Все помнят, каким благословением осенила тогда Россия имя Государя и Его Сына не только за помощь, своевременно поданную, но и за то, что под непосредственным руководством Цесаревича дело было так практично целесообразно и умело ведено.
Эпизод этот имел громадное воспитательное значение в жизни будущего Государя. Он понял на деле, до каких опасных и драматических недоразумений и усложнений может доходить государственное дело, когда из опасения тревожить или беспокоить Государя часть правды скрывается; затем, как Он сам говорит, в эти несколько месяцев, пока Он был председателем этой комиссии, сходясь постоянно с живыми людьми из провинции и деловыми людьми в Петербурге, – Он узнал больше, чем мог бы научиться в несколько лет. При этом выделился весьма наглядно для всех тот такт, с которым в столь щекотливом и трудном положении Цесаревич не позволил Себе ни малейшего отступления от законных порядков и от строгого уважения к лицам, облеченным Государевым доверием, дабы ни в ком не могла зародиться мысль, что Он воспользовался исключительностью Своего положения или что в порученном Ему деле Он вел какую-либо самовольную и независимую от правительственных учреждений политику. Строгость этого принятого на Себя обязательства была так для Него свята, что когда, по окончании всего дела по продовольствию неурожайных губерний, Он счел Себя обязанным сделать особое представление о вознаграждении лиц, участвовавших в работах, Он дал этому представлению пройти узаконенные инстанции, и только тогда, когда в комитете министров признано было необходимым сообразоваться с существующими для наград узаконениями, Цесаревич взял на Себя лично ходатайствовать у Государя о награждении Своих будущих сотрудников согласно Его представлению, что Государем немедленно было исполнено.
Наступила эпоха войны. В ней выпала на долю Цесаревича трудная задача – трудная, как душевное бремя, следы которого, как оказалось после, отразились в том душевном настроении Монарха, под влиянием которого Он из миролюбия создал одну из целей Своего царствования.
Как известно, Ему поручен был Рущукский отряд, имевший огромное оборонительное значение начала кампании и потому призванный к тому, что на войне для всякого человека самое тяжелое, к неподвижности. И действительно, долгие месяцы Цесаревич должен был, как узник, в зимнюю погоду проводить в однообразной обстановке сторожевой службы, прерванной только двумя блестящими военными делами своего отряда. Но в этом однообразном обиходе много впечатлений перебывало в душе Рущукского смиренного Полководца. Здесь Он перевидел и перечувствовал всю обратную сторону медали войны, ее закулисные тайны: здесь Он, ежедневно посещая раненых, видал их страдания; здесь, ежедневно беседуя со Своими сослуживцами, Он слышал все сведения боевой жизни, мысли, суждения, рассказы, начиная с чудных проявлений русской вековой доблести и кончая, увы, весьма печальными сторонами того мира, который есть неизбежная изнанка сегодня войны, а завтра всякого другого людского дела. И все это Цесаревич с глубоким вниманием слушал, все это в Нем перерабатывалось в эти долгие зимние дни Его глубоким здравомыслием и светлой душой, и вот эти-то месяцы явились Его второю подготовительною школою к царствованию; это не была одна военная и боевая школа; это была и жизненная школа, ибо все до одной картины жизни перебывали перед его глазами и перебывали впечатлениями в Его душе… И если тут, именно тут, Он почувствовал и понял, как кратки минуты военного счастья, упоения успеха и как долги, напротив, дни, месяцы и годы страдания и бедствия от этой самой войны, если они дали душе Его прочувствовать, что значат слова: потоки крови, стоны раненых, крики умирающих или письма, приходящие из дома к адресату, давно зарытому в общую могилу, – то что же удивительного, что Рущукский Военачальник, став Русским Царем, дал сердцу Своему сказать: да будет мир, да не будет войны!
Но, увы, после тяжелого периода войны настал для Цесаревича период еще более тяжелый. Совершился Берлинский конгресс, под впечатлением которого, надо полагать, в душе Цесаревича родилось и созрело то чувство, с которым по вступлении на престол Он решил иностранную политику Своего государства всецело вести Сам и лично. Затем пошли тяжелые минуты постепенного усиления беспорядка и возраставшей дерзости крамолы, в течение которых Цесаревичу пришлось быть с тяжелою душевною скорбью безмолвным зрителям. Роковая тьма нисходила на русскую землю, и жизнь стала проявляться под влиянием обманов зрения и чутья. Самым главным и роковым обманом было то состояние беспомощности и опасности, в котором представляли себя призванные доверием Государя управлять и действовать; этот овладевший ими обман повлек за собой тяжелое и угнетенное бессилие, которым воспользовались безумные враги народа, чтобы из горсти негодяев представлять угрожающий мираж какой-то общественной силы; они стали усиливаться, власть стала все слабеть, преступные замыслы стали повторяться в своих покушениях все чаще и чаще, и под этим тяжелым гнетом времени никто не смог трезвым голосом развеять роковой обман и крикнуть: опасность только в правительственной слабости, прочь компромиссы, уступки и полумеры; одна только минута силы и бесстрашия власти, и крамола исчезнет… Но этот голос не раздался, и тучи собирались над Петербургом все грознее и мрачнее. Чтобы судить о силе действия на умы нашедшего на них, как тучи, обмана, достаточно припомнить два разнородных, но одинаково печально-поразительных факта. Накануне 1 марта Государь Александр Николаевич говорил с радостью Своим приближенным о том, что Он сегодня впервые чувствует Себя легко, ибо последний злоумышленник схвачен. На другой день Его не было в живых. Второй факт со значением государственного события находился в роковой связи с первым в том отношении, что правившие тогда делами люди – жертвы собственного ослепления, пришли к зловещей мысли, что последний крамольник исчезает тогда, когда правительство, не доверяя своим силам, решится призвать на помощь, вне существующих порядков, какие-то сторонние избирательные силы. Таким образом, 1 марта совершилось тогда, когда Великий Преобразователь-Мученик был вдвойне обманут: во-первых, в Своей безопасности, а во-вторых, в цене этой мнимой безопасности, купленной попыткой ослабить без того расшатанную и ослабленную власть уже решительным шагом в пользу какой-то миражной общественной силы.
Никогда положение Государя, вступающего на престол, не было так существенно трудно, как Императора Александра III. Не говоря уже о поражении Его сердца, как Сына и как человека, горем и ужасом в такую минуту Его жизни, когда она требовала от Него самого спокойного настроения и самого светлого взгляда на создавшееся вдруг положение, для того, чтобы быть в состоянии взять в руки направление событий, – но самый характер тогдашней политической минуты, самый психический мир этого политического положения, сложившегося, как было выше сказано, из обманов мысли и из миражей зрения, представлял почти безвыходное положение и сразу лег всем своими ужасным бременем на душу молодого Государя. Кругом все почувствовали незнание, куда идти, как думать, и все взгляды растерянных, так сказать, душою устремились на Государя с надеждой и молением вывести Россию из крови и мрака.
Антон фон Вернер. Берлинский конгресс. 1881
И дабы еще поразительнее было верное представление о страшно трудном положении Государя, надо вспомнить, что Он был, как Самодержавный Глава Русской земли, в ту именно минуту совершенно Один. При других условиях времени, как бы велик ни мог быть ужас от цареубийства, преемнику подло убитого Царя дана возможность найти в твердом и единомыслящем строе правительственных лиц и учреждений полное содействие его первым шагами при вступлении на престол. К сожалению, 1 марта совершилось при других условиях; именно этого твердого и единомыслящего строя в правительственной среде не было, а, напротив, в ней оказывалось что-то по свойствам своим и по влиянию на умы шаткое и неуверенное, а по существу – либеральное, в смысле разлада с духом вековых преданий и устоев Самодержавия. С одной стороны, успело установиться совсем чуждое этому духу и этому строю начало главенства одного над остальными представителями высшего правительства, взявшего на себя руководительство и ответственность на почве политики внутренней совсем почти ему неизвестной, с другой стороны, как было выше сказано, самая почва государственного строя являлась пошатнувшеюся и извращенною вследствие иллюзии, поставившей безумие и преступную дерзость горсти террористов крамолы в связь с общественным строем всего государства и обманувшей убитого Государя убеждением, что крамола может быть подавлена только уступками общественной власти на счет правительственной, или, другими словами, ослаблением самого Самодержавия.
Такова была политическая трудность минуты. Если к этому прибавить, что лицо, стоявшее во главе тогдашнего правительства, было новому Государю совсем незнакомо, то картина трудностей, сразу охвативших Царя 2 марта, станет еще поразительнее.
Но молодой Государь взглянул на Небо, и вот с той самой минуты началось Его чудотворное мудростью царствование.
Бог помог воззвавшему к Нему Монарху немедленно и с той поры не оставлял Его до последней минуты царствования, ибо Царь ни единой минуты Своего царствования не переставал главного – вразумления и силы – просить от Бога!
Но в то же время, в эту-то самую трудную минуту Его жизни, огромною помощью явилось все то прошлое Его, о котором мы намеренно говорили настолько подробно, чтобы ясна была связь того прошлого с Его царствованием; получило смысл Его воспитание, сберегшее все прекрасные стороны Его натуры и не привившее к ней ничего сорного и лживого; ожила как будто в своих указаниях дружба со Старшим Братом-Цесаревичем, со всеми ее воспитательными подробностями, до двух лекций о самодержавии и о конституционализме включительно, с их глубокими впечатлениями на молодые русские души; получило свое призвание в эту минуту то долгое время наблюдений над жизнью и государственными делами, которое прошло до 1881 года и в течение которого Он приучал свой характер к наблюдательности, к хладнокровию, к обдуманности, а Свой ум знакомил с людьми. Словом, вся пройденная школа приготовления к царствованию пригодилась именно в эту важнейшую минуту Державному ее Ученику, но паче всего сыграли здесь впервые свою историческую роль две главные нравственные черты чистой, как кристалл, души Государя Александра III: это ненависть ко лжи и обожание правды. Осененный Божьею помощью и внимая, благодаря ей, чутко Своим лучшим чертам души, молодой Государь, не будучи в состоянии сразу дать Себе точный и ясный отчет в создаваемом около Него политическом положении, сразу в то же время почувствовал предчувствием, так сказать, что в этом положении нет главного – правды, и что уже поэтому оно и опасно и не по Нем. Но в то же время выдержка, такт и навык владеть Собой, приобретенные Им жизнью, указали Ему правду для первых шагов. Было два возможных поворота для иного, чем был Александр III, монарха: или сразу все повернуть круто, или в отчаянии решиться отдаться тем, которые еще 1 марта мнили спасти положение торжеством либерализма. Покойный Император Александр III избег обеих крайностей: Он дал Себе задачу осмотреться и обдумать положение. Обдумывая, Он душою, молившеюся и горячо любившею Свою Россию, искал правды. Тогда один из государственных людей, с детства знавший Государя, внимая только доблести и долгу, пришел к Нему и высказал Ему ту правду, которую Он думал Сам, но которую в смирении не решался провозгласить. Лик Государя прояснился, как прояснилась перед Ним вся правда в малейших чертах; Государь поблагодарил Своего верного слугу за эту правду и затем издал манифест, в котором сказал и напомнил всем и каждому, что первым условием славы, силы и благоденствия Ро