Таким образом, состоялось сближение двух великих народов. Сближение это, основанное на чувствах взаимной симпатии и общности интересов, будет существовать до тех пор, пока будут живы и причины, его породившие.
В заключение остается сказать, что Россия перестает интересоваться Европой; она обратила взоры на Азию, где ее ожидает великая будущность».
Полковник ***
(Из La Vie Contemporaine)
О в бозе почившем императоре Александре III(воспоминания профессора живописи А.П. Боголюбова)
Я уже старик, жизнь моя, как деятеля и человека, приходит к концу, а потому живешь более воспоминаниями о былом, сильнее чувствуешь потерю тех людей, которых любил сердечно, с полным душевным чувством уважения к их уму и прошлой полезной деятельности.
Принято у нас на Руси говорить про людей, которым улыбнулось счастье, что такой человек «родился в сорочке». Поговорку эту я постоянно применял к себе в течение моей долголетней жизни, нисколько не воображая, имею ли я право, по моим заслугам, как художника и человека, считать себя достойным того положения, которое я занимал, как в области искусства, так и в обществе. Конечно, без труда и таланта, а также без придатков умственных я был бы не замечен никем; но при этой природной помощи все-таки сознаю, что мною руководил Божий Промысел и счастье.
Таким счастьем моей жизни были и те незабвенные минуты и часы, в которые благосклонная судьба ставила меня в близкие, непосредственные сношения с нашим безвременно почившим Монархом. Эти сношения зародились и держались на почве искусства. Я и хочу здесь передать дорогие для меня воспоминания о Покойном, коснуться его светлой личности именно в его горячей и просвещенной любви ко всему изящному и в постоянном внимании к искусству во всех его видах. Я имел счастье впервые представиться покойному Государю, когда он не был еще Наследником, когда был еще жив Его Августейший Брат Великий Князь Николай Александрович.
Я только что окончил свое художественное, пансионерское, 7-летнее образование за границей и вернулся в Россию, где академия художеств признала меня профессором, а Император Александр II лично удостоил благодарности и Высочайшей награды за мои труды по написанию боевых морских картин Крымской войны, заказанных мне Его Августейшим покойным Родителем. В то же время Государь приказал мне разрабатывать в картинах нашу славную боевую морскую историю, начиная с Петра Великого. Вот почему, живя долго вне отечества, я прежде всего хотел ознакомиться с Россией, неторопливо плавая по Волге и Каспийскому морю и посещая те места, где прославлял себя гений Великого Царя. Как раз в это время покойный Великий Князь, Наследник Цесаревич Николай Александрович предпринимал долгую поездку по России. Попечитель Его Высочества, граф Сергей Григорьевич Строганов, пригласил меня в этот вояж вместе с профессорами: К.П. Победоносцевым и И.К. Бабстом. Когда же я явился в Зимний Дворец для представления Великому Князю Цесаревичу, то одновременно я был впервые представлен и Его Высочеству Великому Князю Александру Александровичу. Грустно завершилась моя первая служба покойному Великому Князю. Он угас, полный жизни, красоты и ума, уступая Свое место любимому Своему Брату, Великому Князю Александру Александровичу.
И. Е. Репин. Портрет А. П. Боголюбова. 1876
Когда Его Высочество отправился в непродолжительный вояж по России, то Его попечитель, граф Перовский, пригласил в свиту Великого Князя тех же лиц, которые служили Его покойному Августейшему Брату, что и сделало меня более известным Наследнику Цесаревичу. Здесь впервые пришлось мне говорить с Великим Князем об искусстве и древностях. Но кратковременное наше путешествие не дало возможности положительно судить о наклонностях будущего нашего Императора к изящному. Вернувшись в Петербург, я изредка имел счастье видеть Великого Князя, но со дня вступления его в супружество с Датскою Принцессою Дагмарою, которой я имел счастье быть представленным, с Его соизволения, г. Оомом, будущим секретарем Государыни Цесаревны, – мои отношения к Августейшей Чете сделались для меня крайне благоприятны, так как Ее Высочество Цесаревна пожелала, чтобы я руководил ее занятиями по части искусства.
С первых дней моих обязанностей при Ее Высочестве я мог заключить, что вижу пред собою Особу, развитую по части искусства, любящую старину во всех ее видах. Способ или приемы Великой Княгини в работе были всегда робки, при большой тщательности, что, конечно, зависело от характера и первоначального обучения, которым руководила Ее Августейшая Родительница, Королева Датская, серьезностью работы которой я любовался, будучи в Дании.
Великий Князь Цесаревич часто заходил в рабочую нашу комнату Аничкова дворца, постепенно наполнявшуюся всякими картинами, иногда невысокого качества, подносимыми Великому Князю. Наследник Цесаревич не обращал тогда на них строгого внимания, но вглядывался и следил за успехами Ее Высочества. Работы Цесаревны были весьма разнообразны: один раз Она рисовала сепией, в другой раз – акварелью, а также писала и масляными красками. Достойны удивления две капитальные копии Ее Высочества с Мейсонье, из собрания графа Кушелева в музее академии художеств. Над первою Цесаревна провела с удивительным терпением год и 2 месяца, а над второю – 7 месяцев. Обе эти картины украшали кабинет Великого Князя; причем я должен сказать, что надо быть очень тонким знатоком, чтобы, бросив на них взгляд, не признать за оригиналы, – так они близки по краскам и по тонкости исполнения к настоящему Мейсонье. Вскоре альбом Ее Высочества стал наполняться всевозможными рисунками и чертежами. Беседуя с Наследником Цесаревичем о Его первоначальном обучении искусству, я узнал, что учитель рисования Его Высочества, академик Тихобразов, не старался нисколько развить в Нем любовь к искусству, так как был преимущественно занятый человек, интересно рассказывающий о своем пребывании в Риме и о лихой пансионерской жизни.
Покойная Императрица Мария Александровна была просвещенною любительницею искусства и древности, а потому юные Великие Князья незаметно получали первые знания под Ее руководством, и эти знания вполне счастливо проявились как в Наследнике Цесаревиче, так и в Августейшем Президенте академии художеств, Великом Князе Владимире Александровиче, а также и в остальных Ее Августейших Детях. Но любовь к искусству в Наследнике Цесаревиче и полное развитие вкуса ко всему изящному я все-таки всецело отношу к благодатному влиянию Государыни Цесаревны и Августейшей Семьи Ее, в которой Великий Князь впервые познал наглядно, что такое старина и искусство, вообще, проведя первое время Своего супружества в Копенгагене. Здесь Их Высочества постоянно посещали замечательные дворцовые и музейные коллекции всех родов искусства, а также фабрики, столь знаменитые до сих пор своим производством фаянса, фарфора и стекла, вследствие чего Великий Князь стал приобретать прежде всего старинное серебро, а потом мебель, стекло и всякие редкости, увеличивая свою коллекцию всякий раз, когда приезжал в Данию. От редкостей Великий Князь незаметно перешел к картинам, сперва датских художников, а потом пристрастился к новому искусству и в короткое время сделался своеобразным, но метким ценителем картин и всего художественного. О древних художниках или старой школе Его Высочество всегда благодушно говорил: «Я должен ее любить, ибо все признают старых мастеров великими, но собственного влечения не имею», – что не мешало ему впоследствии приобретать работы известных Бларамберга, Ватто и других.
Вскоре в Аничковском Дворце была отделана роскошная библиотека и две залы для музея, первоначальным фондом для которого послужила небольшая коллекция редкостей всякого рода, приобретенных Его Высочеством от известного писателя и знатока их Д.В. Григоровича, имевшего счастье читать лекции по изящным искусствам с профессором Горностаевым Государыне Цесаревне, причем иногда присутствовал и Великий Князь. Музей, видимо, интересовал Великого Князя, а потому он постепенно пополнялся как картинами, так и редкостями. Первыми его приобретениями были работы профессора Гуна и Харламова. Ее Высочество, с своей стороны, тоже постоянно способствовала развитию благородной любви к изящному в своем Августейшем Супруге, так как в день тезоименитства Великого Князя она постоянно приказывала мне за несколько дней принести ей разные художественные предметы, тщательно их осматривала и приобретала, чтобы подарить дорогому новорожденному или имениннику.
Царскосельский Дворец, где проживали Их Высочества, тоже вдруг изменил свой вид. Старинные картины времен Императора Николая Павловича были лично пересмотрены Его высочеством, сдвинуты, раздвинуты и перемешаны с вновь приобретенною московскою коллекцией коммерции советника Кокорева, состоявшею преимущественно из работ Брюлова, Басина, Бруни, Боровиковского, барона Клодта, Сверчкова, а также моих картин и этюдов и прочих русских художников тридцатых годов. Но собственные комнаты покойного императора Николая Павловича остались в прежнем виде без всяких изменений, и когда раз я позволил себе сказать, что отчего бы не взять в свою Аничковскую коллекцию небольшую работу баталиста Горация Вернета, то Наследник Цесаревич мне ответил: «Это не Моя собственность, а дворцовая, составляющая предание; постараемся приобрести что-нибудь при случае».
Из Собственных работ Его Высочества я видел неоконченный римский вид, кажется, Тиволи. Но раз как-то, едучи от Костромы к Нижнему Новгороду, Цесаревич взял мой альбом и начертил в нем весьма твердо и точно профиль ботика «Увалень», составляющую теперь драгоценную собственность основанного мною в г. Саратове Радищевского музея, где рядом помещены два рисунка, дарованные мне Государыней Цесаревной. В часы досуга, при перемещении картин в Царскосельском Александровском Дворце, Великий Князь иногда Собственноручно покрывал их лаком и решал – такие-то отдать реставратору Сидорову перетянуть или дублировать.