же посмеет возразить, ну кто скажет, что да, фашизм пройдет, фашизм – это хорошо? За ними на точно таком же длинном транспаранте начертано размашисто: «Нет – фашизму!», а чуть дальше: «Имортизм – угроза человечеству!»
Волуев сказал быстро:
– Все идет по плану!..
– Что именно?
– Вы же знаете, господин президент, если не удается революцию подавить, то надо ее… возглавить. Мы не могли помешать этой демонстрации состояться, но за два часа в колонне все перемешается. Вперед выбьются вон те парни, видите? Оба голые, выкрасились в голубой цвет, мол, да – голубые!
На транспаранте парней пламенели буквы: «Свободу нетрадиционным!», за ними еще двое: «Долой однообразие в сексе!»
– Как вы их… сумели?
– Передал, что в выпуски новостей попадут только те, кто будет идти в переднем ряду. Их портреты будут во всех изданиях мира. Даже в «Плейбое». И вообще станут героями, большие бабки поимеют.
Я сжал челюсти, в висках застучали молоточки. Демократия – последнее убежище подлеца, это уже знают все, но еще не все увидели, что демократия еще и последнее прибежище извращенцев. Но вот они, извращенцы, идут, протестуя против ясного и понятного желания жить с Богом в сердце… или как это Высшее ни назови, они же настаивают и добиваются, чтобы мир погрузился в пучину мерзости, где содомский грех, за который Творец стер с лица земли два города, – далеко не самый смачный.
– Быстро же они на имортизм среагировали!
– У них хорошие режиссеры, – заметил он спокойно. – Быстрые. Цепкие, ничего не упускающие. И, главное, богатые.
Я пожал плечами:
– Вы, я вижу, убежденный экономист.
– Разве не экономика правит миром?
– Нет, – ответил я. Повторил: – Нет. Уже… нет.
Он кивнул:
– Да, конечно, вы пришли к власти вопреки всем прогнозам. Но это значит лишь, что олигархи поставили не на ту карту. По сути дела, имортизм обещает суперприбыли и олигархам. Правда, не всем. Тем, кто делает состояние на выпуске фаллоимитаторов, – вы враги, а кто вкладывает деньги в развитие науки и техники – вы просто манна небесная. Хотите взглянуть на зоофилов? Они пойдут отдельной колонной…
Я буркнул:
– Лучше на лесбиянок… Нет, эксгибиционисток, это интереснее.
Он поморщил лоб, вспоминая:
– Мне кажется, они так и не собрались. Планировалась совместная колонна с нудистами, но вы не стали запрещать появление обнаженных женщин в общественных местах, так что им вроде бы протестовать особенно не из-за чего. А мужчин-нудистов не набирается для отдельного шествия. Им предложено примкнуть к гомосексуалистам, но вчера еще в объединенном комитете шли жаркие дебаты. Видимо, они пойдут вслед за гомосексуалистами, но отдельной группой и под своими лозунгами.
Я сказал раздраженно:
– И там свои партии, свои трения, свои союзы!
– Весьма крупные, – сообщил он с таким видом, будто для меня это невероятная новость. – После того, как им еще сделали рекламу… мол, талантливые люди – обязательно извращенцы, то уже и грузчики стали объявлять себя геями. Не пидорами, а именно геями! Меня беспокоит только то, что в этих колоннах наряду с настоящими извращенцами идут и просто нормальные ребята… Одни косят под гомосеков из-за моды, другие вообще пришли побузить… Как с ними?
– Извините, Антон Гаспарович, – буркнул я. – Но что-то не чувствую в себе жалости. Ну вот ни капли!
Он отправился в комнату связи, я зло смотрел на экран, куда из пяти точек подают картинки митингов, подготовку грандиозного шествия. Все походит на красочное начало грандиозного карнавала. Как где-то в далеком Рио-де-Жанейро, там тоже улицы заполняют толпы трансвеститов, гомосексуалистов, мазохистов, все поют и пляшут, совокупляются прямо на улице с козами и ламами.