Любопытно, что ровно за пятнадцать лет до этого случилась трагедия гибели римского войска при Каррах. Месть в тот самый день оказалась символичной. Голову Пакора провезли по всей Сирии – по всем городам, где ожидались мятежи. Эффект оказался замечательно убедительным: сторонники Парфии немедленно присмирели и провинция была возвращена в состояние покорности Риму. Две кампании Публия Вентидия Басса блистательно завершились.
Легионы Вентидия восстановили римско-парфянскую границу по Евфрату, но далее на восток, в пределы собственно Парфянского царства, не двинулись. Согласно Плутарху, поскольку Басс опасался зависти Антония[656]. Думается, такой взгляд едва ли основателен. Вторжение в Месопотамию, приближение римских войск к крупнейшим её городам, где находились царские резиденции, означало бы уже решительную схватку двух держав. А это требовало куда больших сил римлян и серьёзной длительной подготовки. Вентидий не был авантюристом и потому независимо от мнения Антония не собирался рисковать. Его задача была – очистить от парфян римские провинции и зависимые от Рима царства. С ней он великолепно справился. А большая война с Парфией – это, конечно же, прерогатива Марка Антония – триумвира, правителя Востока. И требовалось для этого много больше легионов. Потому доблестный Публий двинулся против восточных царьков, изменивших Риму, быстро усмирил их, а наиболее значимого – Антиоха, правителя царства Коммагены, находившегося на стыке Сирии, Армении и парфянских владений в Месопотамии, осадил в его столице Самосате[657]. Тот, понимая серьёзность положения, готов был уплатить тысячу талантов и вновь подчиниться Риму. Договор этот должно было заключить с Антонием. Марк, однако, задержался в пути и осада Самосаты затянулась. Прибытие триумвира не только не приблизило капитуляцию Антиоха, но совсем наоборот. Осаждённые стали сопротивляться с удвоенной энергией. И, как язвительно сообщает нам Плутарх, «Антоний, ничего не достигнув, в стыде и раскаянии был рад примириться с Антиохом, получив от него триста талантов»[658]. Семьсот талантов царёк Коммагены сумел сэкономить, но зависимость от Рима всё же признал.
Антоний ненадолго задержался в Сирии. Вентидию он оказал заслуженные почести, после чего победитель парфян отправился в Рим, где отпраздновал триумф. Это было выдающееся достижение для человека весьма скромного происхождения, каким был Публий Вентидий Басс. Уроженец города Аускула в Пицене, он во время Союзнической войны был в стане врагов Рима и его даже провели в триумфальной процессии Помпея Страбона 25 декабря 89 г. до н. э. Неясно, правда, в каком виде: то ли как ребёнка на руках у матери, то ли как захваченного в плен юного воина. Став после войны римским гражданином – главный результат для италиков – Вентидий, считается, был одно время простым погонщиком мулов. Разбогатев, он стал поставлять мулов и повозки для вновь назначенных наместников, отправлявшихся в свои провинции[659]. Среди них оказался и Гай Юлий Цезарь, отправлявшийся на завоевание Галлии. Вентидий принял участие в этой войне, отличился и обрёл известность. В 45 г. до н. э. он стал плебейским трибуном. Два года спустя Вентидий уже претор и один из военачальников-цезарианцев в Гражданской войне. Он примкнул к Марку Антонию, а, будучи его соратником, покрыл себя выдающейся воинской славой. К слову сказать, следующим римским победителем парфян окажется только император-философ Марк Аврелий – через двести с небольшим лет, в 166 году. Император Траян, поспешивший получить титул Парфянского и отчеканивший медаль «Парфия захвачена», закончил последний в своей жизни поход полным провалом. Его «посмертный триумф», проведённый уже императором Адрианом, нельзя принимать всерьёз[660].
38 г. до н. э., принесший Публию Вентидию Бассу наивысшую славу, стал, судя по всему, последним или одним из последних годов его жизни. Более упоминаний о нём в известных нам источниках нет. Поскольку был он к этому времени человеком немолодым, справедливо предположить, что кончина Басса носила естественный характер. Плутарх написал своего рода эпитафию Вентидию: «Вплоть до нашего времени Вентидий остаётся единственным, кому довелось справить триумф над парфянами. Он был человек незнатного происхождения, но дружба с Антонием открыла ему путь к великим подвигам, и, со славою пройдя этот путь до конца, он подтвердил уже и без того распространённое мнение, что Антоний и Цезарь более удачливы в войнах, которые ведут не сами, но руками и разумом своих подчинённых. И верно, полководец Антония Соссий блестяще действовал в Сирии, а Канидий, которого он оставил в Армении, одержал верх и над армянами, и над царями иберов и альбанов и продвинулся до Кавказа, так что имя Антония и молва об его могуществе прогремели среди варваров с новою силою»[661].
Мнение, приведённое славным автором «Сравнительных жизнеописаний» о воинских «достижениях триумвиров», конечно, ядовитое, но в отношении Марка Антония во многом несправедливое. Решающие битвы на Филиппийских полях он выиграл сам. А противостояли ему там грозные силы во главе с далеко не бездарными полководцами. Но, что касается дел восточных, то здесь действительно славу триумвиру добывали его доблестные легаты. Соссий, которого он поставил наместником Сирии, в 37 г. до н. э. продолжил победный курс Вентидия. Поскольку сенат римского народа назначил Ирода царём Иудеи, то легионы двинулись на Иерусалим, где пока ещё царствовал последний Хасмоней Антигон. Силы были огромные: одиннадцать легионов пехоты и шесть тысяч конницы. Никак не менее шестидесяти тысяч человек, не считая союзников из Сирии[662]. Гигантский, мощно укреплённый город оказал яростное сопротивление, но всё же пал. Антигон сдался на милость Соссия, но тот его не пощадил. В Иерусалиме начал править Ирод, ставший с этого времени подлинным царём Иудеи. Пусть и под римским покровительством. Римляне, обеспечившие ему трон, были вознаграждены чрезвычайно щедро, а сам Соссий – подлинно по-царски. Итак, хотя Антоний вернулся в Грецию, дела на Востоке шли блистательно и к славе триумвира.
А вот слава воинская другого триумвира – Октавиана, как мы помним, действительно основывалась исключительно на заслугах его верных друзей и соратников. Как же шли его дела на Западе в это время?
Пока велись военные действия на Востоке, Октавиан сумел обрести любимую жену, как выяснилось, на всю оставшуюся жизнь. Предыдущий брак со Скрибонией был заключён исключительно из политических соображений, дабы наладить отношения с Секстом Помпеем. Правда, в отличие от фиктивного брака с Клодией, этот с самого начала стал настоящим супружеством: Скрибония забеременела. Полюбить, однако, мать своего будущего первенца Октавиан так и не смог. А вскоре он встретил ту, которая стала его подлинной любовью более чем на полвека – до последних мгновений его жизни. Ну, кто бы мог подумать, что великодушное прощение Тиберия Клавдия Нерона и разрешение ему с семьёй вернуться из Греции в Рим станет решающим поворотом в личной жизни наследника Цезаря?!
Первая же встреча с Ливией Друзиллой произвела на Октавиана неизгладимое впечатление. Да, она отличалась замечательной красотой, восприятию которой вовсе не мешала её беременность. Но главным, думается, явилось то, что он был очарован и потрясён её необыкновенным умом[663]. По происхождению Ливия принадлежала к высшей римской знати. Подобно супругу Нерону, она также была из рода Клавдиев, принадлежала к патрицианской его ветви. Отец Ливии Марк Ливий Друз Клавдиан принял это имя, поскольку был усыновлён знаменитым плебейским трибуном Марком Ливием Друзом, предложившим ряд глубоких преобразований в Римской республике. Они вызвали сильнейшие волнения, приведшие к гибели самого реформатора и жестокой гражданской войне. Строго говоря, если отвлечься от решения Юлия Цезаря усыновить своего внучатого племянника, то для потомка скромных Октавиев брак с Ливией Друзиллой, принадлежавшей одновременно к высшей и патрицианской, и плебейской знати, был великой честью. Но Октавиан не о родовитости своей избранницы думал. Он впервые в жизни влюбился. Влюбился подлинно всем сердцем, и сомневаться в искренности его чувств не приходится[664].
Столь внезапно вспыхнувшая страсть и готовность немедленно жениться на возлюбленной, несмотря на её семейное положение – наличие мужа и двухлетнего сына, а также беременность, до сих пор смущают иных исследователей и вызывают предположение, что истинное знакомство молодого Цезаря и Ливии случилось ранее, и беременна она была от него. Слухи об этом ходили в Риме с самого начала любви Октавиана и Ливии. И даже в двадцатом веке высказывались мнения, что под слухами этими, возможно, были основания, ибо Август впоследствии явно отдавал предпочтение второму сыну Ливии Друзу перед её первенцем Тиберием[665]. Версия эта напрочь разбивается о неоспоримый факт: Ливия забеременела в Греции, находясь в Спарте со своим мужем, а Октавиан совершенно точно не покидал тогда Рим.
В начале октября 39 г. до н. э. Октавиан и Ливия обручились. Этому событию, естественно, предшествовал развод невесты, к которому был принуждён Нерон. Противиться тот не стал за полной безнадёжностью такого сопротивления[666]. Октавин, беспокоясь о соблюдении законности при такой необычной помолвке, сделал даже специальный запрос в коллегию понтификов. Ответ был получен благоприятный: заключение брака в подобных обстоятельствах возможно