и тем самым заставил ее конкурировать с Россией.
Тут, однако, князь Бисмарк сильно разочаровался, так как русско-австрийская конкуренция не привела к войне, и железному канцлеру не удалось пародировать в излюбленной роли примирителя. С той минуты, когда на берлинском конгрессе он узнал от графа Андраши, что Австро-Венгрия, еще до русско-турецкой войны, вела переговоры с Россией, мысль о коалиции представилась князю Бисмарку в высшей степени угрожающею, и он потерял всякое спокойствие и уверенность. Когда Император Александр III потерял терпение, тогда, как выразился Бисмарк в своей речи, произнесенной в прусском ландтаге 6 февраля 1888 года, «спор, относительно инструкций, данных нашим уполномоченным касательно хода переговоров на юге, перешел в настоящую угрозу войны со стороны компетентной», Бисмарк стал искать поддержки у Австро-Венгрии.
Алонзо Чаппел. Портрет Отто фон Бисмарка. 1873
Этим шагом он как бы признался, что Германия далеко не так сильна и что у нее не хватит ни нравственных, ни материальных средств к самостоятельному разрешению европейских вопросов. В сущности, австро-германский союз был со стороны Бисмарка простой уловкой. Он думал, конечно, что Австрия, польщенная союзом в Германией, наберется храбрости и вступит в борьбу с Россией, что дало бы Бисмарку возможность войти в любимую им роль примирителя, или же Россия, напуганная австро-германским союзом, поспешит возобновить прежние дружественные отношения с Гогенцоллернами. Но тогда Бисмарк еще не открывался перед Европою. Его престиж должен был долгие годы держать Европу в полной неизвестности относительно слабости Германской империи, для укрепления которой он и создал австро-германский союз. В это время Император Александр III был совершенно один с Своею, хотя и обширною, но слабо вооруженной и истощенной в финансовом отношении империей; Ему угрожал союз двух великих держав, из которых одна была безусловно сильнейшим государством Европы; это же государство могло во всякое время найти еще и других союзников. К тому же, как раз в 1881 году, состоялась тунисская экспедиция, поселившая раздор между Францией и Италией. Император Александр III в то время был лишен возможности найти союзников; Франция не успела еще окончить свое вооружение, и, наконец, совершенно неожиданное падение Гамбетты (январь 1882 года) свидетельствовало о неустойчивости государственного режима Франции, где даже и наиболее выдающиеся и популярные государственные деятели не могли считать прочным свое положение.
При таких условиях вполне естественно, что Император Александр III на первых порах ровно ничего не предпринимал, изучая положение и стараясь избежать всяких инцидентов, которые могли бы вызвать преждевременный разрыв с Германией, тем более что Бисмарк делал всевозможные авансы к сближению с Россией. Император Александр III не скрывал своих чувств по отношению к Бисмарку, не внушавшему Императору ни малейшего доверия. Когда на похоронах Императора Александра II германский наследный принц пытался восстановить между Берлином и Петербургом былые дружественные отношения, Александр III ответил, что: «Это ведь входит в планы Бисмарка». Этим самым император намекал на известные планы, приписывающиеся в России князю Бисмарку относительно прибалтийских провинций. Но Император не уклонялся от известного сближения с Германией. Назначение графа Игнатьева на пост министра иностранных дел возбудило некоторые опасения относительно возможности возникновения крайней панславистской политики, и эти опасения послужили темою совещания, состоявшегося 4 августа в Гаштейне между императорами Францем-Иосифом и Вильгельмом II. В то же время Бисмарк хлопотал о другом свидании, и свидание это между Императорами Александром III и Вильгельмом II состоялось в Данциге 9 сентября. Еще до данцигского свидания Бисмарк, желая сделать любезность, сообщил Императору Александру III подробный текст австро-германского союзного договора. Данцигское свидание, успокоившее Германию, вызвало тревогу в Австрии. Тогда впервые Европа имела случай наблюдать венско-берлинскую перебранку, показавшую всю непрочность и неестественность союза Габсбургов с Гогенцоллернами. Но тогда еще Европа не могла понять всего значения этого венско-берлинского обмена любезностями.
Но, невзирая на внешнее примирение России с Германией, Император Александр III не считал нужным скрывать свои истинные чувства. Эта политика Императора произвела в Германии сильную сенсацию. Немцы были сильно недовольны и разражались громовыми статьями против генерала Скобелева за произнесенные им панславистские речи – в феврале 1882 года, в Париже, а затем в Варшаве; негодовали и на Каткова, причем изумлялись той свободе, какой пользовался он как публицист. Ввиду такой самостоятельной политики России, Бисмарк в 1882 году поспешил усилить значение австро-германского союза, с участием Италии. Летом 1883 года произошло знаменательное событие, показавшее, что проницательный наблюдатель Гладстон уже тогда понял все великое значение Императора Александра III как политика. Первый министр Англии явился в Копенгаген, чтобы засвидетельствовать чувства своего глубокого уважения и почтения Императору Александру III и греческому королю Георгу. Попытки Гладстона добиться сближения с Россией остались без всяких существенных результатов, но Император все же извлек известную пользу: заискивания Англии помогли Ему поддержать европейский мир, невзирая на нидервальдские демонстрации и всю важность инцидента, вызванного королем-уланом, возвращавшимся через Париж в Мадрид из поездки в Германию, где он присутствовал на больших маневрах.
Для удовлетворения возбужденных умов Император Александр III, в ноябре 1883 года, поручил министру иностранных дел Гирсу посетить Вену и Берлин. Его попытка умиротворить Бисмарка окончилась так удачно, что мадьяры пришли в сильное беспокойство. В феврале 1884 года Тисса должен был в венгерском парламенте отвечать на запрос о русско-германском сближении.
Вскоре после этого события внимание Императора Александра III было отвлечено другими заботами. Оккупация русскими войсками Мерва, 11 февраля 1884 года, прошла почти никем не замеченною, так как взоры всей Европы были устремлены на дела в Египте. Но в начале 1885 года Англия была объята чувством паники после того, как движение русских войск приняло направление на Герат; англичане сильно опасались, чтобы русские не овладели ключом Индии. Британское правительство командировало в афганистанскую армию, находившуюся в Пенджабе, генерала Лэмсдена, и, невзирая на состоявшееся с Россией соглашение относительно поддержания status quo, Гладстон распорядился так, как будто война уже была объявлена; он просил парламент дать разрешение на пополнение армии чинами запаса. Тут впервые Император Александр III показал миру, насколько тверды и непоколебимы Его политические взгляды и убеждения. Приближенные Императора советовали Ему вступить с Англией в переговоры, но Он не внял подобным советам, сказав приблизительно следующее: «Всякие переговоры бесполезны. Займем то, что принадлежит нам по праву, и оставим их кричать. Из этого крика ровно ничего не выйдет». Последующие события показали, насколько прав был Император.
Александр Баттенбергский. Неизвестный фотограф. XIX в.
30 марта генерал Комаров переправился через реку Кушку и нанес поражение афганцам. Гладстон потребовал, чтобы генерал Комаров был отозван, исходатайствовал перед парламентом значительный кредит на военные надобности, искал союза с Турцией и занял порт Гамильтон. Но Царь пожаловал генералу Комарову золотое оружие, и, несмотря на то, что в это время правительственная власть Великобритании перешла в кабинет лорда Салисбюри, в Лондоне был заключен договор, в силу которого Пенджаб остался за Россией. Событие это значительно подняло престиж Императора Александра III.
Лишь только было улажено это дело, как князь болгарский Александр, по собственному произволу, не спросив предварительного разрешения России, освободившей и покровительствовавшей Болгарии, присоединил Восточную Румелию к Болгарии. Это послужило началом болгарского вопроса. С возникновением помянутого вопроса, направление внешней политики Императора Александра III резко переменилось. В поведении России в первой фазе болгарского вопроса заметно было, что Император Александр III не совсем еще освоился с великими вопросами дипломатии; Он еще не научился владеть Собою. В своем прекрасном труде об Императоре Александре III Флуранс напрасно доказывает на блестящих фразах, что политика Александра III и в первой половине болгарского вопроса была вполне ясна и правильна. Император, конечно, имел слишком серьезные основания быть недовольным неблагодарностью Александра Баттенбергского и вместе опасаться, что предпринятый болгарским князем поход на Филиппополь был задуман по совету врагов России. Но когда принц Баттенбергский вновь вернулся в Болгарию после временного изгнания и в своей телеграмме, адресованной Императору Александру III, отдал себя и свою корону в распоряжение России, тогда, собственно, уже не было основательных причин к непризнанию Александра Баттенбергского, который, после ответа Императора Александра III, навсегда должен был оставить Болгарию. Последующие события показали, что Александр Баттенбергский действовал искренно. Когда Болгария вновь предложила ему княжескую корону, он ответил, что согласится на принятие таковой только под условием полного примирения с Россией, и после этого ответа всякие переговоры были прекращены. В это время циркулировали слухи о том, что Император Александр III был лично не расположен к Своему двоюродному брату будто бы вследствие того, что Александр Баттенбергский, получая от России субсидии, передавал таковые в другие карманы, ничего общего с Болгарией не имеющие. Последние события в Болгарии также заставляли думать, что Император Александр III, если бы не так строго придерживался своих принципов, легко бы мог вернуть России то положение, какое занимала она в Болгарии и затем потеряла таковое исключительно лишь вследствие политики Стамбулова.