– Не держи в приемной.
Потемкин вошел бодрый, на ходу потирал руки, на лице хмурое удовлетворение.
– Сегодня совершен теракт в Иерусалиме, – сообщил он. – Взорван автобус с пассажирами, погибло девять человек, семнадцать ранено. В ответ израильтяне обстреляли с вертолетов два палестинских города и танками разрушили с десяток домов, где могли скрываться террористы…
Волуев зябко повел плечами, сказал пророчески:
– Самая большая жуть начнется, если они замирятся!.. Это будет такая гремучая смесь, весь мир содрогнется и встанет на колени. А не встанет, поставят. Если не на колени, то в другую позу.
Потемкин подумал, буркнул:
– Вообще-то они от одного отца пошли, только от разных матерей. Развилка началась на Аврааме, он сперва родил Измаила от молодой и красивой, но, увы, бедной служанки Агари, а потом Исаака от старой, но зато богатой Сарры. После чего служанку выгнал из дому, а та пошла скитаться с младенцем. Хотя бы вычеркнули из своих хроник эту душещипательную историю, как бедная Агарь металась по пустыне в поисках воды для плачущего от жажды младенца!.. А так в память об этом сотни, тысячи арабов со всех стран приезжают в те места и мечутся от одного края долины к другому в память о тех страшных днях, когда там бегала отчаявшаяся мать!
– Но Бог у них один, – заметил Волуев. Пояснил мне, как малограмотному: – Это же он, чтобы спасти младенца, послал не то дождь, не то родник, уже не помню. И младенец вырос в героя и дал начало арабскому народу, как его младший на несколько месяцев брат – еврейскому. Так что, повторяю, если они вдруг помирятся… ох, какая жуть начнется! Потому все страны и разжигают у них конфликт всеми способами. А нам тоже надо бы…
– Да, – сказал я, – пока они заняты междоусобной дракой, весь мир и старается ухватить кое-какие лакомые куски на Ближнем Востоке… А тем временем новый могучий волк появился, надо объединяться, иначе заокеанский зверь сожрет нас всех поодиночке.
Дверь распахнулась, рядом с Иесафатом, приотстав на полшага, шел моложавый человек с седыми висками и удивительно черными бровями. Сам Иесафат прошел бы отбор в истинные арийцы: высокий блондин, голубоглазый, нордический тип лица, фигура викинга, в то же время его спутника хоть сейчас в турецкий бурнус и на верблюда: черноволос, смугл, с горбатым носом, хищными орлиными глазами навыкате.
Мы с Иесафатом обменялись рукопожатием, он кивнул в сторону своего спутника:
– Иосия, мой министр иностранных дел. Русским языком владеет хуже, но – владеет.
Иосия поклонился:
– Мое почтение, господин президент. Я коренной израильтянин, с детства жил в русском квартале. Так что язык знаю не по университету…
Акцент чувствовался сильный, но в то же время заметно, что словарный запас у министра иностранных дел немалый, и владеет им свободно.
Я сделал широкий жест в сторону кресел:
– Прошу садиться. Отдохните после дороги… и перед новой дорогой. Сейчас принесут что-нибудь перекусить. Если ваши вкусы не изменились…
Иесафат кивнул с мягкой улыбкой:
– Не изменились, я ем по-прежнему все. Иосии запретили есть рыбу, но он все равно ест.
– Бить не пробовали? – поинтересовался Потемкин.
Иесафат критически оглядел спутника:
– А это мысль, знаете ли… Уже ради этого стоило сделать кратковременную остановку в Москве.
– Ну вот видите, – сказал Потемкин бодро, – один пункт выполнили! Будет что доложить на кнессете. Кстати, мы тут как раз обсуждали жуткие последствия всемирной паники, если вы вдруг да замиритесь с арабами! Представляете потрясение на всех биржах?
Иесафат внимательно прислушивался, брови поползли вверх, проговорил с горьким смешком:
– Да, конечно… Мы сейчас не дипломаты, потому нам можно весьма откровенно. Все верно, это тряхнуло бы весь мир, но что делать, мы в таком узком коридоре! Если сделаю хоть муравьиный шажок к замирению, арабы поймут это как слабость, оппозиция сразу же забросает мое правительство дохлыми кошками, в моей партии сразу же образуется раскол… причем большая часть качнется к моим противникам. Я не продержусь на посту и двух дней!
Волуев сказал негромко, с неким подтекстом:
– А так ли уж надо держаться за пост? Пусть даже за высокий? Ведь должность человека, как странно заявляет наш президент, вот он перед вами, еще выше… Простите, я говорю тоже не как политик, а у нас же сейчас неофициальный завтрак, да?.. Кстати, там несут уже или заснули?
Иесафат сказал с тоской:
– Если бы я не видел, кто придет на мое место!.. Вы же знаете, что в моей стране с ее строгими нравами уже начали устраивать ежегодные слеты и съезды сексуальных меньшинств, уже по всему Израилю свинину продают не только на рынках, но даже в магазинах, правоверные евреи подвергаются публичному осмеянию и оскорблениям. Но если придет к власти Корзон, а он придет, если хоть чуть покачнусь, то рухнет все, что делает Израиль Израилем. Наша страна превратится в еще один штат США. А нам превратиться, к сожалению, гораздо проще, чем вам. Вы сами понимаете почему.
Я кивнул:
– Понимаем. И даже понимаем, откуда наибольшая опасность для Израиля.
Он насторожился:
– Откуда?
– Со стороны США, – ответил я. – Сейчас, когда Штаты утвердились в захваченном Ираке, они из этой страны создали сверхгигантскую военную базу, откуда и диктуют волю всему исламскому миру. Но не только исламскому. С Ираком граничит Израиль, а именно он и станет самым крепким орешком на пути к мировому господству США… Уже все арабские страны падут, уже Китай смирится и допустит на все свои предприятия инспекторов… не ООН, а США!.. но Израиль все еще будет защищать свой храм с последней горящей свечой…
Он слушал с каменным лицом, но в глазах слегка дрогнуло, и голос чуточку осел:
– Тьфу-тьфу, господин президент!.. И хорошо, что вы о нас такого высокого мнения, и плохо, если нам в самом деле придется сражаться…
– Как уже сражались, – напомнил я. – С эллинистами.
Лицо его потемнело, словно вспоминал глубоко личное, когда соотечественники истребляли соотечественников по всей стране, а крови лилось столько, что ручьи вышли из берегов.
Две девушки под бдительным присмотром Александры внесли на подносах высокие чаши, запахло крепким бульоном, а когда подняли салфетки, взорам открылось такое нежное мясо, что и я ощутил зверский голод.
– Пища богов, – сказал Иесафат, – оказывается, в полете мы голодали.
– Нас прямо-таки морили голодом, – поддержал его министр иностранных дел. – Так что не обессудьте, если мы здесь все пожрем, включая и край столешницы… Если не ошибаюсь, это что-то из греческой кухни?
– Точно, – согласился я. – А вы, оказывается, чревоугодник?
– Увы, – согласился Иосия, – есть такой грех. Люблю все греческое, такое утонченное и красивое… И весь эллинский культ прекрасного, утерянный сейчас…
Иесафат вздохнул, но смолчал, уже отрезал куски мяса и отправлял в рот. Лезвие моего ножа все еще пилило нежную розовую плоть, я кивнул, сказал, колеблясь, стоит ли вот так прямо между рогов кувалдой, но ведь визит не официальный, даже не рабочий, а так, пробегом, к тому же у нас есть нечто общее, могу позволить сказать чуточку откровеннее, чем если бы другому деятелю…
– Вы лучше знаете греческую цивилизацию, – сказал я, – знаете утонченную эллинскую культуру с ее поэзией, философией… Это только на мой взгляд имортиста она была мерзостью хуже, чем даже вавилоно-американская! Нет, хуже не мерзостью своей, а воздействием. С юсовским мировоззрением проще, там всем правит бал то, что ниже пояса, но даже такое примитивное оказало немалое воздействие на сынов Сима, что не очень-то хотели возвращаться из вавилонского пленения, верно? Ездре понадобилось немало сил, чтобы собрать хотя бы малую кучку добровольцев и вывести из богатого и сытого Вавилона в бедный и голодный Израиль.
Иосия перестал есть, смотрел настороженно, Иесафат молча отправлял мелко нарезанные кусочки мяса в рот, но глаза его следили за мной неотрывно.
– А ультрагуманистическая философия эллинов, – сказал я вежливым голосом, даже улыбнулся, чтобы они могли расценить мои слова и как шутку, если так будет удобнее, – объявившая человека самым совершенным из творений Бога, единственным центром Вселенной, мерой всех вещей, и вовсе была страшна своей красивостью и ложной гуманностью. Человек охотно творит из себя кумира, считает себя высшей общечеловеческой ценностью, и потому все виды человеческой деятельности: наука, искусство, промышленность – бросаются на проектирование, разработку и производство прокладок с крылышками, а удовлетворение низменных потребностей простого человека становится всеобщей философией… это даже не греческие идеалы, это еще ниже – идеалы потомства Хама, что сейчас почти полностью перебралось за океан и там расплодилось до невозможности.
Иосия нахмурился и начал копаться в мясе, Иесафат проговорил негромко:
– Мы слушаем вас, господин президент.
– Да то, что скажу, не ново, не ново… Мир погрязает в пучине духовной скверны!.. Какие затертые слова, их уже и не воспринимаешь, а ведь это в самом деле случилось. Но по мне, так греческая культура – это полнейшее дерьмо, у них все боги трахались друг с другом, не обращая внимания на пол и возраст, трахались с животными, рыбами, птицами, занимались кровосмешением – уже этого достаточно, чтобы я не рассматривал их как… вообще не рассматривал!
Иесафат хмыкнул, посмотрел на Иосию. Тот помрачнел и наклонился над тарелкой.
– Так его, господин президент, – посоветовал Иесафат. – А то прям колаб в моем правительстве!
– Что самое трудное было для Моисея? – спросил я. – Нет, вовсе не тяготы сорокалетних скитаний в пустыне! Труднее всего было из обленившихся рабов создавать свободных людей, отвечающих за свои поступки. Вот уже вроде бы выковал из них имортистов, выдавил скотов, но все равно за время скитаний десятки возмущений и восстаний, попыток вернуться в бездумное рабство, а один заговор – Корея, Дафана и Авирона – перешел в восстание двухсот пятидесяти священников, что едва-едва не привели Моисея к поражению и гибели! Спасло только вмешательство небес: разверзлась земля, огонь поглотил отступников. Всю дорогу эти ведомые к коммунизму противились, пытались побить его камнями и даже в самом конце странствий, уже в виду Палестины, отказались туда идти… Разве не так?