С Кремля чудный вид на Москву. Вправо, вдали, виднеются Воробьевы горы, откуда шла великая армия, вконец истощенная, наполовину истребленная под Бородином, но все же восхищенная и вдохновленная жалким призраком победы.
У ног моих расстилалась, утопая в яркой зелени садов, красавица Москва, колыбель русских Царей.
Но уже и тогда, в 1883 году, внук тех, кто некогда вступал в Москву вместе с Великою армией, и из которых немногим суждено было вернуться оттуда, чувствовал возрождение между обоими народами взаимных симпатий, перед которыми исчезают всякие воспоминания о былой борьбе и недоразумениях.
Мне не было стыдно смотреть на наши орудия, окружающие Московский Кремль. Знамена старой гвардии, украшающие стены Казанского собора, равно как и русские знамена, хранящиеся в доме Инвалидов, казались внуку наполеоновских героев залогом будущей дружбы и сближения двух великих наций, которые отныне должны следовать по одному и тому же пути».
I. Корнели
(Из газеты Matin)
«Потрясающее известие о кончине Императора Александра III как громом поразило Францию, которая до последней минуты ревниво лелеяла в своих сердцах тайную надежду на выздоровление Августейшего больного.
Александр III отошел в вечность, но великий образ Его навсегда запечатлеется в памяти благодарных народов.
В печали, постигшей Россию и Францию, есть одно великое утешение, это сознание, что великое деяние, совершенное почившим Монархом, останется вечным. Его здравый смысл, Его глубокое понимание нужд Своего народа и требований времени укрепили результаты Его царствования на столь крепких устоях, которые ничем не могут быть поколеблены.
Какая перемена могла бы остановить толчок, данный Державною рукой беспримерного Монарха делу общественных работ, административным установлениям, школьному делу и военному развитию Его обширной Империи?
Благодаря Его внешней и внутренней политике, твердой и ясной, Император Александр III оставляет Своему сыну Россию могущественною, независимою ни от каких внешних влияний, уверенною в своем великом назначении.
Он уничтожил революционное движение, поднял финансы, возвысил дух нации, столь дорогой Его сердцу; благодаря энергии и непоколебимой воле, мудрости и стойкости характера, Он стал повелителем всех государей Европы.
Его могущество, созданное умеренностью, терпением, ясным пониманием всех нужд, принадлежит к числу тех, которые не умирают вместе с их творцом.
Кончина Императора была тиха, спокойно-величественна, как и вся Его жизнь; Его не смущали никакие угрызения совести, обыкновенно терзающие в предсмертный час великих завоевателей, проливавших людскую кровь.
Новый Император Николай II, принимая в Свои Державные руки скипетр Предков, при жизни покойного Императора являл Собой пример сыновней покорности. Он знает, чтобы заслужить подобную же славу, Он должен продолжать дело и традиции, созданные Александром III.
Преисполненный уважения к памяти покойного Родителя, Юный, двадцатишестилетний Монарх не уклонится с пути, начертанного почившим Императором.
Он будет черпать необходимые силы в народной любви, в преданности Своей великолепной армии.
Вступая на престол Предков, Император Николай II еще не имеет Своей личной истории, но и славная история Его Династии, Его расы, найдет в Нем верного последователя на благо России и на мирное процветание всего мира.
Год тому назад все города Франции восторженно приветствовали Императора Александра III. На всех домах развевались русские и французские национальные флаги. Этот восторженный энтузиазм уступил место глубокой печали. Мы вновь украшаем наши дома флагами, но на этот раз перевитыми крепом.
Россия и Франция, оплакивая Александра III, с упованием и доверием приветствуют Императора Николая II. Сердца обоих наций продолжают биться в унисон. Общие интересы их не изменились. Их судьбы соединены волею людей и силою обстоятельств.
Да здравствует Царь Николай II!»
Le Matin
«Тот, кто внимательно и беспристрастно наблюдал все эволюции политики России за последнюю четверть века, тот, конечно, твердо убежден в том, что перемена царствования может изменить характер дальнейшей деятельности России, согласно темпераменту Нового Монарха, но направление названной деятельности останется прежнее, да и не может быть иным.
Политика России имеет два поля действий: Европу и Азию. В Европе Россия имела до некоторой степени общие интересы с центральными государствами, а также в силу известных условий была заинтересована делами Оттоманской империи, но это было только до тех пор, пока государства центра были слабы и разъединены, а Оттоманская империя, внутри представленная полнейшей анархией, извне же находившаяся под сильным влиянием Англии, представляла собою источник вечных беспорядков и постоянных интриг, направленных против московской политики.
Но как только состоялось объединение Германии, а также Италии, окончательно отбросившее Австро-Венгрию от Альп к Карпатам и Балканам, как только была окончена кампания 1877 года, изменившая положение Турции и раскрывшая тайные замыслы Австро-Венгрии на Константинополь, а Англии на Малую Азию, то сейчас же зародилась мысль о франко-русском сближении, в то время как тройственный союз уже существовал. Внешние формы франко-русский союз принял лишь в 1891 году, но в действительности он уже был в зародыше еще в 1875 году, когда Россия осознала, что не следует допускать вторичного разгрома Франции; в 1877 году генерал Игнатьев прибыл в Париж, чтобы от имени Императора Александра II обменяться взглядами с герцогом Деказом о положение дел Турции; наконец, отказ Императора Александра II от участия в новой политической комбинации центральных государств Европы, комбинации, задуманной князем Бисмарком в 1879 году, служат неоспоримыми доказательствами того, что уже тогда политика России была направлена в сторону Франции.
Если бы это зависело от Его единичной воли, Император Александр III, конечно, сейчас же по вступлении на Престол заявил бы перед целым светом о существовании франко-русского союза. Но в начале Его царствования были обстоятельства, препятствовавшие подобной демонстрации. Старое немецкое влияние при Русском Дворе еще имело довольно сильное значение. Наконец, отчего не признаться, в то время египетские дела еще не поссорили нас с Англией, и мы еще верили в дружбу Италии. Как многие из наших государственных деятелей, верных политике Людовика-Филиппа и Наполеона III, увлекались надеждою на заключение союза с правительством королевы, а также немало рассчитывали на благодарность сына Виктора-Эммануила.
Вскоре внимание Александра III было отвлечено событиями в Азии. Несравненный Скобелев, оперировавший в Туркестане, стал в угрожающее положение относительно границ Индии. С той минуты Россия была поставлена в невозможность действовать заодно с Англией. В Европе немецкая пропаганда делала быстрые успехи среди населения Остзейского края, – с другой стороны под давлением политики тройственного союза, все национальности, независимость которых была куплена ценою русской крови, Сербия, Болгария, Румыния, начали агитировать и интриговать против своих освободителей. Тем временем и в нашей политике произошли крупные перемены. Вызывающая политика Криспи, попытки тройственного союза приобрести влияние на дела Испании, измена Англии, не сдержавшей своего слова в египетском вопросе, ее агитация в Марокко, соперничество в Сиаме и, наконец, ее бесцеремонность по отношению к нам в деле раздела африканских земель между Германией и Италией образумили наших дипломатов старой школы, убедили их в полной несбыточности надежд на заключение франко-английского соглашения. Тогда-то и с той, и с другой стороны сознали, что только франко-русский союз может создать достаточный противовес тройственному союзу и англо-итальянскому соглашению. Кронштадтские тосты были ответом на тосты Берлина и Специи. Появление затем русской эскадры в водах Средиземного моря окончательно скрепило франко-русское сближение, так что даже и враги наши поспешили признать его.
Ясно, что эти самые враги с завтрашнего же дня будут употреблять все усилия к тому, чтобы отвлечь юного Монарха от традиций внешней политики покойного Отца. Из Лондона, Берлина, Рима, Вены будут делаться всевозможные авансы, расточатся самые широкие обещания, чтобы только поколебать франко-русское соглашение. Одна из немецких газет сильно рассчитывает на неопытность юного Императора. Мы уверены, что почтенную газету ожидает горькое разочарование. Насколько до сих пор известно, заветы Отца вполне согласуются со взглядами Сына, и не только потому, что в династии Романовых Наследники почитают Своим священным долгом хранить заветы Отцов, но также и потому, что Император Николай II лично наблюдал благотворные результаты франко-русского сближения. Мы не говорим об Императрице, об этой чудной женщине, Которую справедливо назвали «Добрым Гением» Царственной Семьи. Она, конечно, будет иметь влияние на Своего Царственного Сына в смысле поддержания в Нем любви к миру, о сохранении которого так заботился покойный Император.
Затем, можно ли допустить, чтобы Россия вернулась к политике немецкого влияния, тесно связанной с союзом с Австро-Венгрией. Можно ли представить себе Россию сочувствующею австрийской политике на Балканском полуострове и покровительствующею германизации Балтийских провинций? Точно так же невозможно, чтобы Россия отказалась от дальнейшего преследования своей политики в Азии? Наконец, Россия никогда не оставит своим покровительством мелкие народности, исповедующие православие, как Греция, Черногория, Армения. Россия никогда не отдаст в руки Германии ключи от Балтийского моря точно так же, как Англии не удастся заполучить ключей от Средиземного моря.
Оставим в стороне финансовые интересы, связывающие Россию с парижским рынком. Что бы ни говорили финансисты тройственного союза, выдающиеся русские министры финансов не для того поощряли политику своего Императора, чтобы поместить во Франции русские государственные фонды. Франция предоставила свои фонды в распоряжении России, потому что слишком уверена в богатстве этой страны; при населении в сто двадцать миллионов Россия имеет всего лишь восемнадцать миллиардов долгу. Но если русские государственные люди, завязывая с Францией финансовые отношения, не имели в виду политики франко-русского сближения, то все же перемена подобной политики может весьма неблагоприятно отозваться на интересах империи, так как она потеряла бы массу мелких французских капиталистов, всегда готовых заподозрить Россию в стремле