[643]. Аманские ворота располагались в Киликии, к северу от города Епифанеи. По распоряжению Вентидия отряд всадников во главе с Помпедием Силоном должен был их охранять, не допуская нового прорыва парфян из Сирии. Парфяне же, удручённые, понятное дело, столь обидным для себя поворотом в войне, предприняли ещё одну попытку вторгнуться в Малую Азию. Их армией командовал военачальник Фарнапат (по Диону Кассию) или же Франипат (по Плутарху). Важнейшим здесь было то, что он почитался лучшим полководцем царя Орода II. Именно этому правителю в своё время была доставлена на театральное представление «Вакханок» Еврипида голова Красса. Потому Ород, привычный к чувству превосходства над римлянами, не желал, чтобы так успешно начатая война завершилась поражением. Отсюда и направление самого достойного командующего в Сирию.
Фарнапат успешно атаковал Силона и уже считал себя победителем в сражении. Такой исход битвы вновь открывал парфянам путь в малоазийские владения римлян. Однако Вентидий, не упускавший из виду происходившее у Аманских ворот, своевременно пришёл на помощь терпящим поражение соотечественникам. Возможно Помпедий, согласно плану командующего, умело разыграл отступление, чтобы заманить парфян в засаду. В итоге сражение завершилось полной победой римлян, практическим истреблением парфянской рати и гибелью их полководца Фарнапата[644]. Кампанию 39 г. до н. э. Вентидий блистательно выиграл. Вражеские армии были совершенно повержены, погибли и их военачальники – изменник Квинт Аттий Лабиен и любимец царя Парфии Фарнапат, имевший выдающуюся военную славу. Царевич Пакор, возглавлявший военные силы Парфии в этой войне, после разгрома Фарнапата не счёл возможным организовать оборону Сирии и в конце 39 г. до н. э. увёл свои войска обратно за Евфрат.
Антоний в это время наслаждался новой семейной жизнью. Его брак с Октавией поначалу казался благополучным. Молодая супруга родила триумвиру дочь. Будущее выглядело безоблачным. Когда же Марк двинулся на Восток, то Октавия проводила мужа до самой Греции, где он и решил провести в Афинах зиму 39–38 гг. до н. э. Зима в Греции – наилучшее время года, в отличие от лета, когда солнечные лучи – стрелы Аполлона, по представлениям эллинов – буквально выжигали природу. А вот, когда этот бог удалялся на север к «гипербореям», всё оживало. На смену безжалостному солнечному Аполлону приходил воскресший весёлый Дионис, бог виноделия, плодородия, чей культ сопровождался буйным разгулом, даже оргиями… Вырастала сочная трава, распускались полевые цветы…[645]
В зимней Греции и узнал Антоний о новостях из Киликии и Сирии, радостных для каждого римлянина. Как сообщает Плутарх: «Зимуя в Афинах, Антоний получил известие о первых успехах Вентидия, который разбил парфян, причём в сражении пали Лабиен и лучший из полководцев царя Гирода – Франипат. На радостях Антоний задавал грекам пиры и исполнял обязанности афинского гимнасиарха. Оставляя дома знаки своей высочайшей власти, он появлялся на людях в греческом плаще, в фекадах, с тростью гимнасиарха и, схватываясь с молодыми борцами, ловким приёмом валил их наземь. Готовясь выехать к месту военных действий, он украсил себя венком из ветвей священной маслины и, повинуясь какому-то оракулу, набрал в мех воды из Клепсидры и повез с собою»[646].
Восторженные афиняне провозгласили Антония «новым Дионисом». Была даже инсценирована его свадьба с богиней Афиной, за которой её «жениху» досталось весьма приличное приданое. Антоний, по семейному преданию, вёл свой род от Геракла, сына Зевса и Алкмены. Как Дионис же он сам становился «сыном» самого Зевса! Ну а приданое Афины пошло, думается, на новые развлечения.
Что ж, оказавшись в Афинах во время царствования там Диониса, Антоний и вёл себя в духе этого развесёлого божества. На пирах он отдавал должное дивному дару виноградной лозы, которой и осчастливил род людской Дионис. Взяв на себя обязанности гимнасиарха, Антоний оплачивал, организовывал и наблюдал за любимыми греками играми. И обулся-то он в высокие белые башмаки-фетиды, бывшие знаком достоинства гимнасиарха. Также он сменил римский плащ-палий на греческий гиматий. Римляне вообще-то не приветствовали переодевание в не римскую одежду, но Антоний, очевидно, хотел доставить удовольствие эллинам, облачаясь в их одеяния. Похоже, ему нравилось вживаться в быт разных народов, населявших римские владения и даже соседние страны. Марк был чужд так свойственной его соотечественникам спеси. При этом Антоний оставался римлянином в главном: при всех свойственных ему действительно удивительных причудах попечение о военном могуществе державы он никогда не оставлял.
Тем временем на Востоке, куда Антоний только собирался, война продолжалась. Вентидий, пользуясь уходом войск Пакора за Евфрат, двинулся на юг и прибыл в Иудею. Римская армия расположилась лагерем близ Иерусалима, но штурмовать город не стала. Иосиф Флавий утверждал, что римский полководец, хотя и явился в Иудею под предлогом выручить союзника римлян Иосифа из осады, в действительности имел целью наложить контрибуцию на Антигона[647]. Деньги он получил, после чего отошёл от города, оставив на месте только часть войск во главе с Силоном.
Думается, обвинение Вентидия в стремлении обогатиться едва ли справедливо. В другом месте Иосиф Флавий вообще называет эту контрибуцию «взяткой»[648]. На самом деле Вентидий не мог не понимать, что штурм столь огромного и отменно укреплённого города, как Иерусалим – предприятие нелёгкое и не обязательно сулящее успех. Важно было и следующее: местное население в Сирии и Финикии настроено было скорее в пользу парфян, нежели римлян. Парфянские воины, действуя согласно приказу своего командования, насилия над мирными жителями старались не творить. В то время как римляне в своих восточных владениях «драли три шкуры»[649]. Сам римско-иудейский историк пишет далее: «Вентидий был как раз занят тем, что подавлял беспорядки, возникшие в различных городах благодаря парфянам»[650]. Контрибуция, полновесно выплаченная Антигоном, была необходима римлянам для дальнейшего успешного ведения кампании. Задерживать основные силы в Иудеи под стенами Иерусалима являлось большим риском. Не смирившиеся с поражением парфяне неизбежно должны были повторить вторжение в Сирию. Не жаждой денег, но знанием положения дел на Востоке и пониманием перспективы дальнейших боевых действий – вот чем руководствовался Вентидий.
Новая кампания не заставила себя ждать. Весной 38 г. до н. э. Пакор вернулся в Сирию[651]. Царевич наступал с огромными силами[652]. Положение римлян затрудняло и то, что не только население Сирии грозило восстанием – с рядом мятежей Вентидий уже вынужден был бороться, – но и многие местные правители были на стороне парфян. И вот именно это обстоятельство, казалось, грозящее римлянам ударом в спину, римский военачальник решил хитроумнейшим образом использовать к своей выгоде.
Вентидий знал, что наместник Киррестатики некий Фарней находится в сговоре с парфянами и добросовестно сообщает им все известные ему сведения о передвижении римских войск и о намерениях их военачальников. Именно поэтому он стал чаще встречаться с Фарнеем, дружески с ним беседовать, старательно демонстрируя своё полнейшее доверие. Почувствовав, что наместник искренне уверился в простодушии римского полководца, граничащим с недомыслием, Вентидий стал его постепенно посвящать в «планы» военных действий. Вскоре Пакор получил «надёжные и точные сведения», добросовестно переданные Фарнеем через лазутчиков. Они гласили: римляне более всего опасаются, что парфяне двинутся им навстречу не кратчайшим путём, а обходным – через Киррестатику. Парфянского похода по короткой дороге они совершенно не боятся, поскольку близ тамошней переправы через Евфрат есть высокие холмы. Расположившись на них, легионерам нетрудно будет отразить атаки конницы и защититься от стрел лучников. Вентидий-де очень надеется, что парфяне из сугубо практических соображений пойдут именно кратчайшим путём, где римляне уже готовы их встретить и отразить нападение[653].
Пакор, доверившись Фарнею – не доверять оснований не было, так как до сих пор это был надёжный союзник Парфии, – двинулся по пути, каковой ему указал на самом деле Вентидий. Хитрость на войне – одна из важнейших гарантий грядущей победы. Так оно и получилось. Парфянам пришлось на целых сорок дней задержаться на берегах Евфрата. Столько времени у них отняло строительство моста, поскольку река здесь оказалась уж больно широка. Римляне подошли к Гиндару, где и предполагалось сражение, на три дня раньше войска Пакора[654]. Потому и смогли гораздо лучше к грядущей битве подготовиться. Как бы демонстрируя «слабость» римского войска, Вентилий не стал мешать переправе армии Пакора. И тот окончательно уверился в безусловном своём превосходстве. Потому-то, только переправившись, царевич приказал незамедлительно атаковать римский лагерь. Вентидий, однако, именно таких действий противника и ожидал. Потому парфянское наступление провалилось. Римляне отлично организованным встречным ударом отбросили вражескую конницу на соседние с полем сражения холмы, где она, потеряв маневренность, была почти вся истреблена римскими пращниками и тяжёлой пехотой. В самом начале сражения погиб Пакор[655]. Царевичу показалось, что римский лагерь, из которого на поле боя выдвинулась армия, остался без должной охраны, и он во главе конного отряда попытался его захватить. Но Вентидий и такой поворот событий сумел просчитать. В лагере был укрыт резерв, который уничтожил конницу Пакора вместе с ним самим. Римляне помнили, как парфяне обошлись с телами Марка Лициния Красса и его сына. Потому отмщение немедленно состоялось: тело царевича было обезглавлено.