[1491]. В то же время его правление в Сирии было далеко не безупречно.
Вар был очень склонен к коррупции. Римские острословы не зря язвили, что, прибыв в богатую провинцию, будучи небогатым человеком, он покинул уже бедную провинцию, сам разбогатев[1492]. Назначение Вара наместником земель между Рейном и Эльбой со стороны Августа было делом очевидно опрометчивым. Ведь тот совершенно не был знаком с Германией, не знал никаких особенностей местных нравов и настроений. Более того, Вар переусердствовал и в деле, с римской точки зрения, вообще-то разумном и необходимом. Новый наместник начал энергично обустраивать эти ещё не привыкшие к римскому присутствию земли. Строились опорные пункты имперской власти, расширялись военные лагеря, росло число чиновников в провинции, внедрялись римские правовые нормы. Возможно, это и не было инициативой самого наместника. Здесь могла быть воля самого Августа[1493]. Арминий после трёх лет службы в римской армии (4–7 гг.), вернувшись на родину, не мог не заметить резкого ускорения при новом наместнике действий по укреплению имперского господства. Обладая замечательным умением очаровывать людей, молодой херуск сумел быстро подружиться с Варом, был с пятидесятипятилетним наместником по-сыновьи почтителен, частенько пировал с ним и добился абсолютного доверия. Одновременно с этим хитроумный германец, оказавшийся ещё и великолепным организатором, готовил не только заговор, не просто мятеж, но грандиозное восстание, которое должно было сокрушить римскую власть между Рейном и Эльбой. Доверие к Арминию было столь велико, что даже, когда не жаловавший зятя тесть вождя херусков Сегест донёс властям об опаснейшем заговоре, то этого всерьёз не восприняли, сочли проявлением внутрисемейной розни. Усердно помогали Арминию его соратники. Дабы расположить к себе римские власти, они по поводу и без повода постоянно обращались к помощи имперского правосудия, что воспринималось и Варом, и юристами чрезвычайно благосклонно.
Чтобы заманить легионы в заранее подготовленную ловушку, наместнику было прислано ложное сообщение о случившемся на севере римских владений в Германии мятеже племени марсов. Вар доверчиво повёл войска туда, где их в лесах и болотах во главе с Арминием ждали херуски с союзниками. Результат ужасающий: всё войско во главе с наместником бесславно погибло в Тевтобургском лесу![1494]
Глава VIIIИмператор «золотого века»
Август нескоро оправился от потрясения, вызванного Тевтобургской катастрофой. Как пишет Светоний: «При вести об этом Август приказал расставить по городу караулы во избежание волнений; наместникам провинций он продлил власть, чтобы союзников держали в подчинении люди опытные и привычные; Юпитеру Благому и Величайшему он дал обет устроить великолепные игры, если положение государства улучшится, как делалось когда-то во время войн с кимврами и марсами. И говорят, он до того был сокрушён, что несколько месяцев подряд не стриг волос и бороды и не раз бился головою о косяк, восклицая: «Квинтилий Вар, верни легионы!», а день поражения каждый год отмечал трауром и скорбью»[1495].
Обросший длинными волосами и бородой Август походил на римлянина давних времён – эпохи царской власти и республики первых веков её существования. Тогда потомки Ромула не брились и крайне редко стригли волосы. Так в 390 г. до н. э. вступивших в Рим галлов-сенонов изумили важно сидевшие в своих креслах длиннобородые сенаторы. Но, если говорить всерьёз, то такое поведение правителя Империи – свидетельство его воистину глубокой скорби и боли за потери, Римом понесённые. Едва ли он с такой силой переживал именно личное унижение. Вся его деятельность во главе державы была посвящена не столько собственному честолюбию, но, прежде всего, победам и благоденствию римского государства и народа[1496].
Поражение Вара не только на время изменило облик Августа. Оно внесло радикальную перемену в весь внешнеполитический курс Империи. После кончины Августа Тиберий приказал принести в сенат и зачитать «памятную записку» – фактически политическое завещание принцепса. «В ней содержались сведения о государственной казне, о количестве граждан и союзников на военной службе, о числе кораблей, о царствах, провинциях, налогах прямых и косвенных, об обычных расходах и суммах, предназначенных для раздач и пожалований. Всё это было собственноручно написано Августом, присовокуплявшим совет держаться в границах империи, – неясно, из осторожности или из ревности»[1497].
Думается, данный Тиберию совет отказаться от дальнейшего расширения римских владений и был главным смыслом этой записки. Никакой ревности к возможным будущим завоеваниям преемника у Августа быть не могло. Жёсткий реалист до мозга костей, он после Тевтобурга сделал единственно верный вывод: Империя свои возможности совершать завоевательные походы, покоряя соседние народы и страны, утратила. Благоразумие вообще всегда было сильнейшей стороной наследника Цезаря с юности и до последних дней и как военного руководителя, и как правителя державы. К чести Тиберия, он завет Августа безукоризненно соблюл.
Но вот от какого, собственно, военно-политического курса Империя отказалась после Тевтобурга? Вопрос не самый простой. Можно сказать, что только от продолжения завоеваний близлежащих земель. Но распространено и мнение, что ранее у Августа были мирозавоевательные цели[1498]. Тогда получается, что пределом намеченных походов должны были бы стать рубежи Ойкумены. Или Август стремился, как минимум, к претворению в жизнь планов Юлия Цезаря по завоеванию мирового господства[1499]. Надо сказать, что существованию таких взглядов на своё правление крепко поспособствовал сам создатель Принципата. В «Деяниях божественного Августа» он так описывает все достижения своей внешней политики и итоги ведомых им или по его воле войн, что усомниться в их мирозавоевательной сути непросто. Приведём наиболее яркие места. «Всех провинций римского народа, которых соседями были народы, которые не повиновались нашей власти, пределы я расширил. Галльские и испанские провинции и Германию, которые окружает Океан от Гадеса до устья Альбы-реки, я умиротворил». «И кимвры, и хариды, и семноны, и той же местности другие германские народы через послов просили о дружбе моей и римского народа». «Нашу дружбу просили через послов бастарны и скифы, и цари сарматов, которые по ту и по сю сторону реки Танаиса, и царь албанцев и иберов, и мидян. Ко мне с мольбами прибегали цари парфян Тиридат и потом Фраат, сын царя Фраата, мидян Артавазд, адиабенцев Артаксар, британцев Думнобеллавн и Тинкоммий, сугамбров Молон, маркоманнов, свевов… Ко мне царь парфян Фраат, сын Орода, своих сыновей и внуков всех послал в Италию, не будучи побеждённым в войне, но нашей дружбы прося, отдавая в залог своих детей. Многие другие народы испытали верность римского народа, когда я был первоприсутствующим, у которых прежде с римским народом не было никаких посольских и дружеских отношений. От меня народы парфян и мидян получили царей, которых первенствующие этих народов через послов просили: парфяне Вонона, сына царя Фраата, внука царя Орода; мидяне Ариобарзана, сына царя Артавазда, внука царя Ариобарзана»[1500].
Прежде всего, должно отметить, что откровенной лжи и грубой фальсификации Август здесь не допускает. Все перечисленные дипломатические контакты действительно были. Трактовка их в пользу признания превосходства Рима соседями, конечно, преувеличена, но достаточно аккуратно и отторжения не вызывает. О неудачах просто не говорится – порядок римский, мол, наведён до самой Эльбы на севере, хотя ко времени написания «Деяний» он уже вернулся к берегам Рейна. Прибытие множества посольств, добросовестно императором перечисленных, вовсе не означало признания покорности этих стран Риму. Но кто в тогдашней Империи мог принципиально усомниться в точности того, о чём сообщает принцепс? В целом же, этого нельзя не признать, положение Римской державы к концу правления Августа дано в «Деяниях» замечательно искусно, и потому ни у современников, ни у потомков не вызывало сомнений в правдивости. А суть её – Рим действительно властвует над всем миром. Главная же заслуга в том, что держава так замечательно могущественна, обустроена и защищена, принадлежит одному человеку – «отцу отечества», который ею правит[1501]. Август и не мог представлять современникам и потомкам Империю в ином виде. Уже более двух столетий римляне ощущали себя владыками мира. Более того, римский эпос, воплощённый в «Энеиде» Вергилия, подтверждал это и божественной волей. Вот слова Юпитера, обращённые к Венере:
«Ромул род свой создаст, и Марсовы прочные стены
Он возведёт, и своим наречёт он именем римлян.
Я же могуществу их не кладу ни предела, ни срока,
Дам им вечную власть. И упорная даже Юнона,
Страх пред которой гнетёт и море, и землю, и небо,
Помыслы все обратит им на благо, со мною лелея
Римлян, мира владык, облачённое тогою племя.
Так я решил.»[1502]
Август утверждает Рим как владыку мира, прежде всего, исполняя волю Юпитера. Кроме того, род Юлиев почитал своей прародительницей Венеру, а Гай Октавий, Цезарем усыновлённый, к роду этому причислен. Потому он исполняет и родовой обет. Значит, и должна Империя выглядеть как не имеющая себе равных держава римского народа. Причём, не просто притязающая, а, благодаря умелому правлению Августа, и осуществляющая мировое господство. В этом и состоит сущность «Деяний…»